«Ты понимаешь, что это ТВОЯ очередная безумная идея?» — ее банное полотенце беспрепятственно падает на пол, небрежно отброшенное Малфоем. Он не просто пожирает ее глазами — он поглощает взглядом каждый сантиметр ее кожи, шумно вдыхая воздух, буквально пропитанный напряжением. Словно боясь прикоснуться к ней, не приближается ближе чем на дюйм — и от этого Грейнджер кажется, что она сама готова прижаться к нему, алчно впиться в мягкие горячие губы и никогда не разрывать этих неловких непростительных объятий.
«Не сомневайся. Может быть, игра стоит свеч?..»
Драко нежно, словно дорогую хрустальную статуэтку, подхватывает Гермиону на руки и позволяет ей обвить свою шею руками. Она словно видит их со стороны — насколько маленькой и хрупкой кажется ее фигура в его крепких жилистых руках. Тонкие запястья, худые ноги, острые коленки — Гермиона сама себе кажется нескладной и несуразной, но, в то же время, удивительно гармоничной на фоне повзрослевшего и возмужавшего Малфоя.
В несколько шагов пересекши комнату, они оказываются в ванной — ее привычной ванной с потемневшим от времени кафелем и запотевшими от обжигающего пара зеркалами. Только теперь обыденное вдруг стало необычно новым — Драко шепнул несколько неизвестных ей заклинаний, и ванна почти до краев наполнилась теплой водой, увенчанной пушистыми шапками душистой пены. Драко аккуратно помог Гермионе опуститься прямо в белоснежные пенные объятие, пахнущие мылом, и она молча, в абсолютной сюрреалистической тишине наблюдала, как он медленно стягивает с себя одежду, открывая покрытое странными кровоподтеками и синяками тело. Стараясь не замечать все еще чернеющую на его предплечье метку, Гермиона, как загипнотизированная, бредила этими ледяными серыми глазами, прожигающими насквозь и оставляющими болезненные раны где-то в районе души.
Хотя, где она, эта душа, Гермиона теперь и знать не знала. Потому что все, что она сейчас ощущала, — скользкую горячую кожу под своими мокрыми пальцами. Жаркие губы, оставляющие дорожку лопнувших капилляров на ее груди и шее. Крепкие сильные ладони, бережно сжимающие ее талию. Руки, приподнимающие ее несопротивляющееся тело и усаживающие на него. Малфоя, чувствующего ее осторожные неравномерные движения. Их невозможный, запретный и возбуждающий симбиоз, не замечающий ни выливающейся на пол через край ванны воды, ни собственного шепота, ни сплетенных в странном пульсирующем танце пальцев…
Не пытаясь сдерживаться, Грейнджер больно впилась в его плечи ногтями, с плотоядным удовлетворением замечая мгновенно проступившие багровые отметины. В ответ Малфой только сильнее сжал ее бедра, заставляя обхватить себя коленями еще крепче.
Его хриплое сбивчивое дыхание смешивалось с паром от горячей воды, ароматом пены и ее прерывистыми судорожными вздохами, колко вырывающимися через саднящее горло. Чем глубже и ритмичнее становились движения Гермионы, тем чаще и резче дышали они оба — словно вдыхая друг друга, вплетаясь кусочками раздробленных, разобранных на запчасти пресловутых душ, пожирающих изнутри самое себя…
«Гори оно все синим пламенем…»
Картинка меняется, рябит, словно кадры зажеванной кинопленки… Оставляя на полу мокрые мыльные следы, поскальзываясь и едва не падая, Драко и Гермиона, как глупые расшалившиеся подростки, не боящиеся возвращения родителей, зарываются в простыни. Гермиона громко, нисколько не стесняясь самой себя, смеется — и это вызывает в Драко захлестывающую волну желания, улыбку, искреннюю улыбку, столь редкую гостью на обычно хмуром, надменном лице…
— Вот уж никогда бы не подумала… — задыхаясь, Гермиона целует Малфоя в распухшие солоноватые губы. Это кажется ей естественным, как будто она уже миллион раз так делала. Глупый, абсолютно ненужный порыв — но сколько удивленного веселья отразилось на его лице.
— Что я настолько хорош? — как герой неудачной романтичной комедии, Драко нарочито небрежно сдул с лица челку и провел теплой ладонью по ее щеке.
— Что в тебе есть что-то светлое…
— Переспать с девушкой — это что-то светлое? — Малфой озадаченно уставился на нее. — О, тогда можешь звать меня ваша светлость, я не обижусь.
