Сжал губку негнущимися пальцами, стараясь не дотрагиваться ими до блестящей от воды кожи. Опустил мыльное облако на плечи, столкнул его по позвоночнику, вниз, все-таки не удержавшись, распластал тыльную сторону ладони на ее спине. И задохнулся, внезапно упираясь в слишком серьезный, застланный слезами взгляд.
– Зачем… мучаешь нас обоих?..
– Полина… не надо…
Она поднялась в ванной, садясь на колени, уже не заботясь о том, что почти вся открыта перед ним. Пена искрилась на ней маленькими бриллиантами, и мужчина чувствовал, как теряет последние остатки самообладания.
– Что не надо? Хотеть тебя?
Потянула его ремень, выдергивая край рубашки и прижимаясь губами к обнажившейся коже живота.
– Не надо мечтать о том, чтобы ты, наконец, перестал дурить и просто любил меня?
– Я люблю тебя…
– А я ХОЧУ. ОЩУЩАТЬ. ТЕБЯ. ВНУТРИ. СЕЙЧАС. ЗАВТРА. КАЖДЫЙ ДЕНЬ.
– Милая… – он умолк, понимая, что проиграл, изнемогая собственного бессилия что-то изменить. У него нет права прикасаться к ней. Не теперь, пока она… Даже просто думать о крохотном существе внутри было страшно. А уж о том, чтобы причинить какой-то вред… Да он скорее умрет…
Полина уже стащила с его плеч рубашку, не беспокоясь о том, что ткань мгновенно намокла. Прижалась щекой к груди, вслушиваясь в лихорадочные удары сердца. Руки спустились ниже, обнажая красноречивое свидетельство его желания.
– Малыш,… перестань…
Сломалась последняя броня. Слишком много времени он не называл ее так. Да и не была она малышом, уже давно. Но этот отголосок их счастливого прошлого, не омраченного болью и расставанием, полоснул по сердцу острым, пронзительным ударом. Она вцепилась в него, обвивая руками шею, сплела ноги на его пояснице.
– Не пущу… ТЫ МНЕ ОБЕЩАЛ, МИРОН… – и заговорила, перебивая его возражения. – Я была у врача. У меня все хорошо. С РЕБЕНКОМ. ВСЕ. ХОРОШО. И я не хочу, чтобы ты копался в прошлом и корил себя за то, что случилось. Мы не можем это исправить, но я не собираюсь опять терять тебя. ТЫ. МНЕ. НУЖЕН. Весь. Я хочу чувствовать тебя. Хочу стареть рядом. Хочу видеть, как седеют твои волосы. Чувствовать, как грубеет кожа на твоих пальцах. Хочу слышать, как наш ребенок будет звать тебя… Но ты мне нужен НАСТОЯЩИЙ, а не такой, как в последние дни. Ты делаешь гораздо хуже, лишая нас того, в чем мы оба нуждаемся. Так что ПЕРЕСТАТЬ надо именно тебе. И чем скорее, тем лучше… Можешь сделать это прямо сейчас?
Она застонала, вбирая его в себя. Каждой клеткой впитывая дрожь напряженного тела. Чувствуя, как разлетается в пыль ее напряжение и его страхи. Их осколки еще мерцали в синеве любимых глаз. Но она все равно выиграла, отвоевав у прошлого право на собственное счастье, не омраченное ни болью, ни сомнениями. Спокойное счастье. Наслаждение каждый мгновеньем. Рядом с ним. До конца дней.
Постель, на которую муж вынес ее, быстро намокла, но они этого не заметили. Сейчас гораздо важнее было совсем другое. Расслабленность удовлетворенных тел. Сердечный покой, наконец-то снизошедший на обоих. Лунный свет, спустившийся в комнату добрым предвестником сладких снов.
Мирон притянул жену к себе и закрыл глаза. Прижавшись к слегка колючей щеке, Полина наслаждалась его запахом, чувствуя, как тают на губах соленые струйки, вытекающие из-под опущенных век мужчины.
Глава 31
Ольга вернулась на работу две недели спустя. Было слишком тяжело находиться одной в пустой квартире. И в своей, и даже в Лешкиной. Особенно в Лешкиной. Не просто скучала – тосковала о нем, вновь и вновь переживая события последних дней. И хотя удушающий страх отступил, тревога все равно давила на сердце. Он был слишком далеко. В чужой стране. Наедине со своей болью.
Женщина каждый день звонила в клинику, но получаемой информации было ничтожно мало. Конечно, ей рассказывали о проводимом лечении, о состоянии мужчины, о некоторых перспективах на будущее… Но хотелось быть рядом. Видеть его глаза. Слышать дыхание. Понимать, что именно он чувствует. Ей почему-то казалось, что так было бы легче для обоих. Только проверить правоту своих мыслей возможности не существовало: ее врач по-прежнему слишком категорично запрещала перелет.
