Спустя несколько часов пути, они остановились возле макдональдса. Джису отказалась вылезать из машины, и Дженни осталась вместе с ней, парни же пошли покупать поздний ужин. Дженни перебралась к сестре на заднее сиденье, подняла плед с её ног, укуталась в него. Холод пробрался в разогретую машину из открытого для проветривания окна, кожа покрылась мурашками.

Джису выглядела уставшей, хотя спала несколько часов. Дженни только в слабом свете маленьких лампочек, увидела вдруг, что сестра стала ещё более худой, что ещё сильнее стали выпирать у неё скулы. Она почувствовала себя полнейшей засранкой: окунулась в мир отношений, учёбы и работы, и совсем перестала о Джису печься, перебросила ответственность за неё на Чонгука. Будто она была для неё ношей.

– Что-то случилось? – Спросила, разрушая уютное молчание, чтобы хоть как-то избавиться от самоуничижительных мыслей.

– Что? – Сестра дёрнулась, как от испуга, взглянула на Дженни с недоумением.

– Спрашиваю, что случилось у тебя? – Чуть громче повторила.

– Ничего, – улыбнулась Джису, взяла ладонь Дженни в свою, – хватит волноваться, мисс Тревожность. Наслаждайся поездкой, потому что я собираюсь развлечься, как в последний раз.

– Глупости не говори, – возмутилась, – развлекайся, как в первый, у нас, знаешь, сколько ещё такого будет? И даже лучше.

– Будет, думаешь?

– Конечно! – Дженни утвердительно закивала, глаза её загорелись. – Я, знаешь, впервые стала думать не о том, как впереди всё плохо будет. Мне кажется, Джису, я боюсь об этом говорить, но, мне кажется, и для нас с тобой у бога было что-то припасено. Не качай головой, знаю я, что ты не веришь, но, правда! Я всё думала: да за что же на нас всё это валится? Почему на нас именно? Чем мы заслужили? Как же нагрешили так сильно? А сейчас верю: это всё вот ради сейчас. Чтобы мы больше ценили счастье, такое, каким оно к нам пришло, понимаешь? – Она захлёбывалась в словах, но мысли её бежали впереди языка, и она слишком давно держала надежды свои и чаяния внутри, а они – бесстыжие, яркие, стремились наружу, стремились перед всем миром покрасоваться.

– Я тебя никогда такой не видела, – улыбнулась Джису. Улыбнулась, будто бы знала больше, чем сестра, будто бы знала какую-то большую тайну, и на Дженни – с открытиями её и чаяниями, смотрела с любовью, но снисходительно.

– Какой? – Вздёрнула Дженни нос, почувствовав вдруг себя, впервые за долгие годы, младшей.

– Одухотворённой, – рассмеялась Джису, – столько в тебе, оказывается, надежд, сестрёнка. Я и не знала. Хорошо скрывалась ты.

– Я не скрывалась, я просто не надеялась.

– Больше не надо так, – поморщилась Джису, – не надо оставаться без надежды. Даже если тебе покажется, что всё, всё пропало, не надо от неё отказываться. Держись за неё крепче, чем за любовь, ладно?

– Не хочу, – буркнула Дженни совсем по-детски, обняла сестру, ухватилась за неё крепко-крепко, – я лучше за тебя держаться буду!

Джису ничего не ответила, покачала только головой.

Вернулись парни, и снова заполнился салон шутками и смехом, запахло фастфудом, и Дженни поняла вдруг, что очень проголодалась, вгрызлась в бургер, радостно макнула картошку в молочный коктейль. Поделилась с Джису – у сестёр были схожие предпочтения в еде, протянула Тэхёну дольку, и он, хоть и посмотрел на неё с сомнением, послушно открыл рот. Дженни оставила пальцы у него на лице, со смехом наблюдала за тем, как он кривится, морщится и делает большие глотки колы.

– Не понравилось?

– Гадость мне какую-то сунула, – пожаловался другу Тэхён.

– Ты ни разу не пробовал? – Удивилась она.

– Нет, меня учили с едой не баловаться, – ответил, сделав ещё несколько больших глотков.

– Это не баловство, а гастрономия, – усмехнулась Джису. – Чонгук, хочешь попробовать?

– Картошка и молоко? – С сомнением протянул он, но всё-таки согласился.