— Нет, я не об этом, — серьезно ответила Гермиона. — Я о том, что с тобой можно быть самой собой. Не продумывать линию поведения, не пытаться чему-то или кому-то соответствовать, не думать вообще ни о чем. Если бы мне кто-нибудь несколько лет назад сказал, что я буду целовать Драко Малфоя, а он в ответ улыбаться…
— Ты бы посчитала этого человека сумасшедшим, Грейнджер.
— Именно. Я и сейчас не до конца верю в происходящее. Как будто нет ничего, что было еще вчера, — ни исчезнувших учеников, ни ночных кошмаров, ни трупа… Ничего. Мне с тобой спокойно, и это поразительно.
Она снова напоминала заучку Грейнджер — былая рассудительность, желание разобраться в своих чувствах, разложить все по полочкам — словно истинная Гермиона медленно, нервно озираясь по сторонам, выглядывала из пепла своей полуразрушенной жизни.
— Не привыкай, — самодовольно хмыкнул Драко. Кто-кто, а он прочно сохранил в себе некоторые прежние черты, сорняком настойчиво пробивающиеся через бетонное безразличие и ростки человечности. Гермиона почувствовала, как по спине тонким ручейком прошелестели мурашки, — это не совсем то, что она ожидала услышать, хотя ждать заверений в его теплых чувствах было бы как минимум бесполезно. Впрочем, теплых чувств у нее и самой не было — может быть, некая зарождающаяся привязанность, которую истреблять нужно было в зародыше. Безжалостно и окончательно.
Она зажмурилась и на одном дыхании выпалила то, что сказать, наверное, стоило гораздо раньше. Сразу после их первого поцелуя. Нет. Сразу, как только Эверли Беннет и Джеффри Диксон нашлись. Или…
— Даже и не собиралась. Более того — я хочу, чтобы эта ночь стала последней нашей встречей.
Малфой непонимающе нахмурился. Непривычно ощущать себя… брошенным? Ха, чтобы расстаться, или как там это правильно называется, нужно хоть на минуту стать единым целым. А его с Грейнджер ничего не связывало. Ни на мгновение. Ну уж нет.
— И что дальше? — скептически поинтересовался Драко, стараясь не выдать своего… разочарования? Досады? Мерлин, слишком много противоречивых чувств вызвала эта ее привычная для него — из его уст — фраза. — Как тогда будешь успокаиваться?
— Не знаю, — Гермиона отвернулась от пронзительно штормовых серых глаз, поудобнее устроилась на его плече и опустила тяжелые веки. Не потому что хотела спать — просто чтобы спрятаться от этого пронизывающего свинцового взгляда. — Уволюсь из «Пророка». Скажу МакГонагалл, что не справилась с заданием, и искренне пожелаю ей найти виновников случившегося, но уже без меня. Поеду к родителям на пару недель. Сниму новую квартиру. Хотя нет. Возьму все свои сбережения и уеду. В Испанию. Или в Голландию. Люблю тюльпаны.
Какие, к черту, тюльпаны? Гермиона знала, что несет бессмыслицу, но мало об этом беспокоилась. Потому что нет ничего более бредового, чем вести такой разговор. Вынырнув из объятий Малфоя, целуя его раскрасневшиеся щеки и… отказываясь от него, всеми силами выталкивая откуда-то изнутри себя, пока он не поселился там напрочь, навсегда. Пока он не построил где-то в глубине ее живого теплого сердца еще один пустой и неприветливый Малфой-мэнор, наполненный стонами боли и ненависти.
В то же время она верила, что действительно поступит так, как только что сказала. Наберется смелости и просто начнет новую жизнь. С убранными шкафами, миллионом книг на полках, менторскими наставлениями окружающим и превосходством во всем, что касается ума и знаний. Она снова станет такой же, как раньше — такой, какой быть удобнее всего, а не этой потерянной оболочкой, только лишь тезкой Гермионы Джин Грейнджер…
Точно! Она отправится в путешествие по магической Европе, наберется знаний и интересного опыта, вернется в Хогвартс и станет преподавателем. Гермиона уже представляла аудиторию, наполненную детьми, и то, как они заинтересованно ловят каждое ее слово. Так же, как и она в свое время. Только все поголовно. Профессор Грейнджер задает вопрос, и… лес рук, дрожащих от нетерпения. Несколько дюжин юных копий Гермионы Грейнджер в детстве… Идеально.
