А мы с вами знаем, что в разном возрасте, в разные наши периоды нашего становления она та фантазия наша такая разная, как и всё наше восприятие всего мира и нашего всего Мироздания, позволяющего мне сейчас писать, позволяющего мне размышлять и даже мысли мои вложить на эту белую бумагу, как бы кодируя все их теми электронными единичками и еще ноликами, обозначающими в математике ничто. И вот, у художника Рембрандта Харменс ванн Рейна из тех информационных ноликов памяти его и буквально из ничего, а только из его мысли, получаются картины удивительной красоты, у конструктора Сикорского, Ильюшина. Микояна, Королева вертолеты и самолеты, а уж у меня и романы, повести и эти беглые в несколько страничек эссе.

А вот та его единичка и, это естественно, это понятно тебе читатель это Я еще и автор, а уж нолик это та окружающая меня космическая бесконечность, которая в кругу и даже в окружности легко сама и на себя замыкается, превращаясь в моём сознании в ту Космическую черно-пречёрную бесконечность всего, вибрирующего и так трепетно, волнующегося космического эфира, окружающего сегодня вероятно только меня и никого более.

28 февраля 2011 года наш главный герой и автор этой книги, который и путешествует в скором, и еще фирменном поезде №029, Углев Александр Яковлевич перед самим отлетом из московского аэропорта Домодедово в его теперь, реконструированном и, таком просторном накопителе для пассажиров зашел в киоск и буквально случайно купил лежащий на книжном развале наряду с другими глянцевыми журналами «За рулем», «Мото» «Computer Bild» и машинально взял почему-то рядом, лежащий в руки не такой уж и глянцевый, но зачастую интересный не только для него журнал «Наука и религия» №3 за 2011 год и также, машинально, как всё, что делал сегодня между его строк открыл его сразу же на 42 странице, где была напечатан статья Эдуарда Геворкяна «Птицы-2» не по Хичкоку», где автор вспоминает сюжет фильма «Птицы» по классическому триллеру Альфреда Хичкока, который был им снят еще в далеком теперь в 1963 году, когда Уголеву было всего-то только 13 лет и, когда его родные и любимые Савинцы засыпали в январе и в феврале черные снежно-пылевые бури, идущие из далеких от Савинец казахстанских степей и даже из того, ранее засекреченного, а ныне всем известного и понятного степного из Семипалатинска…

А ведь, затем он прочитал, всё сопоставил из давно, накопленного в его голове и оказалось, что это были те далекие от настоящего сегодня хрущевские, бериевские, курчатовские, сахаровские и еще те бериевско-харитоньевские испытания в открытом воздухе в тех бесконечно бескрайних не то поволжских, не то теперь казахстанских или может быть всех тех бескрайних семипалатинских степях новейшего, ранее невиданного на земле нашей атомного оружия. Это были испытания того оружия нашего теперешнего возмездия, оружия нашего мирного сдерживания всех других, это естественно сказано максимально вежливо, чтобы не назвать их вульгарно или еще и похабно и, столько тогда на его юную, ничем еще, не омраченную и ничем не покрытую голову, сколько на нашу харьковскую и всю нечерноземную благодатную землицу выпало миллионов тех радиоактивных Кюри или даже современных никем не мерянных ранее Беккерелей, или настоящих опасных для жизни моей еще и удивительных Греев, да и миллизильвертов он еще по младости лет своих, по той природной его естественности, и даже в чем-то вероятно девственной своей простоте, и той лично его непосредственности и ничего не знал, да и не мог он по младости лет всё то теоретическое знать, что соприкасалось с ним практически, вызывая опухоли и другие заболевания во всех родных и близких, кто не прожил, выделенных на Земле нашей лет самим Господом Богом нашим Иисусом Христом.

И, естественно по малолетству своему ничего тогда он не ведал, хоть и пытался спозаранку читать и многие, если не все физические книги, покупая их на последние рубли и той в 35 рэ стипендии его, и буквально всю доступную ему в то время даже научную химию беря на тех же книжных развалах на сумской в книжном магазине, а еще там в Харькове где работал и Курчатов в Померках на улице Карла Маркса, где был прекрасный академический магазин «Академкнига», конечно же, еще в школе он любил и прекрасно знал, и саму биологию.

