– Скажи, но, а есть ли в описанном нечто такого, чего не мог бы повторить кто-то другой, не связанный с практикой ВИПАССАНЫ? Нет? – Да?! – Верно! – Но суть же не в том, мог бы или не мог бы, а понимает ли тот или иной, для чего все это делать, и почему это важно делать. И что именно тут важно?! И как именно это делать?! А ведь только теперь я начинаю лучше понимать, как практика работает, чего требует и как проявляется в действии: осознанное действие, выходящее в реальность из действительности каждого; собственно, и есть, на мой взгляд, результат практики. И так…
В дальнейшем повествовании, я надеюсь, ты и сам затронешь те аспекты бытности, которые интересуют и меня лично, в практике наблюдения, как и каждый встреченный мной на курсе, помог выявить свое на рассмотрение с общим, в момент нахождения в сфере центра. Затронуть значение общего; а значит сие, на мой взгляд, вот что: продолжив речь, теперь необходимо сместить её акцент к организации и со организации на местности, про работу эго, об уважении друг друга и друг другом, о внимательности выходящей в заботу на основе эмпатией и о самой эмпатии. О том, как это выглядит в реалиях центра, и почему випассана не может искоренить хамство и невежество, а позволит лишь не реагировать, столкнувшись с подобным, как бы пришедшего из вне. Но и то, не по волшебному мановению, а в связи с конкретным восприятием действительности. В том числе, через осознание, обретаемое тут на время, хотя и действующее, всё так же, в зависимости от уровня развитости существа субъекта, выражаясь проявлениями реальности общего через тебя самого.
– О чем собственно речь?
– Так как главная алхимия в реакции по превращению закрепленных убеждений в самостоятельность осознанным действием, наилучшим образом происходит именно там, где скапливаются субъекты, а интереснее процессы, и, более бурно притекают там, где им, субъектам, приходится взаимодействовать, что-то делая вместе. Но более же контрастно, проявляются свойственные субъекту реакции, отражающие его действительность собственным определением в тех местах, где присутствует некая, так сказать, дифференцированность в делах, на категории ступенчатой структуры, от наиболее, как бы почетного занятия, до самого непретенциозного. Проще говоря, там, где есть какая-либо структура вообще и в частности, определяющая любое положение субъекту, объеденное значением в деле целого. Именно в таких структурах, на основе заложенной дифференциации, под воздействием которой, и находится условно или безусловно (но скорее речь идет о втором варианте), субъект в основе своей и проявляется безразличием, всячески стараясь скрыться в свойствах собственного безразличия, определением себя с тем, где, от него ничего не зависит. Кухня, в данном случае, – это то самое место и есть. На кухне же и находимся с тобой сейчас. И пока я отчаянно стараюсь ввернуть в русло нашего с тобой текста направление темы со-организации, опишу кратко рабочее место: оба наших с Миидом рабочих места, это две рабочие зоны, полметра на метр, где одна зона отвечает за механическую мойку другая за ручную. А занимается каждое из названных, соответственно, кем-либо из нас, в зависимости от предпочтений каждым, в момент нахождения с настроением. Таким образом, указывающим на выбор способа мытья, к примеру. Так мы условились: если возникает настойчивое желание занять, то или иное место в зависимости от положения с настроением, у кого-то из нас. Поскольку в каждом из этих способов мытья, есть свои особенности, но не те, что связанные с облегчением таким выбором судьбы. Тот или другой способы, всего лишь, различны для того или другого эмоционального состояния, но, условно. Хотя, конечно, работа на механической мойке немного, не то чтобы легче, а скорее приятнее. В силу некоторых факторов, в том числе и обусловленных самим определением в названии. Но и тем самым, ограждающим мойщика, находящегося на данном месте в угоду собственного эмоционально положения, или просто по очерёдности, теперь находящегося у механической мойки, от появления в его окружении огромных, как мы их называли, «царь-кастрюль». Кастрюля из–под супа или с подгоревшей кашей на её дне, после готовки на 100 человек, и разного калибра ёмкостей, различного назначения – есть задача для ручного труда; чайные же стаканчики и тарелки, разные столовые и кухонные приборы, на все то же количество человек – это механический труд, для посудомойки. Все начинается ранним утром и заканчивается в шесть часов вечера с перерывами на медитацию и вечерние лекции, время для сна начинается в десять часов вечера. Спать желательно лечь, не отвлекаясь на другие дела, так как доброе утро является важнейшим элементом в практике осознания.
