— Что вы мне вкололи? — слова были четкими, но мой язык казался распухшим, все будто бы окутало ватой, как какой-нибудь хрупкий предмет, приготовленный к транспортировке. Какую бы хрень мне не ввели, она оказалась быстродействующей.

Родриго наклонился ко мне, гладя мои волосы, и я не могла ему помешать. Они все еще держали мне руки, но этого больше не требовалось. Мое тело становилось тяжелым, неповоротливым и чужим.

— Не имеет значения, что мы тебе вкололи. Главное, что оно работает. — Он опустил свой темный взгляд, чтобы встретиться с моим, и это было слишком близко — как та интимная близость, которую я совсем недавно разделила с Домино. На секунду это помогло мне бороться. Я сбросила все метафизические щиты, что у меня были, и без слов передала всем и каждому, кто мог меня слышать и чувствовать, что мне нужна помощь, и нужна прямо сейчас.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Родриго, наклоняясь так близко, что я почувствовала аромат мыла, которым он пользовался, а под ним — теплого и пушистого… леопарда.

— Назад, Родди. Не прикасайся к ней сейчас! — Я не могла сосредоточиться на мужчине, который на мне сидел, не могла направить свой взгляд туда, куда хотела. Я продолжала смотреть на блондина.

— Почему ты можешь к ней прикасаться, а я — нет? — спросил он.

— Потому что я не из числа животных ее зова, в отличии от тебя.

Я пристально смотрела в пещероподобные глаза, принадлежавшие леопарду, и думала: «Мой».

— Нет, — возразил он.

Снотворное нахлынуло на меня еще сильнее, и мои звери затихли. Все затихло. Я не могла двигаться и почти не хотела этого.

Родриго снова погладил меня по волосам:

— Так-то лучше. — Он переместился в сторону и потянул меня за волосы, чтобы отклонить мою голову, и я смогла увидеть Итана. Сама я двигаться уже не могла. Итан висел на двери. Нож в плече пришпилил его, остальное тело безвольно висело. Он был без сознания, в противном случае боль привела бы его в чувство.

— Это сделал я, — прошептал Родриго, а затем повернул мою голову так, чтобы я посмотрела на Домино. — И это тоже, и, если нам будет нужно убить тебя, то я вызовусь добровольцем. Я не твой леопард зова. Тебе меня не приручить.

У меня ушли чуть ли не все силы, чтобы заставить губы двигаться, и я прошептала:

— Арлекин.

Он вздрогнул, словно не думал, что я знала, кем они оба были, но кем еще они могли быть? Больше никто не смог бы устранить двух моих тигров со всей их подготовкой, да и меня, настолько быстро. Он потянулся к Домино и поднес ко мне свою обагренную кровью руку. Размазал свежую кровь по моим губам, и я не могла остановить его.

— Когда она с тобой закончит, я заставлю тебя захлебнуться собственной кровью. — Он протолкнул свои пальцы глубже мне в рот, но я не задохнулась. — Проглоти кровь своего тигра, Анита. Проглоти его в последний раз!

Я попыталась сопротивляться, но не смогла и сглотнула. Любая кровь на вкус одинакова — как сладковатый медный пенни. Темнота начала пожирать мое зрение. Язык сделался слишком толстым, чтобы ворочаться, но я приложила все усилия, чтобы сказать, глядя в черные глаза Родриго:

— Весь… Арлекин… принадлежит… мне. — Затем навалилась тьма, и я не была уверена, она меня поглотила или я стала ею, но черные глаза Родриго были последним, что я увидела.

Я знала, что сплю, но знала, что это не мой сон. На мне было платье родом из тех веков, в которых я никогда не жила. Юбка была тяжелой из-за тех странных обручей, или как там они называются, которые заставляли платье ниспадать по обе стороны так, словно жесткие складки в атласной ткани предназначались для удержания тарелок. Ткань платья была красной и золотой, а из-за туго затянутого корсета моя грудь поднялась так высоко, что даже я смутилась, когда увидела себя в зеркале, которое стояло у каменной стены. Сон был очень реалистичным. Я ощущала, как подол моего платья елозит по грубому камню на полу. У меня было достаточно воспоминаний Жан-Клода, чтобы знать, что на полу должна лежать солома или что-то в этом роде, однако там был плохо обработанный камень, почти как в пещере, за исключением того, что в этом помещении были окна — длинные и узкие, они практически подпирали сводчатый потолок. Я слышала шум океана, ощущала кожей морской ветер. И вдруг я подумала: «А где же запах?». В этот момент поняла, что это сон. Во снах не бывает запахов — когда мы спим, эта часть тела у нас не работает, поэтому большинство людей не способны вовремя почуять запах гари при пожаре. Нас будит шум, но не запах.

