Выбравшись из кают, подняли прямоугольные щиты. Они у нас съёмные, если потребуется, можно использовать по прямому назначению, как тяжёлые пехотные. Фанера оклеена кожей, а поверх набиты стальные умбоны и радиальные полосы. В нашей команде луками прилично владели лишь Олесь и Горын. Натянув тетиву, они замерли и напряженно вглядывались в рассветный туман. Показался силуэт лодки.

— Дюжина, — едва слышно произнес Горын.

Как и чего он на лодке рассмотрел я решительно не понимаю.

— Вона ешо, — прошептал Тихоня.

С противоположной стороны сквозь туман появился струг, размерами превосходящий «Пират». Малая лодка ускорила ход, но двигалась при этом совершенно бесшумно. Похоже, вёсла обмотали чем-то.

— Ешо два десятка на струге, — ушкуйник злю сплюнул. — Не сдюжим, Прохор. Уходить надобно.

— Не успеем, — я понял, что дело пахнет керосином, и начал лихорадочно искать «подарок». Подумал, если вывести из дела большой струг, у нас появится шанс справится с малым.

— Аки струг с мытом встречают.

— В ножи хотят взять, — шёпотом добавил Олесь.

— Угу, видать какая-то птичка напела про нас.

— И без того на всю Оку ославились, с таким-то стругом.

Поднял кулак, бойцы притихли. Я шёпотом командовал:

— Одеваем тряпицы и очки. Аки подплывут ближе, выбиваем татей с малой лодки. Ясно сие?

Олесь с Горыном синхронно кивнули, уставившись на дымящийся и плюющийся искрами белёсый цилиндр, что я пристраивал на болт арбалета. Довёл-таки до ума «партизанское мыло». Только в отличии от оригинального состава, где процентное содержание фосфора всего тридцать процентов, в моем варианте его до восьмидесяти пяти! Потому и храню в освинцованном тубусе под слоем скипидара.

Зазвенела тетива. Обе стрелы синхронно сорвались с тихим шипением и через мгновение один из татей свалился воду с пробитой навылет шеей. Тишина разорвалась вскриками. Разбойники мигом надставили на нос плетённые щиты и ускорили ход, отбросив всякую маскировку. Раздались крики и со второй лодки:

— Дави их робяты!

— Сарынь на кичу!

Горын и Олесь посылали в ворогов стрелу за стрелой, но они вязли, бессильно зарывались в плетне. Наши же щиты и борта ощетинились стрелами куда гуще. Побросав луки, Горынь и Олесь опустили забрала и взялись за сулицы. И в этот момент Тихон с Деяном дали залп в упор. Кованый арбалетный болт плетёных щитов не почувствовал от слова совсем. Пробил не только их, но и татей, стоящих за ними. Те словно специально сгрудились плотной массой. До кучи, в толпу сверху прилетела тяжелая сулица, то уже Горын постарался: ловко вскочил на камбуз и в прыжке отправил ту в полёт. Голливуд наяву!

Всё это я примечал краем глаза, ибо большой струг прибавил скорость и нацелился на правый борт. Не только выкрики уже слышны, отчетливо вижу бородатые ухмыляющиеся рожи с выщербленными зубами. Бандиты во все времена словно под копирку писаны. Чезаре Лаброзе от таких колоритных личин в восторг бы неописуемый пришёл. Аккуратно спустил тетиву и… Не рассчитал с упреждением. Болт воткнулся где-то у носа на уровне ватерлинии. Разгоревшийся в полёте фосфор, замоченный волной, зашипел, потянул вонючим дымом. Удушливый газ содержал диоксин, а им долго дышать противопоказано, ко всему белый фосфор мгновенно выжигает кислород. Одно на другое наложилось, и лодка сбавила темп, стала разворачиваться и второй зажигательный болт, нацеленный на корпус, влетел аккурат в разбойников. Поднялась ругань, неразборчивая речь, вот только дыма не видно. Чёрт, неужели в молоко ушло? Или попало в человека, а тот в воду свалился? Дым здорово мешал рассмотреть происходящее. И тут, на борту струга, словно маленький вулкан проснулся!

К бабке не ходи, видать какой-то мудрый буратин схватился за шашку руками и попытался выкинуть. А тут какое дело с моим припасом. В качестве пластификатора фософора использовали загущённое конопляное масло в смеси с торфяным воском. Состав так себе в плане стабильности. Ужо извините, не было времени на эксперименты. Чуть такую шашку заденешь, и она гореть начинает, плюясь во все стороны сотнями «капель». Чтобы не сразу не зажглась её прежде несколько раз окунали в смесь настоящего партизанского мыла с расчётом на минуту-другую замедленного горения.

