Эта последовательная и хорошо разработанная концепция монархии оказала сильное влияние на Альфреда, однако в его сознании она соединялась с иными воззрениями, заимствованными из древней германской традиции. Древнеанглийское cyning, король, указывает скорее на происхождение, чем на деятельность[38], и напоминает нам о том, сколь значимым политическим фактором являлись родственные связи в те времена, когда король был в большей мере патриархом, нежели государственным деятелем. Его исконное право на власть, его авторитет и достоинство определялись благородством крови, и он получал свой титул в силу Божественного происхождения.
Германский cyning был повелителем своего народа, он выступал как hlaford, дающий хлеб, как theoden, предводитель theod, племени или рода, и как drihten — наименование, которое позднее стало употребляться только по отношению к Богу, властелину всего сущего. Соответственно, cyning имел тесные личные связи со своими подданными. Само его положение старейшины, главы рода, предполагало, что он является их предводителем и защитником, а они — его соратниками и помощниками.
В воззрениях Альфреда на королевскую власть и обязанности правителя присутствуют обе составляющие. Переводя латинское rex древнеанглийским cyning, он придавал германскому термину более глубокий смысл, обогащал новым кругом значений, почерпнутых из римских, иудейских и христианских источников. Он воспринимал королевскую власть как дарованную ему Господом и полагал, что у него есть свое, особое предназначение в этом мире. Как и Цицерон за много веков до него, Альфред признавал, что несправедливый властитель подобен дикому зверю, «друзья и недруги едва ли заботят его больше, чем бешеного пса»{71}. Он видел всю пустоту и суетность пышных церемоний и знал, что дурной король, лишившись королевских регалий и того могущества, которое дает ему его титул, оказывается ничем не лучше любого из своих тэнов, а порой и «ничтожней их»{72}. «Каждому известно, — писал Альфред, — что все люди произошли от одного отца и одной матери… Подлинное благородство — это благородство души, а не плоти»{73}.
Но наряду с подобными философскими и христианскими сентенциями в суждениях Альфреда слышен отзвук древних традиций. Хотя он и называет греков «глупым племенем» из-за того, что они почитают верховным божеством Юпитера только в силу его принадлежности царскому роду и когда-то, не зная богов, поклонялись вместо них своим царям{74}, сам Альфред, похоже, не сомневался в том, что его собственная родословная восходит к богам и героям его народа. Королевская генеалогия, в которой род Альфреда возводится к Водану и Геату, не только присутствует в Паркеровской рукописи Англосаксонской хроники, но и была заимствована оттуда Ассером, а перечень властителей, предков Альфреда, начиная с Кердика, прилагается и к Хронике и к древнеанглийскому переводу «Церковной истории» Беды.
В преамбуле к «Правде Альфреда» выражены со всей ясностью ощущение преемственности, характерное для обычного права, и традиционное почтение к древнему прошлому:
«Я не дерзнул записать слишком многое от себя, ибо не знаю, какие законы будут по нраву тем, кто придет после нас… И я, Альфред, король западных саксов, показал их всем моим уитэнам, и они сказали, что им всем по нраву исполнять их».
Даже внешние знаки королевского достоинства, которые отвергал Альфред-философ, без колебаний принимал Альфред-король; корона (heafodbeag, «кольцо для головы»), высокий трон, роскошные парадные одеяния, дружинники-тэны в полном вооружении, в «поясах и при мечах с золочеными рукоятями»{75}, сокровищница, где хранились золото и самоцветы, просторный зал, грубая щедрость и варварский блеск гостеприимного уэссекцкого двора — все это было частью его жизни. Во многом сила Альфреда кроется именно в этой способности спокойно принимать и одновременно идеализировать действительность в невозмутимом здравомыслии и трезвости суждений, удерживавших его от любых попыток достичь недостижимого, в сочетании с верой и живым воображением, расширявшими для него границы возможного.
