– Ты дура, – заключение он, а она отвлекается от ноги, смотря с прежним презрением не хуже, чем у того парня, а может, даже с ещё большим. По его лицу стекают капли пота, очёркивая контур висков линию подбородка, а в глазах блестит остаток спеси. Подбитые костяшки, сжимаются и разжимаются в такт дыхания.

– Эта твоя благодарность?

– Не влезай в дела парней.

– И как же я раньше не догадалась пройти мимо? – пускает Николь нотки сарказма с вздёрнутой бровью. – Пускай тебя лучше прибьют разок, может, хоть мозгов прибавится.

Картер сжимает челюсть, расширяя ноздри от раздражённого дыхания, которое могла так запросто вызвать только она. Упрямая до невозможности. Он просто переживал за неё. Неужели не понимает? Он не знает, что мог бы выкинуть тот ублюдок. А Николь способна своим языком нажить не меньшие проблемы, в которые обычно вляпывался он сам. Сломал бы руку любому, кто бы осмелился хотя бы приподнять на неё, но не простил бы себе, если бы не успел предотвратить. Он хватает её за предплечье, подтягивая к себе.

– Идиотка, – цедит Нэт сквозь зубы, не способный отвести глаз с её губ, уже давно мечтая ощутить их вкус. – Ты…

– Нэйтен, тебя и на пять минут оставить нельзя, – Скот первый вышел из дверей заднего хода.

Нэйт отступил дальше от Николь.

Тайлер разминал кулаки, выходя следо. Весь его вид выражал, что готовился, как обычно, без разбору врезать кулаком, но порыв был сдержан, и теперь остаётся только размять затёкшие мышцы рук.Маркус, удерживая косуху друга в руках, вышел с Винсентом, пока маленькая фигурка девушки с короткой стрижкой выглядывала из-за их спин и, удостоверившись в спокойствии, выбежала вперёд.

– Нэйтен, всё в порядке? Нигде не болит? – звучит тонкий голос Мэй. Нэйтон молча посмотрел на слабо знакомую девушку. Знает только то, что она вечно ошивается подле Николь.

– Мы всё поняли по твоей косухе, – Марк всучил ему куртку, пока Тайлер доставал сигарету, поджигая кончик, вдохнув никотин поглубже в лёгкие.

– Ну и где этот ублюдок? – Скот демонстративно засучил рукава, показывая желание навалять кому-нибудь, и осматривался вокруг. Его показушность забавляла.

Маркус наблюдал над хлопотавшей маленькой девчушкой, предлагавшей заклеить царапины Нэйта пластырем, но тот только бросал взгляд на другую, на ту, которая не отвечала даже улыбкой на бросающие в данный момент шутки Скота. Он знал её лишь отстранённо и лишь благодаря Нэйтону. Примерная девушка, которой не свойственно общаться с «плохими мальчиками», возможно, именно этим не давала покоя лучшему другу, а возможно, или сказать точнее, скрывала нечто иное, что смог разглядеть только Картер. Даже сейчас она вела внутреннюю борьбу между собой, и еле заметная складочка между бровями её выдавала. Босая нога брезгливо приподнималась, стоило немного встретиться с камушками на покрытии, и она её ставила на вторую, выдерживая баланс, слегка покачиваясь, насколько позволяла высота каблука. Весь этот вид вызывал улыбку, но не насмешки, а скорее, забавы. Обычно таких сразу хочется прижать к себе и нежно целовать в макушку. Заметив пару от туфли недалеко от мусорного бака, он отошёл приподнять находку, предполагая возможные причины ей оказаться тут, и, выставив уже примерную теорию, подошёл к хозяйке, опустившись перед ней на колено.

– Ты ведь Николь Тёрнер? – задаёт он вопрос с улыбкой, одновременно скользнув кончиками пальцев по щиколотке, придерживая ногу удивлённой девушки, надев туфлю и подметив небольшую мозоль. – Я Маркус Пэрри, – продолжает, поднявшись в полный рост. – Кажется, туфелька впору Золушке.

– Спасибо, – Тёрнер улыбалась в благодарность.

«Хорошенький», – пронеслось в её голове, и смысла нет врать. Зато теперь понимала фишку этого парня – обаяние. И им он так же умело пользуется, как Николь своим «вторым лицом».

