— Я просто не знаю, что делать дальше, Шерри. Я имею в виду, она безнадежна! Она всегда была непокорной в детстве, но спать с Сайласом Хоторном? Боже, я не могу представить, что подумают люди в церкви, когда увидят нас. Она общается с парнем, которого в городе называют Антихристом, — жалобно скулит она.

У меня звенит в ушах, когда она продолжает.

— Мы пытались посадить ее под домашний арест, но она просто ускользает. И вес! Ты бы видела, как она набрала вес с тех пор, как встретила его. Это ужасно!

Вода начинает бурлить у моих ног.

В моей голове раздается предупреждающий сигнал о наводнении, и я знаю, что будет дальше.

Если бы она просто держалась от него подальше, как я ей говорила, этого бы не случилось. Наша собственная мать не говорила бы так о своей дочери. Вода не поднималась бы так быстро, и мои легкие не дрожали бы.

— Сэйдж в порядке. Я имею в виду, по крайней мере, у нас есть один ребенок, который заботится о репутации семьи. Лишь бы она не облажалась. — ее шаги удаляются от меня, подсказывая мне, что она направляется в противоположную сторону, в другую комнату.

Мое сердце колотится в груди, ногти впиваются в ладони. Каждый раз, когда Роуз ошибается, каждый раз, когда она нарушает правила, они как будто толкают мою голову все дальше и дальше под поверхность.

Я тону. Я чувствую это.

Когда происходят ужасные вещи, некоторые люди становятся изящными, мягкими цветочками, которые растут по углам, ожидая, когда их сорвет прекрасный принц.

А некоторые люди становятся воинами.

Они выковывают себя из железа, создавая слои брони, чтобы защитить то, что осталось. Они становятся жесткими.

Суровыми.

Злыми.

Завидуют тем, кто способен восстановить себя без горьких осколков стекла от травмы.

Входная дверь открывается, ветер развевает ее темно-русые волосы, которые на несколько тонов темнее моих от краски для волос, за ее плечами. Ее улыбка осветила бы целую комнату, если бы можно было преобразовать ее в электричество, и это должно радовать меня.

Но не радует.

— Ха, — говорю я, скрещивая руки перед грудью. — Я думала, мусор выносят только по вторникам.

Глаза Розмари поднимаются и находят мои собственные. Огромная толстовка с капюшоном, принадлежащая ее парню, скрывает ее маленькую фигуру. Улыбка спадает с ее лица, и она вздыхает.

— Оставь свои стервозные замечания для своих друзей. — она натягивает капюшон и идет на кухню, чтобы избежать меня, но я следую за ней.

Я знаю, что должна уйти, пока не наговорила чего-нибудь похуже, но не могу себя остановить.

— Забавно. Этот шизик учит тебя быть стойкой, или ты просто чувствуешь себя сегодня дерзкой?

— Не называй его так, — говорит она, захлопывая дверцу холодильника. — Что у тебя вообще за проблема с ними? Они никогда тебя не трогали!

Мой язык становится быстрым, острым, смертоносным в считанные мгновения.

В чем моя проблема? Моя проблема?

— Они отбросы, Роуз. Из-за них наша семья выглядит грязной! — кричу я в ответ.

— Неужели мама настолько засунула руку в твою костлявую задницу, что теперь использует тебя как марионетку? Знаешь, если бы я не знала тебя лучше, я бы сказала, что ты ревнуешь.

— Ревную? Я? К чему? Твоей банде психически неуравновешенных засранцев? Да ладно, — защищаюсь я.

К чему мне ревновать? У меня есть все, что только можно себе представить.

— Ревнуешь, что у меня есть настоящие друзья. Настоящие отношения. В то время как ты проводишь свои дни с фальшивыми парнями и занудами, которые воткнут тебе нож в спину, как только ты обернешься. И все потому, что ты слишком боишься расстроить дорогую мамочку! — огрызается она, качая головой.

— Знаешь, может быть, у меня не было бы проблем, если бы ты перестала расставлять ноги перед уродами из Пондероз Спрингс. Боже, разве ты не видишь, как люди смотрят на тебя? Ты ходячий объект для карнавала! — усмехаюсь я.

