– Я считаю твой образ жизни не нормальным.

Рене насмешливо усмехнулась.

«Вот ты и попался, мой дружок. Выдаешь себя в самых элементарных вещах. Нет в тебе ни хитрости, ни истинного романтизма, лишь юношеский порыв к бесполезному бунту».

Ей вовсе не был противен этот человек, но ей было противно его поведение; в первую очередь, все потому же, что она не допускала правды в его словах. Она могла допустить, что он и сам думает, что говорит правду, но правда эта была не из сердца, а из воображения, или из гордости. Нельзя сказать, чтобы Рене скептически относилась к возвышенным чувствам; она верила в любовь. Но реалии жизни убеждали ее, что действительно сильные и искренние чувства плохо уживаются в пламенных натурах, хоть те сами свято в них верят. А Винс был в ее глазах именно таким. Рене с интересом рассматривала его, пока он блуждал взглядом по стенам комнаты, и видела за его маской великой страсти человека, который без труда и без угрызений совести вытрет ноги об чужую душу.

– Слушай, мне вот интересно, почему именно ты не изменишь свою жизнь? – нарушила она молчание.

– В смысле? – ей показалось, что Винсу стало неловко.

– Ну, ты вот сидишь тут ноешь мне, что у тебя мало денег, – голос и лицо Рене приняли выражение дразнящего пренебрежения, – что половину их тратишь на проститутку, еще четверть на аренду квартиры, а последние пропиваешь, чтобы не видеть и не чувствовать боль и страдания этого мира. Но ведь ты неглупый человек. У тебя высшее образование журналиста, а это престижная, высокооплачиваемая, и – самое главное, – интересная профессия. Но ты предпочитаешь отсиживаться в каком-то полузакрытом и заброшенном отеле и проклинать свою судьбу!

– С чего ты взяла, что я проклинаю свою судьбу? С чего ты взяла, что я несчастлив и недоволен жизнью?

– Ну… – Рене немного замялась и пожала плечами, – почему ты не работаешь журналистом или кем-то еще в этой сфере?

– Не хочу, – ответил Винс с непонятным для Рене удивлением.

Она помолчала в легкой растерянности и вновь пожала плечами.

– Но в любом случае, ты мог бы найти себе хорошую работу по душе!

– Ты не поняла, я вообще не хочу работать, – невозмутимо ответил Винс, что заставило Рене залиться веселым смехом, после того как секунд пять она взирала на него круглыми от изумления глазами.

– Я получал высшее образование не для того, чтобы работать. Чтобы добиться успеха в журналистике, нужно долго и упорно трудиться, как и везде, впрочем. А такой образ жизни не по мне.

– А что тебе дает безделье? – недоумевала Рене.

– Время.

– Бесполезное время. А что дает оно?

Винс злорадно усмехнулся и посмотрел на Рене, как ей показалось, с тайным превосходством. Странное дело: ей не удавалось увидеть в нем неудачника, хоть к тому были все видимые предпосылки. Но Рене склонялась к мысли, что у Винса есть что-то на уме и что время его не так уж бесполезно.

– Ну, например, я встретил тебя, – ответил он и улыбнулся. – Ты, конечно, у нас само неверие, но для меня это кое-что означает.

Он встал с кресла и отвернулся к окну.

«Господи, какой бред. А ведь его ложь не такая уж и сладкая. Его ложь пропитана каким-то зловещим отчаянием».

– Сходи со мной куда-нибудь, – Винс вновь повернулся к ней лицом и сел на подоконник.

– Винс… – протянула девушка и вновь переползла в изножье кровати, ближе к парню. – Ты опять за свое?

– Так сложно что ли?

– Почему с тобой нельзя по-хорошему? Почему ты сразу начинаешь лезть на шею?

– О чем ты? Я просто уже не могу видеть тебя в этой квартире.

Рене выдохнула, не находя слов, но через пару секунд проговорила:

– Тебе пора идти.

Винс шагнул было к ней, и попытался взять за плечи, но девушка вскочила и отпрянула на два шага в сторону.

– Нет! Нет! Винс, нет! – воскликнула она. Волосы растрепались по ее плечам, щеки покраснели, а в глазах запылал огонь.

– Ты чего, Рене? – Винс сам испугался такой реакции.

– Хватит. Уходи, пожалуйста, – взволнованно сказала Рене.

– Тише, милая моя…

– Никакая я тебе не милая, – чуть не прокричала девушка. – И никогда так не называй меня! Я тебе не милая, Винс. Нас ничто не связывает, и не будет связывать никогда! Мне не нужны подобные истории! Не нужны! Прошу тебя, оставь меня в покое и просто уйди.

