Если принять версию Камдена, утверждавшего, что битва при Этандуне разыгралась в окрестностях уилтширского Эдинтона, то место сражения оказывается примерно на полпути между Чипенгемом и пунктом сбора уэссекцкой армии на границе Сомерсета. Кроме того, оно находится в королевских владениях и по рельефу вполне соответствует тактике данов, напоминая, и весьма значительно, ландшафт в окрестностях Эшдаун.

Антиквары, соотнося победоносное сражение с этим местом, вероятно, руководствовались тем, что на склоне мелового холма, чуть ниже Браттон Кастл, примерно в миле от Эдинтона вырезана фигура Белого Коня. Она усовершенствована ныне до потери всякого сходства с первоначальным примитивным изображением, но тем не менее ее родство с Белым Конем на Эшдауне не вызывает сомнений, и традиция связывает обе эти фигуры с победами над данами.

Альфред сохранил Англию для англов. Теперь ему предстояло исполнить более сложную, но и более приятную обязанность: править в отвоеванной земле. Как можно заключить из скупых сообщений источников, из-за войн с данами в стране воцарился полнейший беспорядок. Монастыри и церкви, как утверждал сам король, были «все разграблены и сожжены». Поля оскудели и превратились в пустоши, молодые люди росли во мраке невежества и беззаконий. Войскам не хватало организованности и дисциплины, требовалось поддержать Церковь и вернуть силу законам.

Вся дальнейшая жизнь Альфреда, равно как и письменные памятники, в которых он формулировал свои намерения и цели, свидетельствуют о том, что он подходил к решению стоящих перед ним проблем с трезвыми мерками государственного деятеля и в проведении собственной политики соблюдал твердость и последовательность. Представления Альфреда о государстве и общественном служении были вполне традиционными. Он принадлежал своей эпохе. Альфред усвоил политическую философию Отцов Церкви в том виде, в каком ее излагали мыслители того времени. Единственная и главная его заслуга, благодаря которой он вполне справедливо остался в памяти веков, заключается в том, что он защитил свой народ, а затем истолковал для него таинства Дома Жизни. Он не просто переводил на народный язык книги, но и перелагал заключенные в них высокие примеры и моральные установления так, чтобы они стали понятны всем.

Альфред чистосердечно и искренне старался соответствовать образу совершенного короля, каким он представлялся людям IX века. Здесь уместно вспомнить известнейшее речение из альфредовского перевода «Утешения философией» Боэция:

«Мне нужны орудия и материал [пишет Альфред, дополняя оригинал], дабы заниматься своим делом, которое состоит в том, что я должен держать и направлять кормило власти, вверенной мне, твердо и как надлежит… я всегда желал прожить жизнь достойно, а после смерти оставить по себе добрую память своими делами»^{66}.

Глаголы steoran и reccan, которыми король пользуется, описывая деятельность властителя, вероятно, являются отсылкой к выполненному им ранее переводу «Обязанностей пастыря» Папы Григория Великого: в этом сочинении заботы правителя сравниваются с бурей разума, влекущей ковчег сердца по волнам мысли; шторм швыряет его из стороны в сторону в узких проливах слов и деяний, и лишь мастерство кормчего может спасти корабль от неминуемого крушения среди огромных скал^{67}. В «Утешении» Философия именует Господа «стойким правителем и кормчим, кормилом и рулем», направляющим и ведущим всех живых существ, как умелый кормчий ведет свое судно^{68}. Ассер сравнивает Альфреда с опытным кормчим, который направляет драгоценный корабль государства к тихой гавани, хотя команда устала, а море жизни бушует с неиссякающей силой^{69}.

Популярный в Средневековье образ «корабля государства» или «ковчега Церкви», бороздящего бурные и опасные воды этого мира, обретал особые силу и смысл для уэссекцкого короля, всей душой любившего море, который полагал, что обязанности правителя возложены на него свыше, и считал своим долгом использовать доверенную ему королевскую власть на благо всех людей. В этом Альфред опять-таки в точности следовал воззрениям современных ему христианских политических мыслителей, опиравшихся, в свою очередь, на более древнюю традицию.

Представление о том, что истинный король — это справедливый властитель, одно из основных и общепризнанных положений средневековой политической доктрины, несомненно, во многом обязано своим возникновением этимологической связи латинского существительного rex (царь, король) с глаголом regere (править) и прилагательным rectus (правильный, прямой). Гораций, писавший еще до Рождества Христова, рассказывает, как мальчики, играя, повторяли присловье: «Rex eris … si recte facies» (Ты станешь царем, если делаешь правильно), и та же сентенция прозвучит чуть иначе в XVIII веке в стихотворении Поупа:

Блаженный Августин и Григорий Великий развили античную концепцию королевской власти, наполнив ее христианским содержанием, и в таком виде она стала известна средневековым мыслителям — главным образом благодаря тому, что была изложена в двух самых знаменитых сочинениях VII века: «Началах» (или «Этимологиях») и «Речениях» Исидора Севильского. Короли, объясняет Исидор, называются так потому, что они правят (reges a regendo vocati), но тот не правит, кто не способен исправлять (поп regit qui non corrigit). Король, поступающий справедливо и правильно, по праву носит это имя, дурной король не достоин его. Главные добродетели короля — справедливость и «благочестие» или «милосердие» (pietas)^{70}, при этом «благочестие» ценится больше, ибо справедливость сама по себе жестока. Терминологию Исидора взяли на вооружение авторы политических трактатов VIII–IX веков — Алкуин, друг Карла Великого, Рабан Мавр, автор назидательного сочинения о миропорядке, Иона Орлеанский, Седулий Скот и Гинкмар Реймский. Их труды об управлении государством, «Зерцала государей», предназначавшиеся молодым властителям каролингской династии, появились незадолго до того, как Альфред стал королем. Гинкмар, архиепископ Реймский, один из самых уважаемых и авторитетных людей своего времени, дожил до 882 года, и Альфред ребенком, должно быть, видел его в 856 году в Париже: архиепископ проводил брачную церемонию Этельвульфа, короля Уэссекса, и Юдифи, дочери Карла Лысого.

Основные положения политической доктрины, сформулированной образованными и могущественными церковными иерархами, повторялись из раза в раз в имперских капитуляриях и декретах церковных Соборов. Для этих мыслителей Церковь и государство были неразрывно связаны, король или император выступал как наместник Господа, правящий с Его дозволения. Они возводили свое учение к Отцам Церкви, в частности, к святому Исидору Севильскому, Григорию Великому и блаженному Августину, и к еще более древним временам — к апостолам Петру и Павлу и создателям Ветхого Завета. Их представления о королевской власти были простыми и возвышенными. Наместник Бога должен властвовать справедливо; желая управлять другими, он должен держать в узде себя; должен нести мир своему народу, защищать слабых, облегчать тяготы бедняков и наводить ужас на злодеев и дурных людей. Власть справедливого короля, пишет Седулий Скот, зиждется на восьми столпах: искренности, терпении, щедрости, красноречии, исправлении зла, поощрении всего доброго, необременительных налогах и равноправии богатых и бедных перед судом.