В это время из отсека пилота вышла стюардесса. Она была явно растеряна. Пытаясь совладать с голосом, она громко произнесла в микрофон. «Уважаемые пассажиры… должна предупредить вас, на нашем лайнере нет Пилота!..» – Её слова зависли в воздухе общим вдохом. Все затаили дыхание…

Началась паника…

Священник рядом со мной первым нашёлся и заявил: «Не волнуйтесь, этого не может быть! Пилот есть. Просто…Просто…Он невидим!»

Салон самолёта выдохнул…

Через мгновение, все продолжили свои занятия, заключавшиеся в развлечении своего сознания. «Ну, раз есть Пилот… Он ведёт самолёт, Он отвечает за наш полёт, за наши души, можно оставить бдительность и погрузиться в сон».

Я обратился к священнику: «Скажите, милейший, а я, по-вашему, не несу ответственности за мой полёт?»

«Ты только подчиняешься курсу, который за нас всех выбирает Пилот» – ответил священник, кладя земные поклоны и одновременно мажа себе лоб маслом, зажимая ведро меж коленями. Увидев моё недоумение, он ретировался: «Так много времени ушло на проповедь, не успеваю закончить литию, а уже время 3-го часа, поэтому читаю их одновременно»

Негр, сидящий спереди, обернулся ко мне и утвердительно заметил: «Мы созданы Пилотом, поэтому не вправе выбирать свой маршрут. Когда-нибудь, покорившись, ты воспримешь это как высшую свободу».

…Тогда я взял управление своим полётом в собственные руки…

20 сентября

Эммануил вновь погрузился в первые мгновения осознанности в этом воплощении. Эти яркие рефрены впечатывали его вечное в ограниченное тело-костюм, который мешал летать. Одни и те же душащие границы мира, заставляли его вопить осознавшим заключение новорождённым. – Жить в этом мире, – думал Эммануил, – это значит, принять эти правила игры, больше не быть единым целым, всемогущим и вездесущим. Это значит, «включиться» в предложенное и тотально сдаться этому бреду. Но ведь иного выбора у него не существовало. Эммануил вдруг осознал, что не помнит, как он оказался в этом гиблом месте. Ему хотелось сбежать, но куда и как? В итоге он сдался, и поменял свою убеждённость в излишестве речи на попытки изучить язык людей. Эммануил быстро впустил в свой мир мать и отца. Их глаза, безусловная любовь к нему, неотличимая от обожания, обезоруживали. Эммануил влюбился в тишину пребывания с ними без слов. Когда сильные руки отца отрывали Эммануила от пола и подбрасывали на отцовские плечи одним движением, Эммануил был вне себя от радости. Материнская забота и внимание, проявленные бытом, вводили Эммануила в неописуемый восторг. Он благодарен матери за то, сколько любви она вкладывала в обычную еду, в комфорт тела Эммануила, в заботу о его здоровье. Первый страх – родители оставили Эммануила одного дома, эти пара часов травмировали его психику навсегда. Мальчик стал бояться быть оставленным, получил глубокую травму на уровне бессознательного, и с тех пор всегда вставал в ступор, и оцепенение, полностью парализующее любое действие и любую мысль, когда оставался один. На уровне сознания он стал себе объяснять свой недуг тем, что любое действие он может осуществить лишь в присутствии другого, ему нужен тот, кто оценит, хотя бы взглядом, его действие. Печальный опыт встречи с социумом в детском саду психосоматическим рефлексом выбрасывали его в детские болезни. Он почти не ходил в детский сад, чаще с ним сидела бабушка и прабабушка. Дед (кстати это он настоял на имени Эммануил, хотя все хотели назвать ребёнка другими именами) подарил Эммануилу на третью годовщину воплощения гигантский жёсткий пластмассовый щит, и такой же меч. И вот Эммануил играл с бабушкой и прабабушкой в воинов. Бабушка накрывала себя щитом, а Эммануил, пока хватало сил, колотил плашмя мечом по щиту. Стоит ли добавлять, что обессилевший мальчик валился на кровать, и такая же обессилевшая бабушка выползала из-под щита. Когда на месте бабушки оказывалась невысокого роста прабабушка, она буквально целиком влезала под щит и «держала» оборону. В детском саду Эммануил усвоил, что в этом мире нужно отвоёвывать своё место под солнцем, распихивая окружающих локтями, иначе окружающие запинают тебя ногами. Эммануил не мог принять того, что нужно давать сдачи, и уметь постоять за себя. Ему было жаль энергии на эти принципы вселенной. Эммануил всегда ставил худой мир выше любых военных действий. Изначально он был бесконфликтным миротворцем, даже спорить не любил, внешне соглашаясь с каждым, не соглашаясь внутри. Все дети любят играть в строительство убежищ, шалашей, крепостей. Первая крепость Эммануила была проста, он залез под стол и придвинул к «входу-двери» стул. Эта игра длилась несколько дней. Попытки защитить себя от опасного внешнего мира бессознательно выражались в строительстве крепостей из подушек дивана, стульев и покрывала. В детском саду был огромный конструктор, детали которого, с множеством отверстий, были полыми с одной отсутствующей гранью. Внутри каждой детали мог уместиться ребёнок. Игра до обеда заключалась в том, что одна команда строила крепость и обороняла её, а другие пытались взять крепость штурмом. У обороняющихся было больше шансов на победу, они кидали из бойниц в нападающих кубики, кольца от пирамидок, мягкие игрушки. Нападающие же начинали штурм с голыми руками. Бой начинался со строительства крепости сразу после завтрака. Те десять человек, которые первыми справлялись с манной кашей с комками, начинали строить укрепление, остальные были вынуждены быть штурмовиками. Эммануил страдал дисбактериозом, но в его время никто не знал об этой болезни, потому его пичкали молочными продуктами, а ребёнка в буквальном слове рвало от них. В детском саду был закон – пока не съешь всю кашу – из-за стола не выходи. Эммануил так желал хоть раз хотя бы присоединиться к игре, просто встать из-за стола. Но рвота накатывала на середине порции. Он отчаянно начинал есть снова, и снова…и снова… …Если бы не те двое, он и она – на голову выше других, крупные и коренастые, с чистыми глазами, удивительно красивыми лицами, нет – даже ликами, их одежда была безупречной, ад детского сада был бы невыносим. Но Создатель всегда посылает Своих Ангелов… Лиза и Коля взяли Эммануила в свой круг и…он обрёл счастье – они просто смотрели на него глазами, в которых Эммануил видел взгляд любви своих родителей.