А затем, последовали и 26 апреля 1996 года Чернобыльский черный пепел, легко и всего за ночь, засыпавший чуть не пол Украины и южной России с Беларусью, и еще, от взорвавшегося ранее как бы сам по себе химического хранилища радиоактивных отходов ПО «Маяк» в 1957 году, что под Челябинском и который, добавил к естественному радиоактивному фону подлежащих пород там на реке Теча столько этих их научных кюри и беккерелей, да и греев, и сколько он, и они те кюри, беккерели, и греи тихо, и незаметно, и без особого пафоса, унесли активных человеческих жизней, родных нам жизней, да наших этих жизней в много раз, снизив и само качество, и, забрав денежки мои и твои, на восстановление и еще на бетонный от времени, и тяжести, рассыпающийся под дождями чернобыльский саркофаг, на те льготные, а еще досрочные пенсии всем чернобыльцам, и мало еще на что там и куда там потраченных в их засекреченных указах и распоряжениях, да еще и в конторах разных и так засекреченных.

Не знал он тогда по своей вихристой юности и по всей незрелости своей, и даже не знал он о вероятностно-стохастическом влиянии самой радиации на наш человеческий организм, и о её таком же влиянии радиации в разных формах на организмы других земных млекопитающих и теплокровных, и всех пресмыкающихся, и даже гадов наших, как бы изначально холоднокровных и даже далеких от нас самих по своему эволюционному развитию, но не по устойчивости к той же радиации, так как они как никто из нас поближе к матушке землице нашей.

Те юности моей черные, как и

супрематичный

«Черный квадрат» Малевича Казимира памятные мне пылевые бури 1961-1964 годов.

А мы с Вами дорогой читатель еще продолжаем ехать в том скором и фирменном поезде номер №029 Москва-Липецк и вместе, размышлять о жизни нашей и о всех превратностях её современных, и о таких новых, о таких нежданных для многих угроз.

Пассажир поезда ровно, стучащего о рельсы своими парами колес, а те стыки теперь на сварных рельсах не через 12 или как ранее не через 25 метров, а через те восемьсот метров, это то минимальное расстояние, которое поезд пробегает буквально за 0,4 минут или за 24 секунды и, ты берешь калькулятор и проверяешь, и легко считаешь при скорости 120 км в час, соотносишь с 800 метрами, переводишь в километры и в те короткие метры, чтобы все единицы привести воедино, а часы в минуты и ты получается 0,4 минуту, а затем 0,4 минуту умножаешь на её наполняемость той минуты 60-ю секундами и получаешь, что стук колес в твоём сердце отзывается каждые 24 секунды и он не дает тебе слегка от долгого перелета на самолете уставшему, а слегка еще и, возбужденному от предстоящей с родными встречи ни спать, ни отдыхать, ни тем более хорошо слышать собеседника и, ты только чуточку раздражаешься, ты начинаешь в том шуме и в том ритмичном перестуке считать эти 24 секунды: раз, два, три…

А ранее, когда мне было только десять лет в 1960 году поезда ходили со скоростью ну максимум шестьдесят километров в час, а сейчас вот под все сто двадцать километров в час они мчатся по новым и, обновленным стальным магистралям, а те, которые в Санкт-Петербург или в Нижний Новгород, те и под двести километров в час выжимают. И вот вывод: те, кто сегодня ездит поездом у них Время ускорилось в два, а то и в три раза даже с далеким ХVIII или ближайшим ко мне ХIХ веком, а вот я летаю самолетами под семьсот километров в час, то уж у меня оно, то моё Время ускорилось уже в десять или двенадцать раз. И это действительно так. Если Крашенинников Степан Петрович с 1735 по 1737 году шел три года до Камчатки, а конструктор наших сказочных ракет Королев Сергей из Магадана, вернее до самого того Магадана месяца три шел из места его отсидки в Сусумане, то уж сегодня те же восемь или девять тысяч километров мы на современных самолетах за восемь часов легко и нам их преодолеть и легко, как бы само-то их исследователей и мыслителей Время мне и обогнать, а то и повернуть как бы вспять.