В детстве именно Дженни мечтала о принце на белом коне. Джису никогда животных особенно не любила и собиралась добиться всего своими силами. А тут вон какая загвоздка судьбы – они обе влюбились в людей не своего круга. Мысли эти были ей самой противны, но избавиться от них она не могла.

– Когда ты скажешь сестре? – Спрашивал Чонгук, и она мялась и не знала, что ему ответить. – Я не понимаю, чего ты боишься, – сокрушался он.

Чонгук и так понимал больше, чем мог бы кто-либо ещё. Он как-то быстро и плотно вошёл в жизнь Джису, встал в неё, как паззл, занял все дыры, задраил все пробоины, и она приняла это с благодарностью. Она не знала, что Чонгук от неё получает, кроме чёрных шуток и проблем, связанных с её ногами, но была уверена, что есть в их характерах что-то такое, какой-то компонент, который помогает им идеально соединиться. И вместе быть счастливее, чем порознь.

Чонгук принял болезненные отношения сестёр, похожие на созависимость, Джису не торопил и ни в чём не винил. Он был с ней постоянно, выдавал лекарства, возил на массажи и на дополнительные консультации, а она всё тянула и не могла дать ему ответ.

Операция – было страшным словом. Не потому что она боялась умереть, не потому что боялась стать совсем обездвиженной – хотя и такая возможность была, врачи ничего от них не скрывали. Нет, она боялась реакции Дженни. Та столько лет надеялась накопить, так старалась для того, чтобы Джису стало лучше, что, если что-то не получится, если эта возможность наконец-то воплотиться в жизнь, но лучше не станет – она просто сойдёт с ума.

Эта поездка была на грани срыва из-за того, как часто Джису приходилось принимать таблетки. Скрывать это от сестры, когда они виделись едва ли час в сутки, было просто. Но так, вблизи… Джису не хотелось портить первое за долгое время приключение, не хотелось.

И всё же она решилась. Убедила Чонгука, настроилась на то, чтобы сжимать зубы и улыбаться, но, к собственному удивлению, поездку она перенесла довольно легко. Напившись снотворного, она проспала почти всю дорогу, и во сне даже не стонала, как это часто бывало в последнее время. Чонгук тогда оставался с ней. Будил её, если приходило время принимать лекарства, гладил по волосам, прикладывал к влажному её лбу холодные полотенца, потому что в бодрствовании она переносила боль хуже.

Джису никогда до этого такого не чувствовала. Её предупреждали, что приступы могут случаться. Периодически позвоночники её, не получая должного внимания специалистов, чуть смещались, и она приходила – боль. В этот раз, видимо, всё было совсем печально. Потому что дорогие врачи настаивали на госпитализации, на том, чтобы операцию провести, как можно скорее. Потому что она плакала и не помнила, когда в последний раз провела хоть день без обезболивания.

Чонгук расстраивался. Но она хотела встретить этот год – год, следующий за тем, когда в их с сестрой жизнь пришло счастье, без волнений. Хотела видеть Дженни беззаботной и радостной. Хотела сама такой притворится.

Она лежала на кровати и сжимала зубы, чтобы не застонать, пока Чонгук распаковывал сумку и доставал оттуда уколы, выписанные доктором, чтобы Джису пережила эту поездку с минимальными потерями. Доктора уговорил Чонгук, понимая, как для неё это важно, и клятвенно пообещал, что в первых числах января она ляжет в больницу. Джису только кивала утвердительно, но сама ничего не говорила. Не хотела.

– Переворачивайся, – буркнул он, раздражённый из-за того, что ничем не может ей помочь, кроме обезболивающего этого.

– Не злись, – попросила она сипло, и покорно перевернулась, потянула вверх майку.

Уколы надо было вводить внутримышечно, и Чонгук морщился, явно был не в восторге от своей роли медсестры, но покорно находил нужное место, предупреждал: «Сожми зубы», и она сжимала и мычала в подушку.

Иголка проходила ей под кожу, Чонгук выдыхал, цедил воздух сквозь плотно сжатые губы, и Джису становилось легче уже минут через десять. Она чувствовала, как расслабляется тело, как отступает злая боль. Отступает, но не уходит насовсем, потому что такой милости она, Джису, была недостойна.

