И сколько раз затем его родная и беззаветно любимая им мать Рультын Анна Кирилловна, его отец Лэхтыле Василий Васильевич и незабываемые им никогда светлые образы деда Рультын Кирилла и все его родные, и близкие будут смотреть с его особенных пламенно дышащих здешней тундрняною жизнью с его никем не повторённых, соломенно-коричневых картин, никто и никогда не скажет, так как ни в том марте 1930, ни ранее здесь не было настоящих и пламенных фотографов, да еще может быть, и не было современной пленочной на серебре, а тем более современной ХХI века цифровой фотографии, когда облик человека может быть сохранен или в чередующихся чёрных точках на фотопленке или, как сегодня, даже на особом магнитном флешносителе в хаотически повторяющихся цифрах из единиц и нулей, и уж затем, тем электронным прибором особым образом, преобразован в черно-белое или цветное, или даже объемное 3D-изображение уже, отпечатанное на струйном цветном принтере. Да и не было тогда в 30-х годах таких, как сегодня DVD-проигрывателей, которые позволяют увидеть на экране жидкокристаллического дисплея не только облик родного человека, но и увидеть его неповторимые плавные движения в обворожительном береговых чаек танце здешнем или еще, услышать его уникальный тихий голос, обращенный именно к тебе и в эту минуту. И только, его цепкая на события жизни детская память, ничем иным здесь и не обременяя, записала тогда в 30-х годах в неизвестных науке ячейках его мозга, никем не разгаданных еще ячейках его мозга и сохранила все то так надолго, и никем не забываемое тепло той её полупустой материнской груди, которая сама, теряя все жизненные силы от болезней, кормила его почти до 3-х лет, чтобы, отдавая ему своё жизненное тепло самой потихоньку, как та церковная моя свеча сгорать уж навсегда, оставаясь только светлым лучиком в памяти его и даже в моей.
И та его особо цепкая память хранила и её такие теплые, нежные редкие поцелуи, и те прикосновения её иногда холодных, с мороза, но таких лаковых материнских её рук, она хранила даже мотивы её колыбельной песни, только может быть ей известные и ею, придуманные именно для него единственного, под которые он, укрытый мягкими августовскими шкурами оленя, накормленный уже увядающей грудью матери легко и быстро растя, и мужая, засыпал, чтобы всё это, происходящее вокруг него легко на самом подсознательном уровне запоминать и затем быстро расти и становиться в светоча нашего. И еще расти, чтобы затем становиться уникальным здешним нымыланским художником и еще настоящим сильным человеком, а также охотником-промысловиком, а еще настоящим и таким бесстрастным выразителем дум и мыслей своего маленького нымыланско-корякского, олюторско-чукотского и всего камчатского народа, пришедшего в этим просторные свободные благодатные края невесть и когда, из такой глубокой древности, что многие уже и позабыли те особые времена, когда и теплолюбивые мамонты здесь жили и реки были такие переполненные красной здешней анадромной рыбой… И, то вероятно, были другие люди, и язык их вероятно с веками, что естественно, менялся, сливаясь воедино с другими языками по пути сюда, впитывая какие-то новые и особые свои интонации, неповторимые распевные нотки и особые здешние твердые, как и камни, здешние звуки «ы» и особые нотки их здешнего «ы», как бы отсутствовавшие у других народов и у других языков, особенно в европейской части нашей Родины.
– Знала ли Рультын Анна Кирилловна, что её любимый, что её такой чернявый станет тем народным любимцем, станет тем народным художником и еще выразителем её потаенных мыслей и всех дум её о жизни здешней и о пространстве всём камчатском?
– И могли ли она тогда еще, и желать ему судьбы художника, и настоящего творца? Были ли в её окружении такие люди и настоящие творцы? А сама ведь она такая, мастеровитая, что взяв тонкую иголку, её не остановить до позднего вечера, чтобы она не плела свой особый узор на его нарядной кухлянке, которые он не раз по памяти повторил в своих многочисленных картинах, легко подаренных им затем другим и даже, выставленных им в Камчатском краевом и Паланском краеведческом музеях.