Одно такое утро, можно и описать, начав очень просто, словами поэтического толка от лица, оказавшегося там, и описавшего все с пущей правдоподобностью:
Утро,
прекрасная погода,
снова,
я смотрю на природу теми же глазами, как и тогда.
Год спустя, я стою на краю того же периметра, находясь рядом с тем же ограждением: спаянного из стальных прутьев в металлическую, с рост человека, прозрачную преграду, растворяющуюся в дымке, скрываясь, убегая вокруг всего моего места пребывания. Да – и оказавшись сейчас тут, после такой же утренней медитации, теперь, не отделяющей от того, что может ждать и тебя, примерно в это же время – самого раннего утра, – тебя, стоящего сейчас рядом со мной, наблюдающего начавший разливаться по округе прозрачный свет; пока даже не беспокоящий ничто живое, с нетерпением ждущее новый день; который пока так снисходителен к ночи: не гонит её прочь, а только напоминает о себе, нежно наступая, так предупреждает о своём наступлении. Мягко намекая о своём приходе, подавая ей нежные знаки, в виде едва зардевшейся светлой полосы на горизонте – уже смягчившей полумрак своим лучистым светом, просыпающееся из другой вселенной солнце. В такие часы, всегда идущее к нам на встречу, вовсю ширь необъятной полосы светового горизонта. Но с этой точки наблюдения, ограниченного по сторонам пролучины – лесом, образуя словно выделяющийся – рассеянным призрачного света экран: высветляющий перед собой прозрачную глубину, играя в ней исходящим светом от происходящего на нем. Происходящего от пока ещё стеснённого ночью у кромки земли в желто-красный – тоненький и горизонтальный источник нового света для будущего дня. Но пока он, встречаясь с ней, и, уходя в неё, растворяясь в ней – в глубине её, возносясь зарёй: в темноте этого вовсю чернеющего неба, пока ещё ослеплённый звездами её – затихает. Так зачинаясь светом день, и потом всё ещё растворяется, незаметно размягчаясь, разлетаясь во всю ширину купола пока темной сферы. Видимое через эту огромную раму без верха, происходящее, начинавшееся на той стороне, за краем вырубки леса, потрясает разум. В такой момент, ещё более ввергая воспоминания, которыми наполняется моя чувственная память сейчас. Разыгравшись с ней, рождаюсь вспоминанием в этом сиюминутном моего нынешнего повествования, спешащего за быстро разливающимся светом на горизонте, опережая его лишь желанием успеть описать встреченное мной тогда и сейчас – увидев вновь, изумляюсь. Теперь же, хоть чуть-чуть принуждая себя к достоверности в пересказе. Пытаясь справиться с душевным восторгом. И вот, как и тогда, перед моим взором поднимается, на прежнее свое место, молодой лес, пришедший на смену старому, но пока тонущий в тянущийся до неба красивой, осенней смеси отцветающего полевого разнотравья; вот-вот, совсем недавно примерявшего серебро, теперь обещанного вновь, покинувшей небосвод луной. Перед самым началом сияющего представления, уже сейчас преобразившего, представшее взору пространство. Всё замерло. Но-вот, начал своё движение словно тонкое, едва прозрачное покрывало, плотный утренний туман. Покачивающийся плотной тонкой плоскостью белой влаги, теперь растекаясь от прикосновения первых лучей солнца. Как-будто стираясь, рассеиваясь в полуметре на уровне глаз взирающего. Растворилось покрывало, подняли гомон утренние птички; лес всё ещё задумчивый после крепкого сна, пока не освободил ветви от теней; свежий ветерок, словно утреннее умывание, пронесся между нами, сменив момент, пробудил и меня, вернув на твердь. Состояние, в котором я оказался тогда и нахожусь сейчас, снова потрясает своим откровением, тем потрясающим осмыслением тонкости осмысляемой красоты мира, и предстоящего передо мной действия его начала. Мира, состоящего из как нам кажется маловажных явлений обыденности:
