Резникову подаю руку из принципа, чтобы проверить, насколько сильно его задел инцидент с новенькой. Рожу кривит и игнорит мой жест. Вполне ожидаемо, на что я отворачиваюсь и с равнодушной миной иду за Юркой. В грудине невпопад стучит сердце. Картинки дневных событий ослепляют яркими вспышками, и я проглатываю вязку слюну, прогоняя их прочь.

Решил ведь, что максимум сделал. К черту Майорову!

Разговор с Рустамом, который являлся одним из владельцев конторы, пролетает мимо ушей. Как бы мозг не старался отбросить не нужное, я эмоции утягивали его обратно на дно мусорного бака. Зареванные глаза и кровь. Трассу по итогу я так и не опробовал, а лишь глазел со стороны, как Серый выделывается на пару с Антохой.

— Попробуй! — кидает Сергей, скинув шлем, и смотрит на дорогу, которая в темноте выглядела не хуже взлетной полосы. — Улёт!

— Пока не гонки, — усмехаюсь, поглядывая на улыбающегося друга, — там опять завизжишь.

— Я тебе что? Тёлка? — заявляет вполне серьезно, на что я поднимаю руки, капитулируя.

Спорить с Серым всё равно, что добровольно удавиться резинкой для волос. Не реально, но вполне возможно.

— Куда после? — интересуюсь из-за бабули, которая хочет и в Серёгу впихнуть пироги добра.

— Есть дела, — отвечает размыто, а я понимаю, что там очередной кураж с девчонками намечается, — а что?

— Аглая Михална видеть вас желает, сударь. Пирожки стынут.

— О-о-о, ну это святое, — смеется Серый и стучит по шлему, — тогда погнали. Только на квартиру заскочим. Переоденусь.

Бабулю мою братья Лазаренко любили, как никто другой, да и она отвечала им взаимностью, будто родным внукам. Полнейшая идиллия. С радостью сопливого ребенка наблюдал за сборами Серого, да и себе сумку собрал, чтобы не мотаться сюда перед школой. К бабуле мы прибыли в тот момент, когда вода в чайнике закипела. Аглая Михайловна встретила нас улыбкой, а Граф чуть опять не сшиб с ног, но я выстоял, а то перед Серым как-то стрёмно.

Пирожки улетели за пять минут. Я отправился спать, а Лазаренко еще с бабулей трещал, после чего поднялся ко мне и создал видимость спящего себя. Свернул одеяло на диване и прикрыл его пледом, вызывав у меня приступ идиотского смеха.

— Заткнись, Рус, — кинул в меня подушкой прежде, чем свалить через окно к своей очередной девчонке.

Я долго лежал и таращился в потолок, на котором мелькали тени от дерева. Не хотел думать о том, как там новенькая, и телефон не включал, чтобы не сорваться. Интересоваться чужим самочувствием нормально, но мне оно зачем? Долго ворочался и уснул глубокой ночью.

Пробуждение оказалось сладким из-за аромата, доносящегося с кухни. Блинчики с мёдом. Чуть слюной не изошёл, пока умывался, а вот Серый с довольным лицом сидел за столом и лопал блинчики, окуная их в малиновое варенье. Медведь.

От бабули мы выкатились с трудом, и я опоздал на инглиш. Когда вошёл в класс, услышал приветствия от всех, кроме Резникова. Тот демонстративно отвернулся. Обиженка. Я прошёл к нашему с Димоном столу и сел на своё место. Соседний стул пустовал.

Урок уже был в самом разгаре. Я провёл глазами по классу и понял, что Майоровой нет. Макс усмехнулся, поймав мой взгляд. Наверное, травма всё-таки тяжелее, чем показалось…

От чего-то эта мысль неприятно корябнула внутри. Я достал телефон и включил его. Несколько пропущенных от предков и куча сообщений из разных чатов. В основном загружен был мессенджер нашего класса. Открыл, чтобы удалить их ересь, но палец завис над экраном.

Евангелина

Я долго лежу на кровати, глядя в стену, и рассматриваю линии на обоях. В правой руке зажимаю телефон, на экране которого застыл очередной мем со мной в главной роли. Не знаю, кто постарался, но приятного от увиденной картинки мало. Судя по оповещениям, которые поступают на смартфон, обсуждение в чате в самом разгаре. На фоне убийственных эмоций после новости о брате этот момент кажется никчемный, глупым и ничего не стоящим.

Сил для переваривания происходящего у меня не осталось. Очевидно, они вышли вместе со слезами, следы от которых уже высохли, и кожа на щеках молила о том, чтобы я умылась, но я просто лежала. В таком положении меня и застала тёть Оля. Она подошла ближе и села на край постели, а я продолжала смотреть в стену, словно она моё спасение.

