Мне больше некуда пойти…

Спускаюсь вниз, страшно хромая. Джинсы порвала, и ткань на колене пропиталась кровью.

Выхожу на морозный воздух, и щеки полыхают от холода. Звоню Вере, но та посылает меня громким матом.

Около минуты смотрю в телефон тупыми глазами.

Набираю Анфису Викторовну. Она, наверно, уже спит.

— Вика? — вкрадчивый голос раздается эхом в голове. — Что случилось?

— Герман выкинул меня. Отец тоже. Мне некуда идти. — всхлипываю в трубку. Мне стыдно. Но больше не к кому обратиться.

— Где ты? — слышу звук застегивающейся молнии, и называю адрес. — Я буду через двадцать минут.

Научиться бы жить:

Вика

Черные кляксы все еще пляшут перед глазами, пока рассказываю Анфисе Викторовне все подробности нашего расставания с Амурским. Не забываю упомянуть и про папочку с его рыжеволосой дамой.

— Да уж, Вика. Наломала дров. — Шепчет собеседница, обнимает ласковыми руками и прижимает к себе, как родная мать. Мы дрожим от слез, захлебываемся, стонем.

У меня есть кое-какие сбережения, и завтра я попробую снять квартиру. Мне все равно, какой она будет: главное, чтобы поближе к «Гвоздю». Я попрошусь туда снова. Мне нужно вернуться в прежнее русло, начать жизнь до того, как в ней появился Герман. Вырвать его из мыслей и сердца. Зачеркнуть любое воспоминание. Просто постараться жить, как бы горько не было на душе.

Он отравил меня. Разбил. Вывернул наизнанку. Станцевал на моих нервах чечетку. Я лопнула. В душе оборвалось что-то очень важное и сокровенное.

Было так невыносимо больно и страшно, будто Амурского Германа не стало совсем — отправился в могилу со всеми своими демонами, прикормленными моим голосом и любовью. Но его не стало только для меня. И от этого становилось еще невыносимее.

Я не могла сомкнуть глаз всю ночь. В чужом доме было жутко и мерзко. Закрывала глаза, и видела его улыбку, взгляд, сетку вен на сильных руках, истязающих мое тело. Я запомнила его добрым, сексуально красивым, вызывающим. Каждая трещина на его губах въелась в память, как чернила в бумагу. Мгновения, проведенные рядом с ним, скребли череп изнутри, не давая мне шанса успокоиться и свободно выдохнуть без приступов тошноты. В голове повесили маятник, и он стучал тупой болью.

Рассвет пролез в комнату, как вор, и я окончательно передумала спать. Встала с постели, аккуратно поправила одеяло и подошла к окну. Сегодня выпал первый снег. Он блестел от солнечных лучей, как бриллиантовая пыль, и отблеск резал уставшие глаза.

Прошла на кухню, злоупотребляя гостеприимством Анфисы Викторовны, и заварила себе порошкообразный кофе. Уселась на стул, поджала ноги под себя, взяла в обе руки чашку с горячим напитком, обхватив ее ладонями. Запах проник в нос, я жадно втянула его и закрыла глаза. Предательская слеза взбудоражила ровную темную гладь в чашке, соскользнув с моей щеки.

Я знала, что Герман со мной не навсегда. Но я и подумать не могла, что мне будет так сложно расставаться с этой сказкой. Я полюбила его так сильно, как никакая другая женщина не смогла бы. А я сумела. Разглядела за холодным придирчивым взглядом тепло и свет. Или я это себе придумала? Судя по тому, как Амурский поступил со мной, вся его натянутая искренность была высококачественной подделкой. А я, как малолетка, повелась на все уловки миллиардера.

Это не деньги и роскошь вскружили мне голову. Во всем виноват только он.

Первым делом решила посетить в «Гвоздь» — шла вымаливать прощения и проситься обратно. Стоило мне только открыть дверь в бар, как в нос ударил запах табака. Тут же я встретилась взглядом с Вадимом. Хмурый какой-то, напряженный. Стоит и еле дышит, нервно натирает стакан и колет холодными глазами.

— Привет, Вадим. Управляющая у себя? — подхожу к стойке, рассматриваю безучастное лицо бармена, сглатываю.

— Ты что здесь забыла, Вика? — Вадим наконец-то смотрит мне в лицо: не в глаза, куда-то выше. — Тебе тут не рады. Особенно я и Вера.

