Дома никому не было дела до нее. С нее много требовали, и ругали, если не выполняла своих обязанностей. Но никто не интересовался ею и тем, что творится у нее на душе.

А происходило в ней много чего. Весной, всего пару месяцев назад, все девочки класса сговорились и объявили ей бойкот. После уроков они собрались, чтобы высказать свои претензии. А на следующий день они прислали короткую записку, где было написано: «Мы тебя презираем», и ниже стояли подписи всех девочек класса. Всех. Да, всего два месяца назад Любка тоже от нее отвернулась.

Ей сложно было понять, почему это случилось. Она только знала, что раньше могла ладить с одноклассницами. Но когда отец снова пришел к ним жить, и мама перестала заниматься детьми, вот тогда что—то переменилось. Дома было страшно и одиноко. И подружки как будто стали семьей. И Алиса всячески пыталась добиться их внимания. Она очень хотела им нравиться. Слишком сильно.

И потом месяц с Алиской в классе никто не разговаривал. Она сидела одна на задней парте. Гуляла и ходила в кино тоже одна. Ни разу не заплакала, не стала унижаться и извиняться. И потом, в конце года, те самые цацы, которые утроили заговор, соизволили ее простить. И разрешили общаться с Алиской остальным девочкам.

Была ли она счастлива в тот момент? Ей стало легче. Но в душе за этот месяц как будто что—то умерло или застыло. И не оттаяло, даже когда они ее снисходительно «простили». Может быть, доверие к людям. Или вера в себя. С тех пор она стала считать себя плохим человеком. Ее не любили в семье. От нее отвернулись подружки. Надо быть очень плохим человеком, чтобы с тобой так поступали. По щеке девочки сползла одна маленькая, почти незаметная слеза. Алиска смахнула ее, и пошла менять воду.

Она выплеснула за камералку черную жижу, и собралась к реке. Но остановилась на минуту. После душной палатки так приятно было почувствовать на коже прохладный ветерок. Длинные темные волосы развевались на ветру и щекотали лицо. Это было так приятно, что Алиса закрыла глаза и улыбнулась. Стрекотали кузнечики в траве, с раскопа доносились голоса и смех. Как же ей здесь хорошо…

Сенька снимал дерн на новом квадрате, ближайшем к лагерю. Он заметил Алису, и перестал работать. Издалека ему были видны ее развивающиеся на ветру волосы, то, как она подставила лицо солнцу. Он подумал о том, как эта девчонка сочетается со степью, дикими цветами и травами, бездонным небом… Что—то в ней было такое, необъяснимое. Какая—то тайна. Алиса была не по годам взрослой, спокойной и рассудительной. Но иногда она могла сказать что—то резкое и грубое, а, в другой раз, по—настоящему обидеться из—за невинной шутки.

Он вдруг почувствовал на себе чей—то взгляд. На него смотрела Ирина Алексеевна, стоящая у соседнего квадрата с планами в руках. Сеньке показалось, что она едва заметно улыбается. Он взял лопату и продолжил копать.

***

Это был вечер, когда Алиса с Любой пошли на курган доказывать свою смелость. В тот момент, когда над курганом поднялся огромный белый призрак, девочки остолбенели. А через мгновенье бросились бежать с истошными воплями:

– Спасите! Помогите!

– Девчонки, вы чего? Что случилось? – стали расспрашивать их ребята, ожидавшие все это время их возвращения.

– Мы шли, пели песни… А потом… Из кургана… Такое белое пятно появилось… – Люба с Алисой, запыхавшись, рассказывали об увиденном.

– Он огромный был!

– Да, больше двух метров!

– И еще рычал!

– Я тоже слышала!

Ребята переглянусь.

– Вам показалось, наверное? Может, луна отсвечивала, или еще что?.. – спросил Сеня.

– Ну не могло же им двоим показаться? Они ведь одно и то же рассказывают, – сказал Лёшка. – Странно все это… А вы громко пели?

– Очень.

– Кажется, вы духов разбудили… – глядя куда—то вдаль, проговорил Сенька.

Лицо у его приятеля вдруг перекосилось, как от внезапной боли. Лёша закрыл ладонью глаза, и выдавил:

– Что… ж вы… Наделали? – голос его был прерывистым, будто от плача.

Девчонки застыли с вытаращенными глазами. Луна скрылась за тучами, и стало темно. Откуда—то со стороны реки донеслось уханье ночной птицы.