Она вздрагивает, отшатывается, как будто я ударила ее по лицу, печаль наполняет ее глаза. Я говорю себе, что она заслуживает такой боли, как я. Вот я тону каждую секунду, проживая эту жизнь, а ей нет до этого дела. Несколько грубых слов не убьют ее.

Роуз подходит ко мне ближе.

— Нет, это твоя проблема, Сэйдж. Может быть, если бы ты перестала заботиться о том, что люди думают о тебе, ты бы не была такой несчастной сукой, — проходя прямо через меня, она задевает меня плечом, когда проходит мимо.

Она бросает меня там, выходя из себя, мое сердце ноет в груди. Я прижимаюсь к стене, мои ноги, кажется, могут подкоситься, но я не даю им этого сделать.

Ледяная вода находится прямо перед моим носом, и я стараюсь не дать ей просочиться в рот. Я отказываюсь делать это прямо сейчас.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю через нос, продолжая этот процесс, пока мой пульс не замедлится, и вода не начнет уходить.

Я повторяю снова и снова:

Я — Сэйдж Донахью.

У меня есть все.

Я не утону.

Я выживу.

— У тебя плохой прицел, — Сайлас смотрит на меня, пока дым валит из кончика Swisher Sweets ⁸(прим. пер. бренд сигар) с тропическим вкусом.

Я прикладываю обертку к губам, направляя пейнтбольный пистолет на табло футбольной команды. Мы лежим в нескольких футах от него, асфальт прожигает сквозь джинсы, практически обжигая мою задницу.

— Я сказал «да» вандализму. Я никогда не говорил, что буду хорош в этом, — я затягиваюсь, позволяя пахучему дыму проникнуть в мои легкие, давая мне тот приятный кайф, в котором я нуждаюсь время от времени.

Дело не в том, чтобы что-то заглушить, а в том, чтобы поумерить свой пыл. На несколько часов зуд в ладонях утоляется настолько, что позволяет мне прожить день, не подорвав кого-нибудь.

Вижу, как парень ведет себя как придурок или просто идет по улице с высокомерной ухмылкой на лице, и все, о чем я могу думать, это о том, чтобы он сделал, если бы его окутало пламя, и он тонул в бензине. Для меня это нормально. Странно, что никто больше так не думает.

Травка удерживает меня от убийств.

К тому же, она заполняет пустоту на некоторое время. Из-за дыма я меньше чувствую пустоту.

Я пускаю на доску лаймово-зеленые пейнтбольные шарики, создавая еще больший беспорядок. Под желто-зеленой краской едва видно, что находится под ней, а поскольку футбол уже в предсезонке, они не будут этому рады.

— Это немного похоже на обряд посвящения, не так ли? Последний выход футбольной команды, — говорю я, слегка покашливая, в голове светло, а тело гудит от понимания. Теплый летний воздух начинает становиться холоднее с каждым днем приближения осени. — Я чертовски ненавижу это место, чувак, но это последний год, когда мы все вместе. Всего последний год.

Сайлас держится отстраненно, не проявляя эмоций, но не потому, что у него их нет, а потому, что ему не нравится их выражать. Он очень редко реагирует на вещи, на которые реагируют нормальные люди, и, хотя я знаю, что он любит Роуз и заботится о нас, понимаю, что отношения для него сложны.

Относиться к людям. Понимать их.

Он другой. Он видит мир не так, как все остальные, и иногда кажется, что ему на все наплевать, он всегда выглядит лишенным чувства юмора или эмоционально холодным.

Даже когда он с Роуз, и она улыбается, он может лишь приподнять губы, но он никогда не показывает, что счастлив, если только не смотреть ему в глаза.

Я думаю, именно так Розмари проложила себе путь в его сердце. Она могла прочитать в его глазах то, что никогда не выразит его лицо. Она видела все его глубины, принимала эту правду и пыталась понять ее.

Правда в том, что никто никогда не сможет узнать, что на самом деле творится в голове у Сайласа. Мы никогда не сможем с этим сравниться, но я могу попытаться защитить его от этого. Даже если он ненавидит, когда я достаю его по поводу приема лекарств.