***

С уходом Клары Лео сумел наконец, отчасти, расслабиться. Однако, вместе с этим в его сознании начали закрадываться смутные опасения на счет задуманного. Поковыряв задумчиво рыбу, он опустил приборы и, взяв со стола свой бокал, в один глоток его осушил.

На десерт принесли восхитительный крем-брюле, так что к концу трапезы мужчине почти удалось заглушить переживания. До следующего, в программе его дня, события оставалось еще время, поэтому он решил размяться и пройтись.

В холле никого не было, зато в проеме открытой двери ведущей в офис он увидел знакомую фигуру. Анастасия что-то печатала и со стороны выглядела обеспокоенно. Постояв несколько секунд, взвешивая за и против того, чтобы отвлечь ее и скрасить часть своего вечера беседой, Лео развернулся и, обогнув лестницу, продолжил осмотр дома. В отличие от остальных этажей тут не было прохода в их крыло. Он дернул дверь, которая могла бы вести в восточный коридор, и та поддалась.

Пространство, до того скрытое тяжелой, почти сливавшейся с остальной стеной, слишком уж толстой в сравнении с другими дверью, было погружено во тьму. Мужчина огляделся и аккуратно ступил на лестницу, уводившую на пол пролета вниз. Когда ноги, наконец, коснулись пола, то от самой лестницы, вдоль стен, загорелись небольшие лампочки, которые освещали, висевшие по всему периметру помещения квадратики. Лео догадался, что очутился в обещанной рекламой галерее.

В отличие от всего остального дома, не считая номеров, где интерьер по большей части был выполнен в зеленых и серых оттенках, здесь стены были покрыты пурпурно-красными, однотонными тканевыми обоями. Чем дальше Лео углублялся вдоль выставки, тем диковиннее она ему казалась.

Все работы, в этом не было сомнения, были выполнены талантливыми художниками, и, судя по стилю, каждой из них было не больше двухсот лет. Однако, хоть мужчина и считал себя сведущим в искусстве, ни в одной не признал сколько бы то ни было знакомую кисть.

Сейчас ему почему-то вспоминались его студенческие годы. Еще в колледже, будучи совсем зеленым юнцом, не понимавшим своих жизненных целей, он набрал целую кучу курсов и факультативов, на которых изучал искусство. Годами позже это чуть было ни сыграло с ним злую шутку во время защиты кандидатской.

Лео сидел в пустой лекционной, напротив стола, где его руководитель безжалостно вычеркивал строки из статьи, которую он только что сдал ему на проверку.

– Юноша! Я совершенно не понимаю, где вы могли понабраться таких идей. – Скрипучим, старческим голосом причитал профессор. – Ну вот хотя бы это: «импрессионизм в сути своей отражал желание свободы человеческого разума от клешней закостенелых, псевдохристианских канонов, именуемых классической живописью». Вы позволяете себе давать характеристики темам, в которых не сведущи, чем обнажаете свою профессиональную некомпетентность.

– Но позвольте! Разве я не прав. Да, пример, быть может, не самый удачный, но в первую очередь, пока общество совершенствует свое стремление загнать в схемы и формулы человеческие действия и поступки, рассчитать поведенческие паттерны, мозг, противясь этому начинает модифицировать реальность, в которой они не будут работать.

– Я начинаю сомневаться в том, что вам удастся защитить вашу диссертацию. По крайней мере я не дам вам допуск к защите. Ваши доводы слишком уж подвержены слепым и чересчур максималистским веяниям культуры отмены, и вы не хотите видеть и верить в очевидные вещи. Возьмем хотя бы ваш же пример! Вот, пожалуйста! Появление академизма и устойчивых канонов в живописи позволило многим талантливым художникам до сего дня писать возвышенные, одухотворенные работы, на которые приятно смотреть. Что же произошло с теми, кто стоял против? Очевидно, что они доказали ценность правила, разрушаясь с течением времени и приводя искусство бунтарское к тому, что мы имеем сейчас.

– Но чем плохо современное искусство?

– А чего стоит искусство, если все названное становится таковым? Вот вы назовете свою статью искусством. И я не смогу вам противиться, ведь так оно и есть. Да только это не отменит того факта, что работа ваша – чистой воды профанация и графомания.

– Вы не правы. – Лео выходил из себя. Он понимал, что в словах профессора есть логика, но переход на личности он не терпел. Попытавшись сбавить обороты, студент выдохнул и продолжил, – Несхожесть картины мира под кистью современного художника с картиной человека, желающего лицезреть точную цветопередачу и математическую грамотность в отражении увиденного еще ровном счетом ничего не говорит о его картинах. Какая разница что и как написано если даже в банальной на первый взгляд капле краски, стекающей по холсту, зритель способен видеть целый мир.

– Мистер Чан! Вы, по крайней мере так было в начале нашего знакомства, казались мне умным юношей. Когда ректор рекомендовал вас, я и подумать не мог, что нам придется разбираться с очевидными на мой взгляд аксиомами. Человеческий разум, и вы это непременно знаете, способен рождать в своем воображении любую картину мира, которая будет развенчивать его страх непонимания бытия. Напомните мне, пожалуйста, не вы ли затрагивали когнитивные искажения в своей магистерской работе?

– Да, но…

– То есть вы не хуже меня осознаете, что сознание и разум человека способны принимать желаемое за действительное? Предположим, если кто-то считает себя индивидом образованным, а некто имеющий большее влияние в сфере говорит ему, что перед ним яблоко не красное, а синее, он способен не только признать, но и искренне в это поверить и даже начать видеть во всех красных яблоках различные оттенки синего?

– Но профессор?

– Таким образом мы подходим к логическому выводу, что отрицание очевидных вещей, таких как, например: отсутствие реального образа в современном искусстве, замененного, определенного рода, воздействием на сознание, не может считаться искусством сколько бы то ни было сравнимым с классической скульптурой или живописью.

– И все же вы сами себе противоречите. Разве нельзя сказать, что выход за пределы холста художником, создание картин прямо в сознании зрителя, это работа куда более тонкая и возвышенная?

– Нельзя! – профессору явно наскучил разговор, так что он, так и не закончив, вернул работу студенту, —Я не принимаю вашу статью и рекомендую вам так же поискать себе другого научного руководителя. В другом университете. Потому что с вашим взглядом на вещи я вряд ли допущу вас до защиты.

К счастью, менять университет тогда не пришлось. Профессор Блэйн, упокой его душу, спустя пару месяцев попал в больницу с сердечным приступом и так и не покинул палаты до конца своих дней. На его место пришел доктор Аргус Арон, который предпочитал практику теории и найдя в Лео перспективу хорошего психотерапевта помог закончить учебу на отлично.

Когда Лео принял решение продолжать дальнейшую практику в Москве, куда переехал его младший брат и вся семья, то Аргус дал ему хорошие рекомендации в одном из ведущих научно-исследовательских институтов.

Они даже сейчас, спустя почти семь лет, часто переписывались, обмениваясь опытом и с момента начала его работы с Кларой док был неотъемлемым участником, хоть и тайным, в ее реабилитации. Однако об искусстве они никогда не говорили.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.