– Смею предположить, что без твоего вмешательства, тут было бы худо, – говорил он именно так, когда человек абсолютно уверен в верности своих суждений, и при этом вгоняя её в замешательство. Попалась? Выдала себя? И что теперь делать?

Приоткрывающиеся губы не издали ни звука, чтобы в итоге просто смущённые глаза опустились на асфальт, Николь просто ковыряла носком туфель один из камешков, возможно, один из тех, кторый старался оставить вмятинку на ступне. Истинная растерянность была воспринята как должное, прибавляя плюсик в списке её милых черт, выводя аккуратную курсивную галочку в пункте «скромность». Опять засчитано, а значит, игра продолжается.

Нэйтен не сводил косого взгляда, направленного из-под ресниц, подмечая любые действия друга и Николь. Резкое неприятное чувство кольнуло глубоко, безжалостно и навязчиво. Её улыбка ещё куда ни шло, но этот взгляд, он не был фальшью, и это он точно знал. Он знал. Только он знал её настоящую, досконально изучив от корки до корки строптивость, и данная искренность рядом с лучшим другом вызывало нервные сжимания внутренностей, подобно судорогам. Ревность – это она, это её почерк. Уж если эта дамочка появилась, будьте уверены, так просто она не отпустит. Она будет пощипывать вас, постоянно усиливая нажим, за самые трепетные ниточки до тех пор, пока действия не вызовут стон отчаянья, а когда насладится этим звуком, достанет острую бритвочку, делая маленькие надрезы, улыбаясь безумству и скручиванию, кому наносит муки, сводя его с ума. Знакомая венка пульсировала, спускаясь к шее, выдавая первые признаки «пощипывания», и он отвернулся в сторону, сжимая и разжимая сведённую челюсть.

– Скот, – выдернув хохочущего друга в сторону. Ему просто нужно было выплеснуть пар. Решение на фоне ревности не самое верное, но действенное. Принятое на зло – глупо, но вынужденно, – я согласен участвовать, – теперь плевать, как оно может обернуться, её взгляд долго будет резать воспоминание, невинно при этом взмахивая ресницами.

***

Тихие дни перед выходными больше настораживали, чем успокаивали. Постоянные разговоры Мэй Хэйз, словно девушка зачитывала мантру о выдавшейся возможности поговорить с, о Боже, самим Нэйтеном Картером, уже вызывало желание встряхнуть голову, чтобы вытошнило всю ненужную информацию. Настораживало совершенно иное, а именно странное молчание «огромной любви» подруги. Пока трусики Мэй намокали от его вида, он проходил мимо Николь, а по возможности удалялся вовсе. Нет той игры в гляделки, ехидного вздёргивания бровью и периодических цепляний с колкими словами в его стиле. Игнор – так можно объяснить подобные действия. Возможно, стоило бы расслабиться, но Ники, наоборот, присматривалась, выискивая подвох странного для него поведения. Затишье перед бурей? Может, мозги вправили или, наконец, дошёл весь смысл слов, что высказывала ему ранее? Что в нём изменилось? И какова причина? Долго копаться она не стала, да и зачем. Ей глубоко плевать на него и его хрен пойми какие мысли. Просто немного непривычно.

Обещанный отдых с родителями на выходных и аромат лимонного пирога уже пропитал стены и мебель в доме, пуская слюни домочадцев. Для Николь это словно унестись на просторы воспоминаний детства, когда мама так же хлопотала на кухне, а она бегала за ней хвостиком, внимательно наблюдая за действиями, пытаясь разузнать секрет непревзойдённого вкуса. Ведь она была полностью уверена, что мама явно добавляет пыльцу феи или мелко истолчённые тайные приправы, собранные гномиками. Детство ушло, но вкус всё такой же восхитительный, и она уже понимает наивные фантазии, теперь просто помогая нарезать ингредиенты на кухне.

Расставленный в гостиной стол с белоснежной скатертью и аккуратно расставленные приборы, ожидали застолья. Для Николь это большая редкость, позволяя себе расслабиться полностью, искренне улыбаясь папе, когда он трепал её макушку, как маленькой девочке. Или когда приобнимала мать, заглядывая через плечо, когда она нарезала очередную порцию овощей, чтобы утащить кусочек и услышать недовольно-довольное бурчание в стиле «нечего кусочничать, нормально за столом поешь». Она была сама собой, не той чёрствой и огрызающейся Николь Тёрнер, а спокойной и умиротворённой. Любить родителей – высшая ценность, что имела на данный момент.