Ничего. Переживу и справлюсь, и заживу счастливо. Удивительно, но мне совсем не так сложно, как раньше. От того, что есть любимый человек рядом. От того, что есть опора. И работа не так тяжела, и даже задания по учёбе делать легче. Когда рядом со мной Тэхён, я наполняюсь внутренней силой. Я будто героиня фильма. Даже если он на меня не смотрит, всё равно чувствую, что мне есть для кого стараться. Это не очень правильно. Но оно так есть. И я не хочу ничего с этим делать.

Хочу только лучшего для него. На Новый год будет подарок. Поездка к морю. Уже Чонгуку рассказала, он одобрил. Пообещал быть водителем и помочь с организацией. Сказал, что за Джису заплатит, потому что это их свиданием тоже станет.

Я постоянно про деньги думаю. Всё вокруг них крутится. Вокруг денег и любви. Это значит, что я пустой человек? Не знаю. Только без денег жить невозможно, а без любви – жутко.

Надеюсь, Тэхёну мой подарок понравится. Должен понравится.

Я хочу сделать для него всё.

21.12

Тэхён злится, что я взяла дополнительные смены в кафе. Но иначе – не могу. Отель уже забронирован на три дня, но больше денег не осталось. А мне хочется ещё с ним побывать в море. На маленькой яхте. Не знаю, откуда такая мечта. Но хочется. Уверена, что ему понравится. Уверена в этом.

Зачёты проходят гладко. Будто бы удача наконец-то на моей стороне. И от этого мне странно и некомфортно, я к таким милостям судьбы не привыкла. Может, пора? Пора привыкать, что и у нас с Джису наступила светлая полоса?

Боюсь сглазить, а всё равно пишу. Потому что счастливая, от этого, наверное, страх и потеряла.

Не хочу, чтобы он возвращался – страх. Мне и без него хорошо.

Пора идти. Перерыв заканчивается. Сейчас совместная пара с Тэхёном будет. Скучаю по нему. Постоянно. Что уж поделать, из-за него я превращаюсь в романтика.

Какие глупости.

И всё равно здорово.

28.12

День икс!

Джису на взводе, строчит мне смски постоянно. Чонгук тоже взбудораженный, один Тэхён ничего не понимает. Мне от этого так весело. Мы как дети. Все четверо. Здорово делать сюрпризы.

Сегодня был последний зачёт. Я всё сдала, Тэхён тоже. У Чонгука сессия сдвинута, они с Джису над фильмом работают. Вечно сидят в её комнате, и носа не показывают. Обещали, что скоро всё будет готово. Я не помню, когда Джису такой счастливо-пришибленной видела. Странно открывать на её лице – от и до знакомом – новые эмоции. Мне жаль, что я не смогла их ей дать. Но с сожалениями ничего не поделаешь, с ними двигаться вперёд невозможно. Я рада, что она нашла дело, которое её вдохновляет.

У меня такого нет.

Стоп! Никакой грусти.

Тэхён знает, что у нас на сегодняшнюю ночь планы, а больше ничего. С яхтой не вышло, не смогла заработать, но ему и так понравится. Я уверена.

Пойду делать бутерброды в поездку.

Быть с ним несколько дней. Постоянно. И с Джису, и с Чонгуком. Неправильно, что я так часто слово семья употребляю? Но оно крутится на языке и греет сердце. Что уж тут поделать.

Господи, пожалуйста, пусть всё получится.

Прошу тебя.

– Сегодня я сделаю тебе подарок, – сказала Дженни, заходя в их комнату. Тэхён лежал на кровати, смотрел очередной ромком на нетфликсе, если тупое созерцание экрана можно было так назвать. Он проводил так большую часть времени – лёжа. И если раньше, до похода к терапевту, пил, то теперь стал просто бессмысленно пялиться в телик. Она знала, что это временно, но всё равно беспокоилась. И каждый раз ложилась рядом, обхватывала его руками, заглядывала в сонные, безразличные глаза. В них тогда загорался слабый огонёк, и Тэхён улыбался.

– Какой? – Спросил, привычно подтягивая её к себе ближе, делая глубокий вдох.

– Мы поедем на море, – прошептала она, и уставилась в его лицо, напряглась, чтобы уловить малейшие эмоции. Самые первые. Самые искренние.

– На море? – Брови его удивлённо взлетели вверх, глаза распахнулись, сделались, почти как раньше, тревожными и трескучими.

Дженни закивала, сжала губы покрепче, стремясь сдержать улыбку, но не вышло. Она была счастлива видеть его такого – растерянного и взволнованного. Ожившего.