Тот, кто выбрал мне платье, оставил мои волосы распущенными — они ниспадали тугими кудрями и были почти черными на фоне белизны моей кожи. Глаза у меня были темными. Какой-то трюк с освещением в этой комнате сделал их черными, но в моей голове застрял образ пещерных глаз Родриго, так что я знала, что мои были карими, потому что его глаза были по-настоящему черными. Натуральный блондин с черными глазами — такое нечасто встретишь.

— Валлийцы временами бывают такого окраса, — произнес женский голос.

Теперь в зеркале отражалась женщина, но это была не я. Она была выше, стройнее — по модельному тонкой, но не изможденной голодом, а просто такого телосложения. Волосы у нее были длинные и светлые, они ниспадали намного ниже талии и завивались на концах на фоне ее белого платья. По крою оно было намного старше моего — без корсета, с длинными, свободно спадающими колоколами рукавов, которые почти полностью закрывали ей руки. Золотая лента окаймляла плотный лиф и выгодно подчеркивала ее небольшую, высокую грудь. Глаза у нее были кристально-чистого оттенка бледно-голубого — того самого, который выбирают в раскрасках, стараясь показать, на что похожа вода, но его почти не бывает у глаз в реальной жизни. Эта женщина выглядела так, как я мечтала выглядеть лет в двенадцать-шестнадцать, пока не поняла, что ничего из этого у меня никогда не будет.

— Желания, — сказала она.

— Когда я была ребенком — еще до того, как узнала себе цену, да, — ответила я.

Она подошла ближе со своей стороны зеркала. Там комната выглядела идентично, будто мы стояли в одном и том же месте. Эта женщина сияла на солнечном свету так, как никогда не засияют волосы и кожа у человека. Она была почти нереальна в своей красоте, как белоснежная, сверкающая богиня.

— Да, когда-то я была богиней.

— Тебя почитали, как одну из них, — поправила я.

— Ты не веришь, что я богиня?

Я приблизилась к зеркалу:

— Нет.

— Кому, как не богине, соткать сон, в котором мы с тобой беседуем?

— Я встречала людей, которые умеют создавать сны, и они не были богами.

Ее сияние на секунду замерцало, как плохой сигнал при телевещании, а затем стабилизировалось и вновь сделалось прекрасным. Теперь я стояла прямо перед зеркалом. Это было очень старое зеркало: на стекле была куча дефектов, черных отметин и пузырьков то здесь, то там.

— В свое время оно было воплощением чудесного мастерства, — прокомментировала она.

— Могу поспорить, что так и было, — согласилась я, и посмотрела на ее высокое, стройное, светловолосое отражение в зеркале. Теперь я видела, что золотые ленты на ее платье были вышиты цветами и листьями. Почему она нарядила меня в платье, которое было ближе ко вкусу к Бель Морт, чем к ней? Ей хотелось выглядеть ярко, но вместо этого она стала блеклой?

— Я ношу то, что желаю носить, — ответила она.

— Пастельные тона выглядят на мне просто ужасно, но, держу пари, на тебе они смотрятся восхитительно, — сказала я.

Ее образ вновь замерцал, и белое сияние исчезло, на мгновение сменившись тьмой и грубым камнем, какой встретишь в пещере или на надгробии. Затем белая фигура вернулась, сияя ярче прежнего, словно пыталась замаскировать свое секундное исчезновение. Не обращайте внимание на человека за кулисами.

У нее были высокие скулы в паре с чуть слишком островатым на мой вкус подбородком, нос был точеным, как у ведьмы, сказала бы я когда-то, но теперь я была знакома с кучей ведьм, и никто из них так не выглядел.