— Разные, — признала она, — но лишь один я выбрала.
«Выбрала». Теперь он кое-что понял. Почему он сверху? Он взял её под спину и перевернул их так, что сверху оказалась она. Если она этого хочет, то пусть покажет, чего именно. Больше он у неё этого не заберёт.
Она ахнула, а затем поднялась и села прямо, роняя одеяло. В тусклом свете её нагое тело было прекрасно, и он дал волю своим глазам. Приоткрыв рот, он блуждал по ней взглядом, запечатлевая в памяти ладные изгибы, и почувствовал, как шарят по его груди руки, как тянут они за тунику, силясь задрать повыше. Он чуть приподнялся и позволил ей стянуть с себя одежду. Галадриэль уронила её, обхватила его лицо и притянула для поцелуя, устраиваясь на нём сверху в позе наездницы.
Где-то там, за пеленой нежных поцелуев, он ощутил, как руки оставили его лицо и опустились к штанам, принялись расстёгивать и стаскивать их по бёдрам. Вот она вернулась к нему на колени, обхватила ладонью его мужское естество и стала ласкать. Между поцелуями из его горла вырвался придушенный стон, а когда она приподнялась, пристроилась и опустилась, он рвано выдохнул ей в губы. Она была всё такой же влажной, очень-очень тёплой, и, когда качнулась бёдрами к нему, он вскинул обе руки ей на спину и прижал ближе к себе.
Она скакала на нём до тех пор, пока оба они не вспотели, тяжело дыша, задыхаясь между поцелуями. Скакала, пока не содрогнулась от разрядки не один-два раза, а многократно, и их тела скользили друг о друга от каждого блаженного освобождения, что она на нём испытала. Сам он кончил лишь после того, как она повалила его плашмя на кровать и, упираясь в его грудь, двигалась вверх и вниз почти грубо, стоная всё это время.
Галадриэль насаживалась на него до упора и выжимала досуха, будто хотела, жаждала его всего до последней капли — и пик от её ласк был таким пронзительным, что у него потемнело в глазах, пока он трепетал под ней.
Он обхватил её руками, притянул к себе вплотную, повернулся с нею на бок и обнимал так всю ночь. Его рука погладила её лицо да так и осталась там. Пытливо глядя ей в глаза, он размышлял. Какой вред в правде, когда они и так уже прошли через худшее? А может, худшее ждало их впереди? Им нечем было утешиться — только друг другом. Почему бы не признаться? Она была для него всем.
— Я тебя люблю, — сказал он в темноте.
Её глаза засияли, но на этот раз, он понял, это был не просто отблеск света. Она подалась вперёд, запечатлела на его губах мягкий поцелуй, погладила по щеке.
— Я тоже тебя люблю, — тихо призналась она в ответ и прижалась крепче.
Так они и уснули в объятиях друг друга, в покое, наперекор невзгодам и жестокости мира вне этой комнаты.
*
Моргот вынудил их сделать то, что они сделали, — пусть. Они не могли этого изменить. Но каким-то неизъясним образом у них получилось всё исправить, пустить в нужное русло, создать собственную канву их отношений. Здесь, в безопасности его покоев, они могли быть самими собой и наслаждаться спокойствием, счастьем и удовольствиями, но за пределами комнаты для остальных им приходилось притворяться хозяином и рабыней. Галадриэль не гнушалась надевать ожерелье с цепью, ибо Морготу нравилось видеть его на её шее, и долгое время он их не трогал.
Однажды Саурон завёл об этом разговор.
— Если он прикажет повторить, нам надо знать заранее, как себя обезопасить.
Галадриэль помолчала, затем их взгляды встретились.
— Думаешь, он потребует этого ещё раз?
— Да, — ответил он, — хотя бы и из жестокости. Надо быть готовыми, Галадриэль.
Долгое время она хранила молчание, затем поднялась и подошла. Села к нему на колени, обняла за шею и наклонилась к уху.
— Тогда, если это случится, можешь дарить мне удовольствие так, как сочтёшь нужным, — прошептала она, — а я притворюсь, что мне неприятно. Буду вырываться. Буду кричать. Но хочу, чтобы ты помнил: это будет не всерьёз. И неважно, как яростно я буду сопротивляться, — ни в коем случае не останавливайся.
Она немного отстранилась и посмотрела в глаза, затем взяла его лицо в ладони и подарила нежнейший поцелуй. А когда губы её раскрылись, она добавила:
— Знаю, в это трудно поверить, но ты никогда не делал мне больно. Ни разу. Я теперь это знаю.