– Но как же, – забормотал он, приподнимаясь на локте, – там перед Новым годом всё занято, надо позвонить, узнать…

– Нет! – Она не выдержала и засмеялась, искренне и легко. – Я всё уже забронировала и организовала. От тебя только и потребуется, что собраться и следовать за мной. Джису с Чонгуком тоже поедут. Отпразднуем все вместе. Как тебе идея?

Она вглядывалась в его лицо, и чувствовала, будто получила полную плату за все тяжёлые часы работы, за свои старания и злые, усталые слёзы. Он – ошарашенный и недоумённый, выглядящий как ребёнок, который уже смирился с тем, что никогда не получит долгожданный подарок, смотрел на неё с абсолютным каким-то обожанием и восторгом.

– Для меня? Ты сделала это для меня?

Дженни кивнула, и тут же оказалась прижата к кровати, и зацелована так, что ноги стали слабыми-слабыми, а сердце непослушно затрепыхалось в груди. Она чувствовала, что кроется за его удивлением что-то большое и неведанное, но не хотела тревожить его, впервые за долгое время воодушевлённого и счастливого. Она подставляла под его губы свои губы, и цеплялась пальцами в его волосы. Они так давно не были близки. Нет, он всегда обхватывал её, когда засыпал, и Дженни привыкла к этому и смирилась, хотя раньше ненавидела чужое присутствие на своей половине кровати. Он постоянно трогал её, гладил и целовал. Но они не занимались сексом. Не говорили об этом, Дженни понимала, что ему, скорее всего, сложно будет справиться со своей гордостью, и, предположив, что это из-за таблеток, не навязывалась и ничего не спрашивала. Боялась ранить.

И тут вдруг он – как раньше. Нет, не как раньше, так он никогда её не целовал. Будто она – противоядие от какого-то страшного яда. Будто только из её губ, из её кожи можно противоядие собрать, словно пыльцу с цветов. Отчаянно. Горько. И Дженни первая потянула его майку вверх, и сама же сдёрнула с себя толстовку. Он подчинился ей, окончательно сошёл с ума, и застонал в ключицу гортанно и болезненно, обдавая и так горячую её кожу потоком обжигающего воздуха. Его кислорода.

Дженни расплакалась, когда он, с глубоким вздохом, от неё откатился. От переполняющих её странных чувств. Каких-то до того глубоких, что они казались бездной, в которой она боялась заблудится.

– Я сделал тебе больно? – Он смотрел на неё испуганно, снова навалился сверху, только не осталось в них ничего от страсти, осталось только его беспокойство и её – что?

– Нет, – мотнула головой, сбилась на рыдание, ещё более печальное.

– Что не так, Дженни? – Он нахмурился, встряхнул её, поднял, усадил рядом с собой. Ей бы смутится своей наготы и своего бесстыдства, но не было в ней ничего кроме огромного чувства, которое, наконец-то, заполнило её до краёв и начало, кажется, выливаться. – Скажи мне, ну же, пожалуйста? – Он заглядывал ей в глаза, а она хотела, очень хотела ему сказать, потому что невыносимо было видеть его беспокойство и его бессилие, но она могла. Не могла собрать свои чувства в кучу, чтобы облечь их в слова, имеющие хоть какой-то смысл. У неё не получалось.

Дженни выставила вперёд руку в защитном жесте, прося дать ей немного времени. Сделала пять глубоких вдохов, пять скомканных выдохов. Его рука всё это время нежно поглаживала голую её спину, его глаза – искали ответы на её лице.

– Я просто начала задыхаться, – попыталась объяснить, и тут же её дыхательная практика провалилась с треском, потому что рыдание захлестнуло её с новой силой. Дженни не могла больше мучить ни его, ни себя, и продолжила, сбиваясь на всхлипы. – Это от того, что я тебя люблю очень сильно. Я такого никогда не испытывала. Слова все мои – они так, глупости, потому что и вполовину не передают того, что я чувствую. А во мне знаешь, как много всего? Я ведь жить начала, благодаря тебе. По-настоящему. Так, как думала никогда не научусь. И то, сколько ты мне дал, и то, что ты меня принял, вот такую, – она взмахнула руками, поморщилась болезненно, – это для меня будто благословение за всё, что раньше было. За всю боль. Ты – моё благословение, понимаешь? – Подняла, наконец, глаза с обезображенных из-за ожогов ног, столкнулась с его взглядом – мрачным и тяжёлым.