– Да я просто хочу побыть с тобой снаружи! – воскликнул Винс. – В кафе, в кино, или просто на улице. Я ведь не зову тебя замуж завтра же, в конце концов. Хочу, чтобы тебя, дуру недоверчивую, увидели рядом со мной и позавидовали мне.

От этих слов все в душе Рене перевернулось и ей стоило усилий сдержать себя и не расцарапать ему лицо в кровь. Несколько секунд она молча сверлила Винса ненавистным взглядом, чувствовала, как заходится ее сердце, а затем подошла вплотную, и, тыча в него указательным пальцем, закричала:

– Нет! Слышишь меня, подлец?! Нет! Ты хочешь!.. Ты молишься!.. Чтобы кто-то из моих гостей!.. Гостей! Мать твою! Увидел тебя! Тебя! Рядом со мной! Не меня рядом с тобой, а тебя рядом со мной! Вот, чего ты хочешь! Ты хочешь плевать в лицо всему обществу! Ты хочешь презирать всех вокруг и плевать на всех с высоты своей высокоморальной гребаной души! Ты хочешь доказать себе, что способен изменить меня! Изменить мою жизнь! Ты мечтаешь влюбить меня в себя, чтобы вскарабкаться на свой пьедестал! Но у тебя никогда этого не получится, слышишь! Никогда, тварь! Я тебя ненавижу! Ты хочешь самоутвердиться за мой счет! Вот и все! А я тоже человек! Слышишь меня?! Пусть маленький и ничтожный, но человек! Я тоже чувствую! Да, я проебала свою душу! Но я тебе не игрушка! Я не игрушка, Винс! И душа моя не игрушка! И чувства тоже! Ты гребаный лицемер! Как смеешь ты говорить мне все эти приторные душещипательные мерзости?! Прибереги их для своих милых подружек в твоих долбаных барах! Для тех, которые будут с милой улыбкой цедить дешевые коктейли, заглядывая в твои глаза, и чьи трусы можно будет выжимать после пары таких твоих реверансов! Но не вздумай лезть с этой грязью ко мне, понял?! Не лезь ко мне с грязью, которую ты выдаешь за любовь!

Она резко закрыла рот, почувствовав, что больше не может кричать и готова плюнуть ему в лицо. Винс стоял напротив с высохшими губами и блестящими лихорадочным огнем глазами. И Рене была готова поклясться, что это был черный огонь торжества, разгоревшийся от ее эмоций.

– Послушай, – прошептал он.

– Время, Винс! – рявкнула девушка и стремительно пошла в прихожую.

– Ты не так меня поняла.

– Время! – повторила Рене на пороге спальни и указала парню на входную дверь. – Убирайся из моей квартиры!

Винс еще несколько секунд стоял на месте и глядел на нее то ли с презрением, то ли с разочарованием. Затем покачал головой и ушел.

Спустя час после его ухода Рене лежала на своей кровати, и все ее внимание поглощали две вещи: события на экране телевизора и поглощение последней порции столь любимого ею салата из морепродуктов. Винс ушел из ее мыслей, как только за ним закрылась дверь.

«Почему я не люблю сладкое? Любила бы, не была бы такой худой. Может, и сиськи бы выросли, а? – она отдернула майку и взглянула на свою грудь, словно видела ее впервые. – Я хочу бегать, я хочу ездить на велосипеде. И не могу, потому что последнее высушу. Ветром сносить будет. Как заставить себя полюбить сладкое, черт возьми? Хоть бы пару килограммов набрать».

– Этот кофе просто восхитителен, – прокомментировал на экране агент Дейл Купер.

– Эх, чувак, попробовал бы ты мой салат, – произнесла Рене и облизнула вилку.

Несколько дней спустя Рене изо всех сил старалась заставить себя уснуть. Она намеренно легла в постель раньше обычного, в надежде обмануть свои биологические часы и скорее приблизить следующий день. Когда у нее случалась бессонница, Рене всегда прибегала к своему излюбленному методу, который практически никогда ее не подводил: восстанавливала в голове какие-нибудь хронологические цепочки. Например, как проходили дни ее рождения в обратном порядке, или старалась вспомнить все фильмы, завоевавшие Оскара в номинации «лучший фильм года» в течение последних двадцати лет. Иногда она засыпала, не успев дойти до конца, а иногда процесс заканчивался успешно и приходилось прибегать к продолжению, вспоминая при каких обстоятельствах она посмотрела каждый из этих фильмов впервые. И рано или поздно, от столь решительных атак на ночь глядя, мозг сдавался, закручивал мысли в медленном круговороте и погружался в сон.