Плюющийся огонь превратил струг в миниатюрный филиал ада. Истошно закричали заживо сгорающие разбойники. Температура горения фосфора тысяча двести градусов, если горящая капля на голую кожу попадёт, считай, что лава из вулкана. Липкие кусочки фосфорной смеси мгновенно прожигали зипуны, портки и войлочные шапки, вызывая тяжелейшие ожоги. Горящие, словно головёшки, разбойники в отчаянии сигали в воду, а «колдовское» пламя и не думало затухать, наоборот занималось куда сильней. Задымил и корпус корабля, добавив «жару». Неуправляемый насад сносило на «Пират».

— Прохор, …лять! Ты что учудил?

Горын, выбрав якорь, продолжая сыпать «добрыми» словами, крепко взялся двумя руками за весло и отчаянно разворачивал тяжёлый шверт. Очнувшись от «созерцания сделанного», схватил багор и начал отталкивать горящий струг подальше. Только пожара нам не хватало. Меж тем у другого борта веселье продолжалось. Деян прикрутил дымовуху из сухих опилок, вымоченных в конопляном масле, и запустил ещё один подарок.

Разбойники, едва завидев коптящую густым чёрным дымом шашку, начали сигать в воду, ибо минуту назад воочию наблюдали ужас, происходящий на «флагмане». И это стало началом конца. К моменту, когда лодка ударила в борт «Пирата», на палубе осталось двое нерасторопных мужиков. Олесь впрыгнул на борт и ударом клевца пробил макушку разбойника в лохмотьях, а после короткого обмена ударами, за борт отправился и его коллега. Деян и Тихоня арбалетом отстреливали барахтавшихся в воде татей, а Горын, взревев быком, глушил прочих веслом приговаривая:

— Кровушки нашенской захотели?! Серебра да злата?! Накося выкусите! Како вам подарки от Прохора? Сладко угостилися?

— Олесь, Горын! А ну охолоните! — закричал я. — Ставим паруса, да двух татей живьем словите, а то вона смотри аки кури тонут. Да что ж вы плавать то не умеете, а?! Тихоня, варежку не разевай! Цепляй трофей, а то уплывёт.

Стоило большого труда угомонить вошедших в раж парней. Минут через пять мы всё же выловили парочку жуликов и в ходе жёсткого экспресс-допроса выяснили, на нас напала банда некоего Власа.

— Прохор, надобно брать добро!

— Верно Олесь глаголит. Почитай две трети тута утонуло. Едва ли кто спасся. Вона, бает, — Горын кивнул на пленника с разбитым носом, — полон у них богатый, да добра видимо-невидимо.

— Тихоня, а ты что разумеешь? — обернулся я к богатырю.

— Ежели на копьё, надоть поторопиться, покуда не оклемались. Мало ли кто ешо схоронился.

— Дорожку то покажешь? — обратился Олесь к одному из татей.

— Куды он денется! — Горын отвесил крепкого «леща» тщедушному мужичку с куцей бородкой, и тот завалился на палубу.

Спустились ниже по течению. Якорь бросили у противоположного берега, а при лодках оставили Деяна. Захватив «языков», двинули по едва заметной тропке.

— Надо бы поторопиться, тады куда раньше татей тама будем. Тама и встречу тёплую подготовим.

Интенсивный кросс-поход по густому ельнику и минут через двадцать вышли на опушку. На той торчали пяток, покосившихся от времени, наполовину вросших в землю, избушек. Зачищали их по отработанной в усадьбе боярина схеме. То бишь вязали и правых, и виноватых. Одна из изб была полна оборванных пленников, их трогать не стали наказали помалкивать и сидеть как мыши. А как закончили, устроили на подходах засады.

Долго ждать не пришлось, четыре сгорбленные фигуры с опаской подбиралась к своему логову. Не пошли они по тропинке, но и мы не дураки. Тем более утро вступило в свои права и прятаться в тени получалось плохо. Тати ни разу не диверсанты, треск веток выдал их с головой.

— Не убивайте! — прошептал я своим, когда они приблизилась на расстояние выстрела.

— Прохор, ну чай не дураки, — отозвался Горын.