Шланг же утепляли добро, обматывали тот шерстью пополам со скрученными жгутами конопли, а после плотно увязывали мешковиной и прошивали. В самый конец вшили кованную трубку с замком — защёлкой, а коническую заглушку вырезали из чаги.[2] Собрали и опалубку из снеговых блоков. Напор воды неплохой, потому шланг на рогатину, закреплённую на санях, подвесили и давай в опалубку ту лить словно бетонный раствор.
И не обычный лёд намораживали, добавляли в воду хвою и щепу получая пайкерит. Этот композит в четыре раза прочней чистого льда, обладает ковкостью и оказывает примерно такое же сопротивление механическим воздействиям как бетон М 200. Но что самое важное, у него низкая теплопроводность, а значит тает в разы медленней льда, так что надеюсь ангар простит подольше.
Народу от прочих дел много освободилось, потому на кладку разом тридцать человек поставил. Благо опыта те набрались изрядно. Помимо иглу и малых ангаров сложили высокий забор вокруг лагеря, да выстроили снежный городок к Масленице. Ещё до обеда уложили семь рядов первого ангара и довели высоту стен до метра сорока, а к ночи и второй осилили.
Снег как теплоизолятор кратно лучше льда, ко всему он выводит избыточное тепло наружу, впитывает излишнюю влагу и в помещениях всегда сухо, а днём светло так, что читать можно. Но как только пытаешься получить комфортную температуру в двадцать-двадцать два градуса, блоки из снега начинают таять, как эскимо в жаркий день. Оттого и не разрешал костров внутри разводить. Эскимосы вроде изолировали иглу тюленьими шкурами, подвешивая те на удалении от стен, чтобы обеспечить циркуляцию прохладного воздуха между ними и стенкой иглу. Жаль, шкур нет, тем более тюленьих, а те, что были, на одежду ушли. Да и не только в шкурах дело. При завешивании свода, эффект солнечного освещения сходит на ноль. В тёплом иглу темно, как в подвале. Спрашивается, ради чего тогда сыр-бор городить? И всё же, выход имелся. Будем изолировать теплые места и воздуховоды деревом и пайкеритом и проектировать грамотную схему циркуляции. Отдельно тёплый воздушный контур, отдельно холодный.
В качестве наполнителя для арочных ледовых «окон» попробовали волокна конопли. Вышло неплохо. Блоки и плитки в семь раз прочней ледяных! Таяли медленней, а света пропускали немногим меньше, чем чистый лёд. Гибкость, в сравнении с «хвойным», вариантом увеличилась в пятнадцать раз, а про обычный лёд и говорить нечего. Во всяком случае лёдоконопляную плитку сгибали под углом девяносто градусов и ничего ей не было.
Деревянные формы для литья пластин и чистых ледовых блоков смазывали конопляным маслом, а для регулирования влажности или вентиляции оконных блоков оставляли продухи. Чтобы их сделать в формы перед заливкой вставляли выточенные из дерева и смазанные жиром стержни, а после застывания выбивали. Для «окон» и световых колодцев использовали как чистый лёд, так и композит.
Работа шла споро. Широкая тура,[2] сколоченная из брёвен, опиралась на три фермы, установленные на грузовых санях, а те тянули по заранее отлитым ледовым колеям. Некоторые элементы тур и шаблоны, по которым выкладывали стрельчатый архивольт,[2] отлили из пайкерита. Удобный материал, что ни говори. Можно пилить, рубить, даже гвозди в тот вбивать. В моё время из него чего только не строили, от отелей и сорокаметровых соборов, до лодок и кораблей, да и здесь всякие козлы, да подкладки, да шаблоны сподручней из льда отлить, чем из дерева рубить.
Блоки подавали на туру малым журавлём, а перед укладкой, для лучшей сцепки, прокатывали шерстяным роликом, смоченным в тёплой воле. Прозрачные оконные блоки комбинировали со снеговыми. При хорошей погоде, за день, до пятнадцать метров свода укладывали.
Снеговые дома чем хороши? Тем, что чем крепче мороз на улице, тем в них теплей. Пять-шесть градусов внутри всяко было. По сравнению с карачуном на улице, тропики. Бывало, селяне заходили в недостроенные ангары крестились, а кто-то и за кресты-амулеты хватался. Вроде и свод не стеклянный, и в снежные городки все играли. Во всяком случае остатки такого я в Новосиле своими глазами видел.
