– Да так, пустяки, – наконец-то заговорил Тэхён. Щёки его были алыми от ударов, расцветал фингал под глазом – видимо Чонгук, потеряв концентрацию, неудачно ударил, из рассечённой губы текла кровь.

– Я устал тебя спасать, – он совсем обессилел.

– Так и не надо, – друг выглядел всё таким же безразличным. Не было в этих словах ни бравады, ни кокетства. Он и правда собирался себя похоронить.

– Разве ты сам не говорил, что если с одной девчонкой не получилось, надо просто перетрахать как можно больше других, и всё пройдёт? – Чонгук предпринимал последние попытки достучаться до него.

– Это было раньше, – Тэхёну говорить было сложно: он морщился от каждого движения, ему очевидно было больно. Это Чонгук с ним такое сделал. – Я тогда ничерта не знал, – он шепелявил немного, видимо, в один из ударов прикусил язык, – и говорил всякую чушь. Ты же всё равно мне никогда не верил.

Ему нечем было парировать. Он действительно не верил.

– Неужели тебе правда плевать? Если не на себя, то на меня, на отца, на Дженни? – В глазах Тэхёна что-то загорелось. – Ты хочешь, чтобы твой отец ещё одного ребёнка потерял? – Не то. – Неужели ты совсем не помнишь, как извинялся за своё поведение после лечебницы? – Не то. – А Дженни? Что она почувствует, если ты тут сдохнешь? – Ну конечно. С этого стоило начинать.

– Облегчение…

– Не ври себе, – резко оборвал его Чонгук, – она ни за что не почувствует облегчение.

– Это да, – Тэхён улыбнулся, и на фиолетово-красном его лице улыбка эта – кровавая и косая – выглядела пугающе, – она добрая, она меня любит.

– Так ради вашей любви, Тэхён, ради вашей любви, почему ты не можешь прекратить? – Чонгук не понимал, что он несёт, что из его рта за глупые, пошлые слова вылетают, но он стремился нащупать нерв. Наощупь, вслепую.

– Чонгук, – он не переставал улыбаться, – как же я могу жить, если знаю, что она меня любит и я её люблю, но мы не вместе? Из-за моего проёба. Скажи мне, зачем мне стараться? Если очевидно, что лучшее, из предназначенного мне, я просрал?

– Может она вернётся ещё, – он знал, что не вернётся, но использовал последний – самый грязный приём.

– Нет, Чонгук, – Тэхён тяжело вздохнул, закашлялся, прижал руку ко рту. Когда приступ хриплого, разрывающего кашля прекратился, на ладони у него остались сгустки крови. – Она не вернётся, – продолжил, как ни в чём не бывало, – и это правильно. Только больно пиздец, – и он снова закашлялся.

Чонгук размышлял над тем, что ему делать, ещё неделю. Но Тэхён стал выглядеть слишком плохо, он вообще перестал есть – организм не воспринимал даже супы, скинул килограмм 10, если не больше, и едва ли приходил в сознание. Он долго сомневался над тем, стоит ли говорить о своём плане Джису, и, в конце концов, поведал ей всё.

Она молчала. Долго смотрела на него, а потом сказала:

– Ты нарушил обещание, но я тебе это прощаю. Один раз. Проследи, чтобы она не пострадала.

– Хорошо. Я люблю тебя, – он долго сцеловывал с её щёк слезинки, а жена всё плакала и спрашивала, почему именно с её сестрой должно такое случаться.

Чонгук выбрал день, когда у Дженни была запланирована прогулка – по расписанию, составленному им же, и поехал к ней первой, изменяя своему привычному маршруту. Она не была против, когда он заходил сам – вручила ему запасные ключи и попросила не беспокоить её лишний раз, и парень по привычке прошёл внутрь маленькой квартиры, выгрузил из холодильника – крошечного, пожелтевшего от времени – испорченную еду и загрузил новую – Джису оказалась действительно не так плоха в кулинарии, и для сестры готовила каждую неделю.

Закончив с рутиной, он зашёл в комнату Дженни – и в принципе единственную комнату в этой халупе. Она занималась в наушниках, склонила голову над тетрадью, усердно что-то писала, и губы её шелестели, очевидно, проговаривая какие-то слова. Чонгук в который раз поразился аскетичной обстановке. Не было в помещении ничего, кроме узкой кровати, шкафа с книгами и письменного стола с неизменно включённой лампой. Лампа адски жужжала, и Дженни пользовалась наушниками именно для того, чтобы не раздражаться. Маленькое окошко под потолком не пропускало свет – квартира находилась практически в подвале.