Он сглотнул ком в горле, всей душой презирая, что приходится замышлять такое ради выживания, ради того, чтобы пережить очередной день. Но подготовиться к такому было просто-напросто разумно. Если это случится, а они не обговорят всё заранее и он её обидит…
— Ты уверена? — спросил он.
Галадриэль улыбнулась — и губами, и глазами. Даже он не смог бы усомниться в её искренности.
— Да, — сказала она, и он ей поверил.
*
Это случилось. Они шли по коридорам вместе — потому что всегда ходили вместе. Саурону претила сама мысль оставить Галадриэль одну где бы то ни было, даже в его покоях, поэтому она всегда и везде его сопровождала. Так он защищал её, и она не возражала. Сегодня, как и в любой другой день, она надела ожерелье с цепью, и браслет был у Саурона на запястье, но в этот раз Моргот подошёл и встал у них на пути.
— Майрон, — приветствовал он своим глубоким, рокочущим голосом. Жёсткий взгляд его остановился на Галадриэль, затем пополз по её фигуре сверху вниз. — Давайте-ка. Ступайте за мной.
То была не просьба. А приказ.
Снедаемый беспокойством, Саурон оглянулся на Галадриэль. Она посмотрела на него в ответ, едва заметно кивнула, и они пошли за Морготом.
Его высоченная фигура привела их в большой пустой зал. Внутри стояла какая-то мебель, и в одно из кресел опустился Моргот. Они же вдвоём остались стоять посередине тёмной комнаты, не зная, что делать. Впрочем, Моргот быстро всё прояснил.
— Поставь свою рабыню на четвереньки и оплодотвори для меня, Майрон, — потребовал он. — Она пока не беременна, так что, подозреваю, ты не выполняешь свой долг так часто, как следовало бы.
Саурон метнул взгляд на Галадриэль, поворачиваясь к ней всем телом. Несмотря на её былые заверения, он оказался зажат между теми же тревогой и ненавистью к себе, что и раньше. «Можно?» — спросил одними губами. Ответ Галадриэль пришёл не в виде кивка, ведь она смотрела в сторону Моргота. Она просто склонила голову и начала опускаться на колени.
— Раздень её, — скомандовал Моргот с гадким возбуждением в тоне. — Хочу, чтобы она была голой. И ты. Но цепь оставь на ней.
Саурон прерывисто выдохнул. Настала пора для худшего, но деваться было некуда. Вспомнив слова Галадриэль, он обошёл её, встал позади её коленопреклонённой фигуры, затем снял браслет с запястья и позволил ему упасть. Развязал шнурки платья, стянул его с плеч, обнажая её, спустил до самого низа. Потянулся к нижнему белью и тоже спустил. Глянув мельком на её лицо сбоку, он заметил, что она стоит с закрытыми глазами. Она приподняла одно колено, другое, помогая раздевать её, и он был благодарен за то, как слаженно они действовали.
Хорошо, что они это обсудили. Он и представить себе не мог, как сделал бы хоть что-то из этого без её прямого разрешения, без того, чтобы она сказала, что всё в порядке. Хотя бы это ощущалось нормальным, невзирая на унижение, что испытывали они оба.
Он сорвал с себя тунику и швырнул вбок. Опустился на колени позади Галадриэль, надавил рукой на спину, вынуждая опустить торс как можно ниже к полу, на платье, что лежало перед ней — благословенная прослойка между нагим телом и холодным камнем. Галадриэль повиновалась — прижалась грудью к полу, оставив бёдра высоко вздёрнутыми. А затем он раздвинул ей ноги и сделал то, что заставило её вскрикнуть от шока, — припал ртом к её сладкому, скользкому лону, провёл языком вовнутрь и вверх. И она уже текла и источала аромат желания. Судя по всему, её будоражило быть выставленной напоказ, пускай она и стыдилась этого. Из-за стыда с телом, бывает, творится всякое.
Она дёрнулась прочь от его рта и языка, затем — обратно к нему и опустила голову, скрывая лицо, стыдясь своего возбуждения в столь непотребной позе. По крайней мере, их было двое. Их было двое. Член затвердел, когда Саурон осознал, что это её заводит, и он лизал и посасывал, потом вошёл двумя пальцами в скользкий жар её лона и стал толкаться ими, покуда рука не заблестела от её соков. Ртом он всё это время не отрывался от неё, лаская лишь сильнее и настойчивее, а она лишь жёстче вжималась в его лицо.
