– Я посмотрел ТОП100 нетфликса, пока тебя ждал. Знаешь, сколько там романтических фильмов? – Возмущался он, и она гладила его по волосам и просила прощения.
– Почему ты не хочешь чем-то заняться? Может пойти на стажировку? Что тебе интересно? – Спрашивала она, и Тэхён, только чтобы не ранить её, умалчивал о том, что и у Дженни, вообще-то, кроме попыток заработать деньги, увлечений особо не было.
– Мне интересна ты, – отвечал он, и зацеловывал её всю, чтобы увести от неприятной темы, и она раз за разом поддавалась на слабую эту уловку, и лежала перед ним абсолютно нагая и безумно желанная.
Тэхён чувствовал себя псом, которого жалостливая хозяйка приютила, напоила и накормила, а потом оставила, предоставленным самому себе, наказав не жрать обои и не ссать на пол. Он осознавал бедственное своё положение, но ничего не мог поделать. Он так в ней нуждался, что по вечерам, за час до того, как она должна была появиться из-за поворота, выходил на улицу и околачивался возле собственного подъезда под недоумёнными взглядами других жильцов. Несколько раз он пытался её встретить, но Дженни возмущалась и просила не принимать её за калеку. Тэхён не говорил ей, что это он нуждался в этих встречах, нуждался в том, чтобы держать её руку в своей, словно сопливый подросток, и выслушивать все её жалобы на жизнь, и выдумывать собственные – в основном вертящиеся вокруг его по ней тоски.
Но у него не было этих прогулок, Дженни строго их запретила, и Тэхён, надо же, послушная собачка, её слушался. И под недоумёнными взглядами Чонгука и Джису выбирался наружу, на их расспросы бессовестно матерясь и отвечая что-нибудь злое и скабрёзное. Они не обижались, они жили в другой, собственной реальности, и увлечённо монтировали какой-то фильм, и собирались поехать на концерт какого-то музыканта, и доносился из комнаты Джису сильный запах ацетона, когда Чонгук вспоминал, что у него есть и собственный дом.
Лифтов Тэхён больше не боялся. Он теперь везде себя так чувствовал. Как в лифте. Сдавливали его злые стены, а воздух становился спёртым и невкусным, и лёгкие его эту дрянь отторгали. Тэхён вновь начал активно курить, потому что заняться больше в ожидании Дженни было нечем, и кашлял неприятными чёрными сгустками, но не обращал на это никакого внимания.
О собаке должна заботится хозяйка. А его об этом забыла, кажется.
И Тэхён стоял, дурак дураком, под дверьми, наматывал круги по подъездной дороге, курил одну сигарету за другой, наловчился ловко выбрасывать бычки в мусорку с расстояния в десять метров, и разве что на луну не выл от отчаяния. Падал снег, липкий и мокрый, тонким белым покрывалом укладывался на асфальт, и он сминал его чёрными ботинками, смешивал с грязью, а после слишком драматично расстраивался и никак не мог смириться с тем, что он собственными ногами такую красоту испортил.
Он вообще был мастером, чтобы что-то портить, и обычно это Тэхёна веселило. Ему нравилось наблюдать за тем, как люди теряли покой из-за абсолютно неважных, по его мнению, вещей, он смотрел на них сверху, и смеялся, и никогда не входил в их положение. Когда Чонгук расставался со своими девушками, Тэхён предлагал «переебать побольше, чтобы забыться», и друг называл его бесчувственным чурбаном и желал самому хоть разочек такой разрыв пережить, чтобы неповадно было. Когда Лия и Дин – их с Чонгуком друзья, в ближайшее время собирающиеся стать полноценной ячейкой общества, на время расстались, Тэхён не мог понять, почему произошёл раскол в компании, почему так неловко этим двум было друг с другом. «Они же могут друзьями быть!», – раздражённо втолковывал он Суджин, и та лишь закатывала глаза и говорила, что Тэхён ещё слишком мал для того, чтобы понять, какой болезненной бывает любовь.
Тэхён понял.