— Что с твоей ногой, Лин? — простой вопрос, на который нужно ответить, но мне не хочется открывать рот и шевелить языком.

— Упала, — всё, на что меня хватает.

— Опять? — с сомнением в голосе спрашивает Ольга, а я киваю в ответ. — Нужно в больницу съездить. Вдруг что-то серьёзное?

— Всё хорошо, — проговариваю, как робот, — мне помогли. Сейчас уже не болит.

Вру. Нагло. Только сейчас это не вызывает во мне чувства стыда. Внутри пусто.

— Кто помог?

Тётя не унимается, а я прислушиваюсь к звукам в квартире. Теперь мы не одни. С нами Артёмка…

— Одноклассник.

— Друг?

— Нет. Просто. Одноклассник.

Чеканю каждое слово, вспоминая Власова и его поведение. Грубость. Забота. Такое ощущение, что он переступил через себя, чтобы мне помочь. Будто я ему противна, но поступить иначе не мог.

— Я разогрею поесть, — через минуту молчания произносит мамина подруга и гладит меня по спине, — принесу сюда.

Ничего не отвечаю и жду, когда тёть Оля уйдёт. Услышав, как дверь за ней закрылась, я повернулась и аккуратно села. Боль в ноге заставила скривиться. Рана небольшая, но глубокая. В груди такая же, и, если первая заживет, вторая вряд ли. Снова тянусь к телефону и смотрю на фото. Кто-то из компании Резникова сфотографировал меня и Руслана в тот момент, когда он помогал мне сесть на мотоцикл. «Умный» пиарщик подрисовал детали на интересных местах и приписал нецензурные определения тому, что мы делали. Сама картинка носила название «Как получить звание майора». Сообщения после я не читала, но заметила, что самой активной была Кристина.

Убрала телефон на тумбочку и еле поднялась, чтобы переодеться в домашнюю одежду. Картинка из чата пеленой застилала глаза, и в другое время я бы расплакалась, но сейчас попросту не могла. Прежде чем вернулась тёть Оля с подносом в руках, я успела допрыгать до ванной и ополоснуть лицо холодной водой. Вид у меня был такой, будто я работала метлой во дворе. Помятая. С красными глазами и опухшими веками. Что бы сказала мама, если бы увидела меня такой?

— Ты в школе хоть что-то ешь? — тётя наблюдает за тем, как я вожу ложкой в тарелке с супом, и хмурится.

Киваю, запихивая в рот еду, чтобы не разговаривать. Глаза опускаю. Вкуса практически не ощущаю. Рецепторы отказываются работать. Так и сижу, чуть ли не давясь супом, который, к слову, у Ольги всегда вкусный.

— Хорошо, — соглашается она, хотя в голосе проскальзывает недовольство, — со всеми проблемами в больнице я замоталась. Теперь буду внимательней к тебе.

Замираю. Внимания со стороны тёти мне хотелось меньше всего, особенно, когда она спрашивала про школу.

— Всё хорошо, — вымучиваю из себя улыбку, но в ответ получаю лишь хмурый взгляд.

Ольга хочет сказать что-то еще, но из её комнаты слышится детский плач. Буквально цепенею, ощущая, как в груди сердце принимается лихорадочно набирать обороты. Артёмка…

— Я позже заберу, — кивает на поднос, — отдыхай.

Чувство того, что я настоящее чудовище, накрывает тяжелой волной. Я еле сдерживаю слёзы и скручиваюсь калачиком на кровати, затыкая уши. Слышу своё безумное сбившееся дыхание и успокаиваюсь, как только плач за стеной затихает. Лишь на мог прикрываю глаза и погружаюсь в сон, из которого выныриваю так же внезапно. Тело тяжелое. На лбу тёть Олина ладонь.

— У тебя жар, — говорит и отходит к светильнику, — я врача вызову. Это не обсуждается.

Я лишь открываю рот, но тут же закрываю. Чувствую я себя, действительно, не лучшим образом. За окном ещё темно, и рука сама тянется к телефону, чтобы посмотреть время. Четыре часа ночи. Я снова прикрываю глаза и открываю лишь, когда меня будит Ольга. Врач, мужчина средних лет, внимательно осматривает мою ногу, ставит какой-то укол, вправляет смещенный сустав, фиксирует его повязкой и дает рекомендации тёте. Я же смотрю на свою отекшую лодыжку и жду, когда за мужчиной закроется дверь.