— Не токмо лопари такие строят, — объяснял я им, — ведомо ли вам, что ежели гости в голой степи в снежный буран попадают, они в снегу норы роют. А в тех, самый лютый мороз пережить можно?
— Тако и есть, Прохор.
— Вот ты Гнат, давеча сказывал, что на медведя ходил. А где он, по-твоему, зимует?
— Знамо где, в берлоге.
— А берлога та где? Не в снегу ли? Снег, словно пух тепло Солнца в себе держит. Днём его собирает, а ночью выйти наружу не даёт. Вот ежели бы мы целиком терем изо льда сладили, то тогда холод нас до самых костей пробрал.
— Выходит, Прохор, что малые оконца из льда токмо чтобы свет в дом пускать, да дом не сильно захолаживать?
— Верно то, Гнат.
— А опилки, да хвоя к чему?
— Так чтоб крепче было и не таял лёд, то не снег…
Кивали, соглашались с доводами… Но чувствую, не убедил. Мистическое мышление, чёрт его побери. Внутри высокого ангара со стрельчатым сводом слишком много пространства, не в каждом соборе такое увидишь. Светло, словно на улице. Свод лучится. Уложенные в шахматном порядка ледовые блоки причудливо преломляют лучи, создают непередаваемую игру солнечных зайчиков. Кто входил в первый раз обычно открывал «варежку» и подолгу рассматривал игру света. Чудно же! Признаться, и сам подобного эффекта не ожидал. Для местных же, после крестьянских изб с их низеньким потолком это светопреставление полный разрыв шаблона.
Низкий вход не делали, а чтобы обеспечить постоянный приток насыщенного кислородом воздуха в торцы закладывали деревянные трубы, с заглушками, для ручного регулирования. При входе в тамбур, камышовые маты поднимали как жалюзи, по направляющим, а вторую «дверь» аналогичной конструкции ладили из войлока. Нашли мне мастера, что умел шерсть валять. Для ускорения вычесывания, сбили ручной барабанный кардер.[2] По моей подсказке, в горячую воду добавляли немного мыла, ибо его раствор значительно уменьшает трение между волосками шерсти, а под воздействием сжимающих и давящих движений ладоней они располагаются в толще материала так, как их ни за что не удалось бы расположить в сухом войлоке.
На шерсть планов громадьё — валенки, одежда, ткань. Только не сейчас, не время. И так на одни пологи две недели ушло. Без машин как-то кисло всё выходит и дорого.
Глава 11
Рана на затылке затягивалась быстро, всё благодаря бабке-травнице. Отвары та варила отменные, повязку пропитывала настоями трав, которые здорово отёчность снимали и приглушали боль. Хоть и отдали золотой, решился лично проведать, отблагодарить. Корысть есть, но самая маленькая, хочу рецепт выведать, пригодится, хоть и путь дальний предстоит.
Жила бабка на лесном островке в болоте, которое и лютой зимой не замерзало. Не так-то просто проход найти, благо Деян тропку сию знал, провёл к бабке. Покосившаяся избушка из толстенных брёвен и без того наполовину утопала в земле, а зимой высокие сугробы аккурат под крышу намело. На торчавшем как гребень коньке, на кривой палке насажен лошадиный череп, разве что глаза не светились. Вход между сугробов расчищен, то я пацанов присылал в благодарность за помощь с лечением. Как и любую знахарку в это время, в Ивани Лукерью боялись и уважали одновременно. Кто за ведунью чёрную почитал, а кто ей жизнью был обязан. Потому слухи о ней ходили самый разные, вплоть до того, что бабка красоткой оборачивается и на ступе по ночам летает, да с самим болотником якшается. Разве удивительно слушать это от тёмных людей? Седмицы не прошло, они и меня к лешему в знакомцы записали.
Немногочисленные выступающие из снега брёвна покрывал густым слоем мох, он рос столь густо, что эко-дизайнеры с вертикальным озеленением и моховыми стенками нервно курят в сторонке. Лёгкий дымок шёл откуда-то из сугроба, на разлапистом старом дубе, укрывающем добрую половину избы, сидел здоровенный ворон и, свесив голову вбок, внимательно рассматривал гостей.
