Джису единственная не пила, нельзя было из-за таблеток, зато все остальные налегали на пиво и на соджу. Дженни выпивала стопку за стопкой, и с каждым следующим глотком тело её становилось всё мягче, всё больше она опиралась на Тэхёна, всё более мутной становились глянцевые её зрачки.

Пил и Тэхён, убедив Дженни в том, что от одного раза ничего не будет, что в праздник – можно. Он, наоборот, леденел и всё громче становился его голос – и так всегда и везде слышимый, всё больше казался он сам. Джису напрягали пьяные люди, слишком хорошо она помнила отца и маму, слишком сильно отпечатался в её памяти образ водителя, из-за которого разрушилась её жизнь – мужика с красным носом и налитыми кровью глазами, который приходил в больницу с цветами и апельсинами, на которые у сестры, была аллергия. Тот мужик просил прощения и всё повторял, как ему жаль, а Джису сжимала руки в кулаки и жалела, что даже сесть не может, чтобы плюнуть в мерзкое его лицо.

Она не любила пьяных людей, но с удивлением наблюдала, как расплывался в улыбке Чонгук, как ластился к ней и беззлобно подшучивал над Тэхёном и Дженни. «Вы сумасшедшие челы», – говорил он, и смеялся.

Их компания – странная, невозможная и неуместная, удивительным образом подходила. Этому городу, этому ресторану, этому настроению и даже алкоголю этому – дешёвому, и наверняка бьющему в голову. Им было всё равно, они наслаждались обществом друг друга, и Джису чувствовала, что несмотря на всю боль, не жалеет об этой поездке. Вообще ни о чём не жалеет. Конечно, завтра это состояние рассеется, и она снова будет о себе прежней тосковать, но в тот конкретный миг ей было хорошо.

– Может споём, – предложил Тэхён, а Дженни засмеялась, засунула ему в рот лист салата, чтобы не говорил глупостей. Тэхён послушно прожевал непрошенное угощение, и выдвинул следующую идею: – Тогда давайте хоть на свежий воздух выберемся, а то я сейчас отрублюсь прямо тут.

Они приняли это предложение с большим энтузиазмом, начали натягивать верхнюю одежду, и Джису, хотя и не пила ни капли, чувствовала, что и под ней немного качается пол. Так было здорово окунуться в эту атмосферу дружеских посиделок. Не тех, детских, когда обсуждали в основном родителей, сериалы и мальчишек, а таких, как сейчас. Пусть темы разговоров практически не изменились, о родителях теперь пили второй тост и говорили с тоской, о собственном фильме рассказывал Чонгук, и жаловалась на излишнюю прилипчивость Тэхёна Дженни.

Джису выбралась на мороз раньше всех, и замерла на пороге, не смея даже вздохнуть от накрывшего её восторга. Снег падал на землю крупными белыми хлопьями, и небо, совсем недавно серое и мрачное, в цвет асфальта, ночное беззвёздное небо вдруг превратилось в светящееся молочное озеро. Нет, не озеро – океан.

– Надо же, впервые за столько лет снег на Новый год будет, – прошептал Чонгук, берясь за ручки коляски и спуская её по пандусу.

– Красота какая! – Восторженно откликнулась Дженни, и Джису не видела сестру, но представляла, как та прильнула к Тэхёну, задрав голову так, что потом точно будет болеть шея.

– Красота, – отозвался Тэхён, и Джису была уверенна, что смотрел он в тот момент совсем не на небо.

Они замерли, ловя губами и ресницами снег, будто герои подростковой мелодрамы. И Джису чувствовала это мгновение всем своим существом, и хотела сохранить его у себя в сердце навсегда. Даже если всегда это для неё закончится завтра, она верила, что ощущение бесконечной любви, направленной одновременно на вселенную и на нескольких людей, останется в этом мире, останется в этом месте и будет напитывать теплом каждого, кто в радиус его воздействия попадёт.

Чиркнула зажигалка, до Джису донёсся запах сигарет. Курил Тэхён. Он смотрел на небо, вглядывался так серьёзно, будто надеялся что-то на нём найти, и снежинки оседали на его взлохмаченных волосах. Дженни стояла рядом, и лицо её, окутанное дымом и предрассветной дымкой, было удивительно красивым и спокойным, и походила она на мудрую святую с православных икон, которые Джису изучала в рамках самообразования. Глаза её были печальными и наполненными внутренним светом, и, казалось, что он не отражался от фонаря и от вывески ресторанчика, но шёл прямо изнутри.