– Понимал и ощущал ли его дед Лэхтыле Василий, что его родной такой поначалу крикливый и такой ненасытный на материнское молоко внук будет выставляться даже в Японии, и затем в Петропавловске-Камчатском, и даже в далекой Москве, а еще и в Калуге и Суздале, а также его передвижная выставка не раз и не два облетит на вертолёте все юрты и даже яранги всего Корякского автономного округа? Могли ли предполагать его дед, что его внук будет писать для своего нымыланского олюторского племени о том, что он поведал ему тогда в детстве в своих сказках и своих рассказах нисколько, не преувеличивая силу, да и душевную мощь здешнего поистине свободного и такого свободолюбивого, как и все мы пришлые сюда люда и одновременно в душе ведь половцы?
– Предполагал ли и знал ли его отец Лэхтыле Василий Васильевич, как на века вперед будет прославлен их нымыланский род и всё нымыланское хаилинское их то племя, пришедшее в эти края буквально 4000 лет назад, а то может быть и ранее? Мог ли он надеяться, что его сын, его наследник увидит, столько городов, и стольких разных просвещенных и не очень людей, и всё же по древнему зову их предков обязательно вернется на их искони хаилинско-ветвейскую Родину и в своей, удаленной от того же люда Тополевке, создаст буквально здешний свой уникальный нымыланский народный университет поистине художественной красоты, университет здешнего камчатского знания и познания всего этого корякского мира, и еще он нам будет оттуда из своего далекого одиночества передавать своё видение другим соплеменникам, будет всем другим светить особым светом своей незапятнанной особой здешней чистоты и еще многим, и многим показывать, как по-настоящему каждодневно надо жить, и даже к чему им в этой жизни желательно бы стремиться?
– Ощущал ли тогда 6 октября 1930 года его дед по материнской линии Рультын Кирилл, каким смелым и каким опытным охотником-промысловиком станет его низкорослый, как кому-то покажется внук? Достаточно четко ли он разъяснил своему внуку, как надо долго выслеживать, как надо осторожно бороться с коварным, диким, сильным здешним камчатским бурым и ожиревшим к осени зверем, как его каждый раз побеждать, борясь естественно, прежде всего, за свою жизнь и за жизнь всего своего нымыланского ветвейваямского и всего хаилинского их корякского племени?
– Знали ли они все вместе и многочисленные их сородичи из Ветвей, Вывенки, Ветвейваяма, Таловки, Слаутного, Парени, Аянки, Караги, Апуки и Ачайваяма, Усть Пахачей и Верхних Пахачей, Култушного, Тиличики и даже из его родного Хаилино какая творческая судьба ему на этой землице уготована, по какой жизненной тропе и тропиночке длинной-предлинной он еще пройдет, как он и они переживут лихолетье тех грозных для всей страны 40-х, когда на его любимую Родину, на его никому и никогда непокоренную страну 21 июня 1941, когда ему исполнилось только ведь 10 лет, и он ничем-то помочь еще как бы и не может, навалится многомиллионная, вскормленная всей Европой армада германской военной машинерии?
– Знали ли они, не настигнут ли его опасные в этих краях болезни и будут ли у него внутренние те где-то в генетике его заложенные ими же природные силы, чтобы стать на свои крепкие ножки и, чтобы еще преодолеть извечный бич всех малочисленных северных народов такой коварный туберкулез, который не одно поколение талантливых людей сгубил, не дал развиться им здесь и в этих краях? А еще, чтобы избежать той, как огонь съедающий жизнь здешнего человека испанки (по современному гриппа и кори, так как в то время их не различали)? А еще, как ему пережить ту страшную детскую корь? А также еще такой грозный и опасный для всех нас дифтерит? Да мало ли нас поджидает напастей земных. Ведь инфекций сегодня ученые уже насчитывают около двух тысяч, если не более. Вон, в средние века чума, а теперь вот пострашнее чумы – лихорадка Эбола, а еще невесть откуда взявшаяся чума свиней, а то и неведомого ранее легионеллеза, от современных кондиционеров, а то и еще губчатая энцефалопатия с её сложными белками прионами, передающаяся от английских коров, или совсем новый из Восточной Азии птичий грипп. А по весне, столько перелетной птицы прет сюда с той же Юго-Восточной Азии и, что еще будет на головушку его и теперь вот еще и на нашу?