Он не говорил Дженни этих слов, которые она, конечно, ждала. Не говорил, потому что они и в половину не передавали его чувств. А Тэхён знал, что без Дженни не сможет жить. Не в метафорическом каком-то смысле. В разбитые сердца он не верил, чушь это, сердце только остановиться может. И он чувствовал, что если она от него уйдёт, если его любить перестанет, то сердце его сломается. Оно, как и Тэхён, заебалось уже болеть. Устало. Оно к своей хозяйке и властительнице так прикипело, что на новую и смотреть не сможет. Слишком Дженни в него вросла, прорастила корни, слилась с его внутренностями так, что без потери жизнедеятельности, не вытащить её. Он это принял и осознал, и заменял признание, бесчувственное и безликое, на множество других.
Он бежал к ней, еле волочившей ноги, будто они не виделись тысячу лет, и Дженни каждый раз изумлённо улыбалась, и тоже бросалась к нему навстречу. Он подхватывал её и кружил, потому что в её любимом романтическом фильме так делали, и, если бы она была без ума от «Скажи что-нибудь», Тэхён стоял бы под чёртовыми окнами с бумбоксом, из которого играло бы «Посвящение» Шумана. К счастью, Дженни не выражала восторгов относительно настолько широких жестов, и, хотя иногда ему казалось, что, если он не закричит на весь мир о том, как невыносимо ему хочется защищать её, то умрёт, Тэхён сдерживался.
Он читал ей вслух конспекты перед сном, разбирая мелкий, острый почерк в её тетрадях, и старался делать это с интонацией, так, чтобы ей помогало. Он слушал её образовательные подкасты, включая их в машине на полную громкость вместо нормальной музыки, и поражался собственным поступкам, но иначе – просто не мог.
Он таскал ей обеды в библиотеку, пряча пакеты с бутербродами от остальных студентов, тихонько раскрывая упаковки подальше от Дженни, чтобы не на неё, а на него перекидывалась ярость ответственных заучек, занявших большую часть столов в отчаянных попытках впихнуть все знания на свете в свои головы перед экзаменами. И в самой библиотеке он стал частым гостем, занимал для Дженни лучшие столы, те, где было посветлее, и не таким спёртым был воздух, и она каждый раз благодарна улыбалась и говорила: «Не стоило». Тэхёну хотелось, чтобы она становилась счастливее день за днём, чтобы не думала даже о том, что с кем-то ещё ей может быть лучше, чем с ним, и он не знал, как ещё доказать собственную полезность и значимость.
Когда Дженни говорила: «Я люблю тебя», у него внутри взрывались вулканы, и кровь превращалась в раскалённую магму, и сам он становился похож на огнедышащего дракона. Дженни была единственной его драгоценностью, всё остальное меркло на её фоне, и Тэхён сходил с ума от осознания, что на неё кто-то ещё может смотреть, что она с кем-то кроме него разговаривает, кому-то кроме него дарит лучистые, потрясающие свои улыбки.
Он понимал, что желания его не здоровы, но он с радостью бы привязал Дженни к себе красным канатом, словно герой «Кукол» Такеши Китано, только ни за что не позволил бы ей терпеть лишения, а холил бы и лелеял, и выполнял бы любые её пожелания. Только Дженни бы не согласилась. Не то чтобы он был настолько глуп, чтобы вслух о своих фантазиях рассказывать, но было очевидно: она без него справлялась куда лучше, чем он без неё.
– Я так редко тебя вижу, – привычно пожаловался он, пристроившись за ней на кухне, обняв её, мешая жарить блинчики. Есть никто не хотел, но Дженни решила сделать себе перерыв и всех угостить, и они – Джису, Чонгук и Тэхён, не смели её своим отказом расстраивать, идею поддержали. Сладкая слипшаяся парочка торчала в комнате Джису, а Тэхён не мог от Дженни отстать, ходил за ней хвостиком, мешался, но на осторожные просьбы присесть не реагировал.
– Это потому что ты слишком много обо мне думаешь, – пошутила она, только вот Тэхёну было не до смеха.
– Я постоянно о тебе думаю, – признался он, – а ты обо мне нет?
Дженни наморщила лоб, сделала вид, что погрузилась в мысли, параллельно черпаком размешивая тесто в большой кастрюле – подходящих по размеру мисок дома не нашлось. Он предполагал, что она в очередной раз предложит ему найти себе дело по душе, придумать хобби, только Тэхёну не хотелось этого слышать. Ему хотелось вечность так стоять за ней, держа её в своих руках, не давая выбраться, не отпуская. Дело было не в том, что Тэхёну нечем было заняться. Просто любое занятие приобретало хоть какой-то смысл только когда она была рядом.
