Десять. Девять.

— Клара, а я когда вырасту и буду такой же большой как ты, тетя Анна возьмет меня с собой?

— Нет, тупица! Для этого нужно быть достойной!

Господь Всевышний, убереги меня от искушения.

Восемь. Семь.

— Мама! Мама! Клара убила Мистера Штицхена!

Маленькая белокурая девочка, утирая слезы, попутно размазывая сопли по лицу и материнской юбке, надрывно стенала, от чего по венам растекалась злость и самым большим желанием было рассказать, как жалобно скулила шавка, прежде чем ее глотка с хрустом переломилась.

— Не трогала я ее псину! От нее потом блох выводить замучаешься!

Позволь искупить грехи мои.

Шесть. Пять. Четыре.

— Клара, тебе нельзя здесь находиться!

— Но тетя Анна! Я уже взрослая! Я тоже хочу!

— Хочешь? И что ты готова ради этого сделать?

— Я могу сбежать с уроков!

Заливистый, звонкий и совершенно чистый смех, который, при всей своей красоте, никак не тянул присоединиться, врезался в тишину, а после, подхваченный эхом, отправился в путешествие по комнате.

— Отправляйся спать, Клара. Ты не готова.

Обладательница длинных, словно пламя разгорающегося пожара волос, спадающих на хрупкие плечи аккуратными кольцами, развернулась и изящно, ни в коей мере не пошло, словно крадущаяся пантера, раскачивая бедрами, направилась вон.

— Я готова убить! – детский голос сорвался, ударяясь о дерево закрывающейся двери.

Открой глаза мои истине.

Три. Два.

— Клара, а зачем мы сюда пришли? Ты выглядишь грустной! Пошли, я спрятала дома шоколадную конфету, которую папа мне утром дал. Я с тобой поделюсь!

И да благослови мой путь.

Один.

Теплая, отвратительно липкая жидкость стекала по рукам, пачкая новое белоснежное платье из льна с кружевом, которое мама сшила специально на день ее пятнадцатилетия. Тетя сказала, что этот день – главный в ее жизни. Сегодня или никогда.

Аминь.

Звенящую лампами дневного света тишину ванной комнаты, укутанную в облако пара, разорвал всплеск воды и резкий, нервный вдох, который следом за собой повлек еще несколько попыток насытиться драгоценным кислородом. Легкие саднило, а в висках с шумом отдавал неровный ритм сердцебиения. Она быстро нашарила плеер и на всю мощь включила пластинку, которую дал ей доктор Чан. Хватило пары фраз, чтобы сердце вернулось к своему привычному ритму, а мысли… она не могла не думать о доме. Тем более, что наконец, спустя двенадцать лет, ей выдалась возможность вернуться. Если это можно назвать возможностью.

Отель, в котором они остановились, вполне соответствовал духу скверного путешествия в прошлое, в то время как из каждого чайника клубами пара разносится нечто, именуемое новогодним настроением.. Чугунная, ледяная ванная с облезшей эмалью, которая, сколько бы горячей воды ее ни наполняло, не желала нагреваться. Зеркало с паутиной трещин, по-видимому, оставленных посетителем, не слишком довольным увиденным.

Признаться честно, девушка его понимала и, если бы не долгие годы психотерапии, с размаху бы влепила еще один удар, прямо в тощее отражение. Угораздило же ее объединить в себе самые неудачные черты от каждого из родственников. Вздернутый, заостренный нос, вкупе с бесцветно-серыми волосами – подарок от бабушки по линии отца, делали ее похожей, точь-в-точь завсегдатаи этой ночлежки, на мерзкую крысу. Высокий рост, от дедушки по линии отца, и болезненная худоба – по линии матери, вместе с привычкой сутулостью, дополняли, или даже становились вишенкой на образе до того комичном, что впору было писать роман-трагедию. Жаль, в наше время уже трудно удивить читателя жизнью психически неуравновешенного программиста, без перспективы на любовь сексуального директора с латинскими корнями. В жизни Клары был лишь один мужчина – невысокий, полноватый азиат-зануда в костюме тройке, желавший ее раздеть лишь ментально и не чаще, чем два раза в неделю, на сеансах, за которые она платила.