Джису дотянуться до своего парня не могла, не хватало длины её рук для этого, и Дженни первая сообразила, что не так, привыкла уже просчитывать все неловкие ситуации, с которыми может столкнуться неходячий человек, и потому сама к Чонгуку протянулась, грубовато, из-за неловкости, всунула в его приоткрытый рот сразу несколько долек.

Никто, кроме Джису, и не заметил, наверное. Она только улыбнулась сестре грустно, и одними губами сказала: «Спасибо». А Дженни вдруг разозлилась на Чонгука, хотя понимала, что ни в чём он не виноват, но всё равно разозлилась. За то, что так медленно учится, за то, что не понимает, когда стоит самому пойти к Джису навстречу, потому что она к нему – не может. Дженни знала, что вспышка гнева эта – несправедлива. Он и так был обходителен, и так схватывал на лету. Но она была ещё чувствительнее сестры, она будто бы так и не смирилась с тем, что Джису ходить не может. Единственная, кажется, не смирилась.

Чонгук сказал, что извращаться с едой не собирается, и они снова двинулись в путь. Дженни не могла заснуть, и просто дремала, периодически открывая тяжёлые, будто бы налившиеся свинцом веки, окидывала взглядом темноту салона, протягивала руку и касалась Джису, мирно сопящей и умиротворённой. Тэхён с Чонгуком тихо разговаривали о своём прошлом, и Дженни не вслушивалась, потому что это казалось нарушением их личного пространства. Долетали до неё лишь смутно знакомые имена, смешки и ребяческие обзывательства. Ей было хорошо, и она улыбалась.

Наверное, она всё-таки заснула, потому что, когда Тэхён позвал её, тихо, неуверенно, словно всё ещё сомневаясь в том, стоит ли её будить, она встрепенулась, резко открыла глаза, дёрнулась, оторвала голову от сиденья.

– Что? – Спросила, сонно моргая.

– Приехали, – прошептал он.

Они действительно приехали. В это декабрьское утро не было никакого рассвета, на землю опустился плотный и густой, молочно-серый туман, и ничего не было видно, и даже звуки становились тише, убаюканные его мягкой силой. Этот серый мир – серая дорога, серое небо, без единого облачка, без единого солнечного луча, серое здание – отель, который она забронировала, и кучка серых машин, сгруппировавшихся в кучку на парковке, всё должно было вызывать тоску и тревогу, но Дженни не испытывала ни единого плохого чувства. Только спокойствие и теплоту. Только уверенность в том, что такая погода, что такая жизнь, их – четырёх человек, абсолютно разных, но вдруг столкнувшихся по случайности, – сплотит и убережёт.

Она проверила время на телефоне, убедилась в том, что Тэхён, похоже, всё-таки нарушал скоростные ограничения, потому что они приехали на два часа раньше, чем должны были. Потянулась, размяла конечности, хрустнуло что-то в шее и в спине. Тэхён улыбнулся.

– Ты снова вёл? – Поинтересовалась Дженни хрипло, заглянула на передние сиденья.

Чонгук спал, тихо похрапывая, запрокинув голову и приоткрыв рот. Тэхён потёр переносицу, подмигнул ей в зеркало заднего вида. Ничего не ответил, мотнул только головой, приглашая выйти на морозный воздух.

Дженни послушалась. Поправила плед на Джису, укуталась в крутку, вылезла из машины, и тут же ойкнула от того, каким пронизывающе-злым оказался ветер. Тэхён выбрался следом, аккуратно закрыл дверь.

– Пусть поспят ещё, – сказал, и взял Дженни за руку, повёл за собой. Она не сопротивлялась. Кроссовки, надетые не полностью, с подмятыми задниками, тормозили её, но Тэхён не обращал на это внимание. Они шли спокойным, прогулочным шагом, и она не понимала, куда и зачем, но это было неважно.

Туман был до того густым, что Дженни быстро сдалась и перестала пытаться разглядеть, что же там – впереди, и смотрела по большей части на Тэхёна. Лицо его было умиротворённым и сосредоточенным, разгладилась морщинка на переносице, губы чуть приподнялись вверх.

– Любуешься? – Спросил.

– Любуюсь, – отпираться не было ни смысла, ни желания.

Сперва Дженни услышала. Как будто кто-то дышал прямо ей в ухо. Глубоко, пропуская через лёгкие весь воздух. И дул, и дул прямо внутрь её головы. Она широко распахнула глаза, охнула, а потом рванула вперёд, и уже не Тэхён вёл её за собой, а она – его.