– Я не злюсь, – отдышавшись, выбросив шприц и аккуратно поправив майку, опустив её обратно, не дотрагиваясь до кожи, сел он рядом. – Мне просто непонятно, почему ты так мучаешься, почему так оттягиваешь операцию.

– Скоро, – прошептала она, – всё будет. Но давай встретим этот Новый год так, будто у нас нет никаких волнений, будто всё хорошо.

Чонгук промолчал. Он дышал глубоко и тревожно, и Джису вслушивалась в этот сладостный звук, и старалась дышать в такт. Не получалось. Она торопилась, и воздух выходил из её лёгких быстро и скомкано. Она не показывала этого, но его отстранённость обижала её. Видя, как много физического контакта у Дженни с Тэхёном, она не понимала, почему у них – не так. Чонгук целовал её. Но как в тот, первый раз, больше никогда. Больше никогда не было в нём столько страсти, он целовал её осторожно и мягко, бережно, будто боясь навредить. И Джису пыталась углубить поцелуй, пыталась вызвать в нём бури, подобные тем, что поднимались внутри неё, но ничего у неё не выходило, и Чонгук отрывался от неё первый, говорил какую-нибудь глупость и уходил.

Она сомневалась. Она не вызывала в нём желания? Ему не хотелось с ней большего? Джису беспокоилась, впервые за долгие годы она начала переживать о том, как выглядит. Срабатывало против её уверенности и настойчивое желание Чонгука приобщить её к спорту, гантельки – маленькие и оскорбительно розовые, купленные ради смеха, использовались ей по назначению, и под его строгим контролем, она поднимала их, и даже качала пресс. Конечно, это всё было ради неё. Ради её здоровья. Ради того, чтобы не вызывало перемещение из кровати в кресло такие трудности, чтобы она сама себя не чувствовала такой слабой. И всё же, маленький червячок внутри неё тревожился. У Чонгука были девушки. Не много, но несколько – точно. И они были спортивными, подтянутыми и восхитительно здоровыми, уж в этом Джису была уверена.

Она ревновала к ним, к этим девушкам без лиц и имён. И понимала, что ничего не может им противопоставить, что ничего у неё нет особенного, что ничего она Чонгуку дать не может. И всё равно болезненно ревновала и хотела быть лучше их, хотела быть для него той, без кого жить – невозможно.

– Пожалуйста, Джису, пожалуйста, думай о себе тоже, – попросил он, и пальцы его продолжили своё путешествие по его спине.

– Я только о себе и думаю в последнее время, – усмехнулась она, и протянула руку. Чонгук сразу понял, что ей надо, помог перевернуться и опереться на подушки, которые он заранее сложил небольшой, мягкой горкой.

– Если бы это было так, я был бы только счастлив, – пробурчал он, и Джису, повинуясь внутреннему порыву, потянулась к нему, обняла его. Чонгук моментально среагировал, подвинулся ближе, мягко обхватил её руками.

– Ты обнимай меня почаще, ладно? – Прошептала она куда-то в его шею, и ответа не услышала, зато почувствовала, как он вздохнул – глубоко и полно, как крепче сжались его руки на её спине.

Путешествие получалось странным. Первый день они провели раздельно. Дженни с Тэхёном торчали возле моря всё время, приходили в отель только сменить промокшую от жуткой влажности одежду и погреться. Носы, щёки и уши у них были красными, зато лица – счастливыми и умиротворёнными. Джису же с Чонгуком повалялись немного в номере, посмотрели новости по телику, который периодически отключался и показывал жутко зернистую картинку, а потом ненадолго выбрались прогуляться по маленькому городу, удивительно спокойному и мирному, не заполненному туристами и отдыхающими.

Джису не понимала, сработал эффект плацебо, таблетки или тело её просто устали мучить свою хозяйку, но больно почти не было. И они с Чонгуком излазили весь этот крошечный город, она даже почти забыла, что на коляске – так ловко он составлял их маршрут, чтобы нигде не почувствовала она неудобств.

Вместе они собрались первый раз в ночь с 30 на 31 декабря в маленьком ресторанчике, пропахнувшем рыбой и водкой. Хозяин, понаблюдав за ними – единственными своими посетителями, некоторое время, и поняв, видимо, что люди они приличные, оставил Дженни свой номер и сказал позвонить, когда они закончат, чтобы закрыть ресторан. Сам же ушёл отсыпаться, оставляя на их совесть подсчёт и оплату закусок и алкоголя.