***

Ирина Алексеевна, прибежавшая на крик, увела Алису и Любу в палатку, дала им валерьянки, и пыталась успокоить.

У костра Леха с Сенькой умирали от смеха.

– Ну Олежка, во дает! Порычать придумал!

– А ты видел, как они по полю неслись? – сквозь смех сказал Сеня. – «Спасите! Помогите!» – передразнил он девчонок писклявым голосом.

Они ждали возвращения с кургана Олега и Геныча, своих приятелей и соучастников розыгрыша.

– Чего—то они долго, – сказал Сеня с тревогой.

– Реквизит, наверное, собирают, – ответил Лёша, все еще смеясь.

И тут к костру подбежал Удав.

– Пацаны, Геныч тут? – запыхавшись, спросил он. Глаза его лихорадочно блестели и всматривались в темноту.

– Олег, ты чего? Генка с тобой ушел, – ответил Сеня.

– Ушел, да. А потом исчез! Девчонки когда убежали, мы так смеялись, у меня живот аж заболел. А потом я поворачиваюсь – Геныча нет. А мимо кургана два таких здоровенных волка пробегают!

– Да ладно! Кончай заливать!

– Я тебе точно говорю. Белые такие… Может, они Геныча того?

– Так. Ясно. Вы разыграли девчонок, Генка решил разыграть тебя, а ты – нас – предположил Лёша.

– Что служилось, Олег? – к ним подошла Ирина.

– Да Геныч запропастился куда—то, – сказал Сеня. – Да вы не переживайте, Ириночка Алексеевна. Мы его найдем.

Но ни на кургане, ни в окрестностях лагеря Генки не было.

– Сквозь землю он провалился, что ли…– сказал Сенька, когда они вернулись и еще раз проверили Генкину палатку.

Сеня даже не догадывался, насколько был близок к истине.

***

Он очнулся и подумал, что ослеп. Такая была вокруг темнота. Спертый воздух с запахом сырости. И ничего не видно. Геныч потер глаза. На лице лежал слой не то пыли, не то грязи. Она скрипела на зубах. Паренек сплюнул и стал ощупывать пространство. Сырая влажная земля с проросшей кое—где травой и корнями растений. Рука его вдруг наткнулась на какой—то предмет, округлый и холодный на ощупь.

«Но где же я?» – думал Генка. Он пытался понять, как оказался в этом темном и сыром месте. Последнее, что он помнил – это, как он смеялся. Много и безудержно, до боли в животе. А потом – провал.

Но вот, глаза привыкли, и темнота перестала быть однородной. Кверху становилось как будто светлее. Гена поднял голову и увидел кусок звездного неба. Яма оказалась не такой уж глубокой. Генка подтянулся, ухватился руками за ковыль и выбрался, карабкаясь по внутренней стенке земляного колодца.

Встав на ноги, он вздохнул полной грудью и огляделся. Воздух был свеж, стояла умиротворяющая тишина. Гена обошел курган, за которым чернело вспаханное поле. А там, чуть дальше – вырисовывались треугольные контуры палаток. Паренек, с быстро бьющимся сердцем, побежал туда, сжимая в руках таинственную находку.

Дежурные готовили завтрак. Олег деловито раздавал указания девчонкам. Было видно, что роль начальника ему по душе.

– Ленка, неси молоко!

– Молоко? Какое?

– Сухое, какое еще! У нас другого нет!

– Ааа…

Лена восприняла дежурство, как проверку на хозяйственность, и очень боялась показаться неумехой. Поэтому она шла в хозпалатку будто с ответственной миссией. Молоко. Сухое молоко. Протиснувшись через фляги с водой, она увидела нужный мешок и нагнулась, чтобы зачерпнуть. И тут увидела спящего на коробках Геныча.

– Господи! – выдохнула девочка, на секунду замерла, а потом решила, что ей некогда с этим разбираться. Молоко. Сухое молоко. Она взяла то, за чем пришла, и побежала обратно к костру.

У костра довольный Олег, помешивая какао в ведре, желал всем доброго утра. Девчонки стояли рядом и учились готовить. «Вот видишь пенка на какаве, ты ее вот так убирай, ложечкой… А я пока за сахаром еще схожу, а то не сладко совсем», – Удав торжественно вручил Тане ложку и направился к хозпалатке.