Он похлопал её по спине, и она, как обычно, подпрыгнула от испуга, уставилась на него с изумлением. Всё никак не могла привыкнуть к его приходам.

– О, Чонгук, – дёрнулись её губы, и у него самого свело скулы – так устал от ненастоящих улыбок этих двоих, – привет.

– Привет.

– Я закончу упражнение, и пойдём, – она кинула быстрый взгляд на календарь, поняла, что наступил день прогулки.

– Хорошо, – он вышел на кухню, кое как уместился на единственном стуле, приготовился ждать.

Дженни вышла на удивление быстро. Накинула куртку – было всё ещё достаточно холодно – и они поднялись на улицу.

– Джису всё ещё злиться?

– Она о тебе заботится.

– Я знаю, – Дженни пожала плечами. – Я позвоню ей через неделю, как раз сдам IELTS к тому времени. Не можем же мы не разговаривать до моего отъезда.

Обычно они делали три круга по району – это занимало минут сорок – в полной тишине, но в этот раз Чонгуку надо было попросить её об услуге. И он мялся и не понимал, как стоит начать разговор, а она, словно бы и не замечала этого – смотрела то на небо, то под ноги, и продолжала бормотать английские фразеологизмы себе под нос.

– Ну что там у тебя, – не выдержала, когда они закончили первый круг, – говори уже, а то у меня от твоего сопения голова разболелась.

– Мне нужна твоя помощь, – выдохнул от облегчения.

– С чем? – Она приподняла бровь. Столкнулась с его извиняющимся взглядом, и лицо её стало похоже на восковую маску: опущенные вниз уголки губ, огромные испуганные глаза, белая-белая кожа. – Что с ним случилось?

– Он пьёт.

– Пьёт? – Она будто бы не верила в то, что говорила.

– С первого дня и беспробудно. Он умрёт так, Дженни. Уже даже есть не может. На скелет стал похож. Вот посмотри, – Чонгук достал телефон и показал ей фотографию, на которой пьяный Тэхён спал прямо на полу в окружении бутылок. Надо сказать, кадр получился очень живописный – он сделал его на следующий день после незапланированного избиения, и вместо лица у Тэхёна была сине-красная каша. Перестарался он немного, но ничего. Зато как она вцепилась в экран глазами! Не сможет отказать, просто не сможет.

Дженни остановилась, присела на лавочку. Чонгук последовал за ней.

– Почему ты раньше мне не сказал?

– Джису запретила, – честно ответил. А потом добавил ещё более честно: – мне не казалось это правильным. Я надеялся, что сам смогу его вразумить.

– Ты знаешь, почему мы расстались?

– Да.

– Не смей говорить Джису, – сказала только, и вновь уставилась на фотографию. – Мы сделаем так, как я скажу, – наконец заявила. Сглотнула тяжело, поморгала. Аккуратно, словно взрывное устройство, положила телефон на краешек скамейки.

– Хорошо, – Чонгук не смел противиться.

– Пошли домой, – махнула головой, и стала вдруг похожа на полководца, ведущего единственного своего солдата в последний бой – на верную смерть.

– У тебя же экзамен, – ему было неловко отрывать её, и так, очевидно, пострадавшую больше всех, от учёбы.

– Как думаешь, сколько ещё он протянет? И чего ему это будет стоить? Разве плохо знаешь Тэхёна? – Чуть споткнулась на имени. Чонгуку показалось, что глаза её заблестели, но Дженни повернулась к нему, и не было в ней ничего печального – только решимость и уверенность в собственных силах. – Если он вознамерился что-то делать, то пойдёт до конца.

Они почти бегом вернулись в квартиру, и Дженни тут же кому-то позвонила. Трубку не брали, но она настойчиво продолжала вызывать этого человека.

– Чонхён, прости, что отвлекаю, но мне очень нужна твоя помощь.

До Чонгука не сразу дошло, что она говорила с его братом. У него глаза на лоб полезли от удивления. Он вслушивался в разговор, но не понимал решительно ничего. Какие-то арендодатели, мудаки и заявления – вот и всё, что он уловил из продолжительной беседы.