– Джису, – Чонгук оказался перед ней неожиданно, и выглядел он взволнованно и беспокойно. Лицо его было красным, на лбу выступила испарина, а кулаки, засунутые в карманы брюк, ходили ходуном. – Я хотел кое-что сказать, – воздух застрял у него в горле, и он закашлялся. Она потянулась, чтобы постучать его по спине, но он отпрянул так, словно она была прокажённой. Джису бросила недоумённый взгляд на сестру, но та выглядела также растеряно, как и она сама. Тэхён потушил окурок о землю, не глядя бросил его в близстоящую мусорку. Попал. Лицо его было хитрым и предвкушающим. – Джису, – ещё раз повторил её имя Чонгук, – я вот, что думаю.

– Что? – Молчание затягивалось, все замерли, будто их поставили на стоп-кадр. Кажется, даже снег начал падать медленнее, в ожидании того, что должно было произойти.

И вдруг, словно кто-то нажал на «плэй», но мир закружился, потому что Чонгук плюхнулся на два колена, словно перед молитвой, а потом, опомнившись и ударив себя ладонью по лбу, стал на одно. Трясущимися руками он достал из кармана коробочку. Джису такие только в фильмах видела. Их обычно открывали, чтобы сделать предложение.

– Джису, – набрав в лёгкие побольше воздуха, продолжил он, – выходи за меня замуж.

Взвизгнула на заднем фоне Дженни. Джису бросила в её сторону быстрый взгляд, и увидела, что рот сестре закрыла большая рука Тэхёна, что сам он смеётся – добродушно и весело. Она вновь посмотрела на Чонгука.

Её Чонгук – парень, на теле которого было меньше чистой кожи, чем татуировок, парень, занимающийся, кажется, всеми видами боевых искусств, что когда-либо придумало человечество, парень, ежедневно пропадающий в тренажёрке по несколько часов и равнодушно взирающий на то, как Джек отпускает руку Розы – этот парень трясся, словно осиновый лист, и глаза его перебегали с лица Джису на бархатную коробочку.

– Бля, забыл, – страдальчески протянул он, и наконец-то открыл её.

Блеснул прозрачный камешек в отражении одинокого фонаря. Оно было красивым, это кольцо. Тонкий серебряный ободок, и, словно цветок, в окружении таких же тонких линий, – бриллиант. Джису была художником, и прекрасно знала, как отличить подделку от подлинника. Это кольцо было подлинным, и стоило, наверное, сумасшедших денег. Только на деньги ей было всё равно.

– Почему? – Спросила она, и сама удивилась: как её голос может быть таким спокойным и холодным? Ведь она внутри вся дрожит и беспокоится, так ей страшно и волнительно.

– Ч-что? – Чуть заикаясь переспросил он.

Тэхён на заднем плане хрюкал от смеха, задыхалась от негодования Дженни, а Джису сама себе казалась какой-то слишком собранной для этого момента.

– Мы совсем недолго знакомы. Почему ты хочешь, чтобы я стала твоей женой? – Спросила, не позволив голосу дрогнуть. – Разве любовь рождается так быстро? – Она знала, что уже полюбила его. Она это знала. И всё же, они ни разу не говорили друг другу этих громких слов. Она не была уверена, что он понимает, на какую тяжёлую жизнь себя обрекает.

– Я не уверен, что это любовь, – согласился Чонгук, наконец-то чуть успокоившись. Джису хотела, чтобы он встал, потому что ноги наверняка уже затекли, а коленка правой – промокла, но она не смела прерывать этот разговор, поражающий своей откровенностью даже её – всегда бывшую с ним честной.

– Тогда почему? Ты уверен, что хочешь всю жизнь провести с девушкой, прикованной к инвалидной коляске? – Голова его от этих слов дёрнулась, загорелись негодованием глаза.

– Я не уверен, Джису, – сказал твёрдо, одним резким движением подвинулся к ней поближе. Слишком близко. Так, что у неё перехватило дыхание. – Как можно быть уверенным в чём-то настолько глобальном?

– В этом и дело, – усмехнулась она желчно. – Именно поэтому и не стоит совершать такие импульсивные поступки.