К слову, именно он, когда Клара поделилась, что их семейный особняк теперь принадлежит городскому совету и в нем разместили невозможно пафосный и безвкусный отель, предложил наведаться и провести там уикэнд. «Похоронить призраков прошлого, связанных с этим местом, чтобы, наконец, отпустить». Или, по крайней мере, таким был смысл, ведь доктор никогда не брал в расчет неосведомленность пациентки и нещадно сыпал терминологией, вперемешку с латынью. Последнюю он вообще использовал, пожалуй, чаще чем следовало бы. Когда девушка пыталась, устав от монологов, вывести доктора Чана на разговор, он многозначительно вглядывался в репродукцию Ван Гога, с которой, в ответ, на него смотрел уставший череп с сигаретой, зажатой между зубов, и изрекал красиво-звучащую, неприводимую ересь.

Данное утверждение, для девушки, было несомненно и неоспоримо. Однажды Клара записала тайком их разговор и, воспользовавшись переводчиком дома, попыталась выяснить, о чем именно ей твердит занудный мозгоправ.

Homines quo plura habent, eo cupiunt ampliora*

В оригинале, а особенно в исполнении доктора, фраза звучала так, словно в ней, по меньшей мере, таился секрет смысла жизни и ключ к карте ведущей в Рай. Но сколько бы она ни мучила бедный компьютер, перевод не собирался из отдельных слов в сколько-то связное предложение а потому девушка прекратила попытки вникнуть, а после и завести разговор с мужчиной. Каждый вторник до работы, и каждую пятницу после, вот уже пять лет, она приходила к нему на прием и вспоминала детство, либо, что происходило куда чаще, рассказывала об унылых рабочих буднях и коварных подлянках от пожилой любительницы чеснока и газированных напитков из бухгалтерии.

До того, как они познакомились с Лео Чаном, на тот момент только начинавшим свою практику, ее психотерапевтом был старик Шендерович, после приемов у которого, а их за семь лет было чересчур много, ей не только не становилось лучше, но даже наоборот. В клинике логично предположили, что его работа не увенчалась успехом лишь после того, как она третий раз загремела в больницу после неудавшейся попытки… а впрочем, все что не делается – к лучшему.

Сейчас она научилась глушить голоса в своей голове. Сейчас она возвращается в место, где когда-то родилась, чтобы похоронить своего главного призрака. А дальше – дело за малым. Простить.

Спокойный голос, льющийся из динамика, развеивал все мысли, все беды и печали. Клара закрыла глаза, кутаясь в тонкое, синтетическое одеяло, которое вряд ли помогло бы ей спастись от колючего декабрьского ветра, вместе со снегом задувавшего в щель разбитого окна. До будильника, возвещавшего подъем и продолжение пути, оставалось меньше двух часов и нужно было хотя бы попытаться уснуть.

***

Одного короткого стука хватило, чтобы дремавшая до того девушка резко вскочила с кровати, пугливо озираясь по сторонам.

– Кто там?

– Наш трансфер уже прибыл. – глубокий и низкий мужской голос спокойно преодолел разделявшую их дверь. Услышав его, Клара почти мгновенно успокоилась,

– Так рано?

– Я попросил сделать кофе и завернуть пару бутербродов. По-видимому, в особняке мы окажемся не раньше ужина.

Послышались удаляющиеся шаги. Доктор, хоть и впервые был гостем этого проклятого места, оказался прав. На машине, в любой другой точке мира, они преодолели бы это расстояние за пару часов. Но не здесь. Впереди их ждал долгий и мучительный путь сквозь топи.

Трудно было представить кому в здравом уме придет идея открывать отель, и уж тем более элитный, в такой глуши. Цены на номера казались и впрямь неподъемными. За две ночи Кларе пришлось расстаться с почти месячным жалованием. Благо Лео посчитал своим долгом не только сопровождать девушку, но и оплатить свое проживание самостоятельно. Он назвал это рабочим отпуском. Бес его знает зачем рядовому психотерапевту, чья роль не выходила за границы внимательного изучения травмирующих событий далекого прошлого, тратить свой отпуск и свои кровно-заработанные на столь абсурдное путешествие, но выпытать даже кроху информации было бы невозможным. Если уж говорить предельно честно, то Клара была несказанно рада компании.