Я не удивляюсь. Я все понимаю. Конечно, Вера и Вадим меня теперь ненавидят за то, что выпрыгнула хоть на несколько дней из серой рутинной жизни.

— Я спрашиваю, управляющая у себя? — повторяю вопрос, не смотря на неприкрытую ненависть на роже бармена. Неужели я столько лет по нему безответно сохла?

— Уходи, — зловещий шепот обжигает кожу. Вадим что-то, совсем умом тронулся.

— А-а-а! Вот она, наша подстилка миллиардеров! Напрыгалась по золотым членам? Решила спуститься в наш мир, ваше величество? — Вера толкает меня в плечо, что подвинулась. Зачем-то виснет на барной стойке, тянется к Вадиму и… целует его в губы.

Недоуменно поднимаю бровь, наблюдая за сладкой парочкой. В этот момент хлопает дверь, и я вижу управляющую.

Больше терять времени не хочу, поэтому бегу за владелицей «Гвоздя» и тяну ее в кабинет на разговор.

После долгих и тяжелых уговоров, управляющая сдается, открыто намекая, что «Гвоздь» скоро прикроют из-за долгов.

Через интернет нахожу объявления об аренде квартиры. День явно выдался благополучным. И на работу вернулась, и сняла себе маленькую однушку. Только вот, как теперь вливаться в коллектив, налаживать отношения с Верой и Вадимом? И если я не ошиблась, моя подружка встречается с парнем, который мне очень нравился.

Это не могло не напрягать.

Научиться бы жить:

Герман

Утро выдалось тяжелым. Повар француз приготовил какую-то несъедобную хрень на завтрак. Фаина Ивановна уронила стеклянный столик на первом этаже, пока отмывала пол, и тот разбился вдребезги. Жанна за каким-то чертом разрывала телефон СМС о том, как сильно любит своего племянника. Визажистка Аня сунула пригласительный на ее свадьбу с моим охранником Виктором, которая состоится в субботу.

На работе рутина, долбящая по мозгам. В офисе душно и дышать просто нечем. Все обсуждают прошедший бал-маскарад. А мне даже вспоминать вчерашний день не хочется. При любом упоминании о нем перед глазами только руки незнакомого хрена на талии моей Малиновой Вики.

Уже не моей.

Избавился от нее в надежде, что просто забуду, как всех остальных. Однако проснулся посреди ночи в поту от того, что приснились ее зареванные глаза.

На улице валит снег, когда выхожу из офиса. Снежинки попадают за шиворот и тают на раскаленной коже. Зато дышится спокойно и легко. Морозный воздух приятно обжигает, и домой не хочется. Потому что как одержимый жду, что в особняке с лестницы обязательно должен спуститься светлоглазый ангелок и крепко обнять за плечи. Знаю, что этого больше не будет, но продолжаю надеяться.

Я вспылил. Ни в чем не разобрался. Всеми фибрами темной души возненавидел Вику. Надолго этой ненависти не хватило: теперь горечь во рту из-за ее отсутствия. Гордость не дает поехать в ее дом и забрать. Даже если Малинова не захочет. Предъявить ей договор с ее папашкой, не оставить права выбора. Я бы мог вернуть ее жестоко и легко. Но не хотел.

Знал, что как прежде не будет, если так поступлю. А мне до пульсирующей боли хотелось, как прежде.

Сам не помню, как забрел в этот парк. Дорожку замело еще ночью, и халатный дворник чистил ее слишком медленно. Поэтому вся она была притоптана людьми. Зачем-то рассматривал отпечатки обуви. Где-то стучал дятел. Голодная белка сновала по верхушкам деревьев, и дети громко визжали, примечая ее.

Остановился, чтобы посмотреть на ребятню, весело носившуюся на детской площадке.

У отца в моем возрасте уже была идеальная женщина с кольцом на пальце и счастьем в глазах и маленький несносный сынок, который валялся в сугробе и заливался истерикой, потому что дед Мороз не хотел дарить ему мини-джип. Сколько мне тогда было? От силы четыре года.

Невольно улыбаюсь, когда встречаю счастливую парочку с малышом, который обоих держит за руки. Курносый, в смешной шапке с помпоном, щеки раскраснелись от мороза.