В офисе удалось немного отвлечься. Работы накопилось немало, и Ольга с удовольствием окунулась в дела. Даже стала задерживаться дольше положенного времени в отличие от Мирона, который, наоборот, слишком торопился домой. Она видела в его глазах неудержимую радость, почти детский восторг, который мужчина и не пытался скрыть. Когда рассказал о беременности жены, Ольга совершенно искренне радовалась за обоих. Их счастье было красивым, завораживало пронзительной нежностью, сквозившей в каждом жесте, обращенном друг ко другу.
Нет, она не завидовала. Просто любовалась его преданностью и нескрываемым обожанием, а также терпением и чуткостью Полины. А собственная жизнь все еще сотрясалась от разбросанных в разные стороны осколков, которые по-прежнему ранили слишком больно. И уверенности в том, что удастся залечить эти раны до конца, не было.
Улицы замело снегом, так редко выпадающем в их южном городе. Он сыпал и сыпал, никак не желая останавливаться. Ольга кивнула охраннику и двинулась в сторону от остановки. Спешить было некуда, и почему-то хотелось подольше побыть под этими пушистыми хлопьями. Снежинки таяли, падая на лицо, и женщина внезапно вспомнила другую зиму. Первую, которую они с мужем провели вместе. Сугробы, засыпавшие двор их съемной квартиры. Она смеялась, падая в рыхлый снег, а Лешка, пытаясь ее вытащить, падал следом. Специально. И целовал ее прямо там, в этих сугробах. А соседка ругалась, возмущаясь, что они ведут себя как невоспитанные подростки.
Как же это было давно… И как бы хотелось вернуть то время… Их безмятежность и наивность. Прожить иначе сумасшедшие годы.
Улицы стали совсем белыми, меняясь до неузнаваемости. Ольга даже остановилась, не в силах оторвать глаз от этой сказочной картины. Еще утром все вокруг было тоскливо серым, а теперь совершенно преобразилось, словно кто-то набросил на землю белое полотно, чистое, без единого пятна, как новый лист бумаги, на котором можно все переписать заново.
В трубке завибрировал телефон, и женщина невольно вздрогнула, едва взглянув на дисплей. Обычно в клинику звонила она сама. Вчера сказали, что все нормально. И вряд ли доктор или даже сиделка стали бы беспокоить… Если только…
До этого мгновенья ей было тепло, но внезапно Ольга ощутила такой жуткий холод, что заледеневшие пальцы едва не выронили трубку. Не ответить не могла, однако так боялась этого, что поначалу даже ничего не расслышала. Стук собственного сердца заглушил все остальные звуки. Но вдруг до нее донесся усталый голос:
– Лелька…
Она заплакала. Сначала тихо, почти беззвучно глотая слезы, потом – навзрыд. Закинула голову, привалившись к дереву, усыпанному снегом. Затем начала смеяться. А слезы не останавливались, встречаясь на лице с холодными каплями от растаявших снежинок. И было все равно, что кто-то видит такое странное ее поведение, мгновенную смену настроения. Осуждает или сочувствует. Совершенно неважно.
– Лешка… Как же хорошо просто слышать тебя…
– Как ты…, милая?
Как? Теперь хорошо. Он жив. Она слышит его голос. И пусть между ними тысячи километров, это ничего не меняет. Она снова влюблена. В него. Во весь мир. И в этот снег.
– А ты… как?
– Я? – кажется, мужчина попытался улыбнуться. – Я скучаю… Лелька… Перенести то, что тебя нет рядом, сложнее всего прочего…
Она зажмурилась, пытаясь представить себе его палату. Наверняка, комфортную. С дорогим оборудованием. С красивым видом из окна. И его – единственного. Самого лучшего. Несмотря ни на что. Самого дорогого для нее. Со всеми ошибками и слабостями.
– Я рядом, Леш… С тобой… Все время думаю о тебе. Каждую минуту. И тоже безумно скучаю. И жду. МЫ ждем…
* * *
Этот звонок и десятки других, последовавших позже, стали своего рода новым рубежом. Тем шагом, который они не делали никогда прежде. Возможностью узнать друг друга. Открыть то, что долгие годы пряталось глубоко внутри. Они говорили о боли, причиненной друг другу. Предательстве. Слезах, выплаканных порознь. Одиноких ночах. Рассказывали тайные мысли, описывали неисполненные желания, делились сомнениями и страхами, которых оставалось еще немало. Ольга вслушивалась в его голос и как будто чувствовала все то, что переживал он. Боль. Смятение. Неуверенность. А когда сообщила о первых толчках ребенка, почти физически осязала касания рук на своем животе.