Средневековые представления о предназначении и происхождении права теснейшим образом связаны с концепцией королевской власти. В их основе лежали опять-таки несколько противоречащих друг другу принципов: характерное для имперского Рима понимание закона как рупора верховной власти, иудейский догмат о явленной воле божественного Законодателя и германское почтение к освященным веками обычаям. Средневековые политические мыслители германского происхождения, воспитанные в духе римской учености и христианской догмы, и в этом случае попытались выстроить систему, которая объединила бы и сочетала в себе эти разнородные элементы и естественным образом связала бы языческое право с заповедями христианского Бога.
Англия почти не испытала на себе непосредственного влияния римского права, однако в VII веке, после принятия христианства, клирики, приехавшие с блаженным Августином, записали некоторые древние нормы кентского обычного права на римский манер, хотя и на народном языке. То, что король Этельберт и его советники сделали тогда для Кента, в Уэссексе исполнил король Ине, прославленный предок Альфреда. Когда Альфред стал формулировать и толковать законы своего королевства, в его распоряжении имелись достойные образцы: письменные «установления» (domas) предшественников, включавшие, впрочем, лишь малую часть неписаных норм обычного права — церковные уложения, синодальные декреты и, прежде всего, Священное Писание, свод иудейских законов и их исполнение — заповеди Христа.
«Утешение философией» Боэция содержит примечательный отрывок{76}, в котором переводчик Альфред, наверное, мог увидеть отражение собственных мыслей о Боге и законе. Бог, говорит Философия или «Мудрость», — сам есть «король, и повелитель, и источник, и начало, и закон, и мудрость, и справедливость». В древнеанглийском тексте латинскому lex соответствует ае (закон){77}, а латинскому arbiter — dema (судья), «тот, кто провозглашает установления». В своей «Правде», король пишет о domas Моисея и ае Христа и наравне с этим — о том, что Ине записывал ае, закон, и cynedomas, королевские установления.
Альфред в то время, очевидно, понимал закон, ае, как принцип блага, волю Господа, которая есть сама справедливость. Если внутреннее чутье и усвоенная с детства привычка заставляли его почитать обычное право как священный кладезь общечеловеческой, унаследованной от прошлого мудрости, то изучение Библии, вероятно, привело его к мысли о конкретном законодателе, человеке-орудии, посредством которого Божественная воля может быть сообщена людям. Законодателем такого рода был Моисей; в какой-то степени им был Ине, и таким же должен был стать сам Альфред — глашатай вышней правды и справедливости, истолковавший их для своих современников.
В свете подобного восприятия закона как отвлеченной идеи и ее конкретного выражения многое становится понятным относительно «Правды Альфреда» (сохранившейся в рукописи X века), в которую вошли, помимо законов, «установления» Ине и перевод на древнеанглийский язык десяти заповедей Бога и других библейских текстов.
«Правду» Альфреда в определенном смысле можно поставить в один ряд с его литературными произведениями[39], но рассмотренная в другом аспекте она представляет собой документ, отражающий историю его правления. Ее содержание, безусловно, тесно связано со всей альфредовской концепцией управления государством и просветительской политикой, нашедшей в ней свое непосредственное выражение. Она представляет собой не просто формулировку норм обычного права, но компиляцию многих источников, в выборе которых составитель следовал определенным системе и методу. Множество неписаных законов так и не были записаны. Огромный корпус норм обычного права остался в тени. Законы Альфреда не затрагивают все реалии социальной и политической жизни, так же как его переводы с латыни не дают представления обо всех достижениях человеческой мысли, но те и другие служат конкретной цели: разъяснить людям на понятном им языке то, что им более всего нужно знать. Эти установления — даже в большей степени, чем франкские капитулярии, с которыми их часто сравнивают, — служат упорядочиванию системы правления. Альфред пытался связать разрозненные обрывки кентских, мерсийских и уэссекцких законов, дополнить их, убрать лишнее, исправить и согласовать нормы друг с другом, приведя таким образом германскую традицию в соответствие с иудейским законом и христианскими заповедями.
