– Ты говоришь так, потому что тебе меня жаль, – грустно заметила она, – но я так не хочу. Ты думаешь теперь, что не можешь на меня злиться за то, что я воровка и тебя обманывала, потому что со мной такое случилось. Это от того, что ты хороший человек. Но мне не нравится так, Тэхён. Потому что я люблю тебя, – повторила, как болванчик, своё признание. Ей было важно донести до него, что она не врала, когда обещала любить его, что она действительно его полюбила. Дженни видела, как ему это важно. Как он нуждался в том, чтобы его любили, хотя не признавался в этом и самому себе.
Дженни знала, какого это – быть брошенным ребёнком. Она видела разницу между Тэхёном и Чонгуком. У Тэхёна, кажется, что душа нараспашку, со всеми добр и весел, готов на любые авантюры, только внутри скрыты демоны и мрак, и страх того, что его вновь оставят. А Чонгук, наоборот, закрытый и колючий, словно ёж, потому что знает, что и такого его будут любить, не было у него в жизни нужды любовь эту заслуживать.
– Ты слишком хорошего обо мне мнения, Дженни, – сказал он. – Но я не святой, ни разу. На другого человека, не на тебя, мне было бы похуй. Поебать. Какие бы там обстоятельства не были, просто плевать. Но я ведь с самого начала знал, что ты у меня деньги брала, – он дёрнул её подбородок вверх, поднимая опущенную голову, – знал, и согласился на эти отношения.
– Когда я в тебя влюбилась, перестала брать, – сказала она с неловкой улыбкой, – не смогла.
– Я знаю, – дрогнул его голос, – поэтому и злился на тебя. Злился, потому что не понимал. Только после того, как наорал на тебя, посмотрел выписку с карты. Я же продолжал туда деньги закидывать, потому что видел, на что ты их тратишь.
– Жалел меня, – пожурила она его.
– Нет, я правда думал, что будет весело смотреть на то, как ты просишь не идти в полицию, – теперь Тэхён стыдливо опустил голову, будто это он был виноват. – Но мне не было весело, – заглянул ей в глаза, – ни капли. Мне было хуёво не из-за денег. Из-за того, что ты была с другим парнем.
– Ревновал? – Улыбка пробралась к ней в голос.
– Ревновал, – признался он, – но сам не хотел об этом думать. Если ревновал, значит ты для меня что-то значишь. А я не мог поверить, что появился человек, на которого мне было не плевать. Испугался, – он говорил искренне, и Дженни затрепетала от восторга, так тронуло её его желание быть с ней честным, – что привяжусь к тебе. Мне это не нравится, Дженни. Всё ещё не нравится, потому что я привык быть один. Я скажу тебе честно, когда начались наши странные отношения, я не предполагал, что может что-то подобное произойти. Даже представить не мог, что ты так в меня вопьёшься, столько станешь для меня значить. Было прикольно, что ко мне стали лучше относиться преподы, что не надо было искать новую девчонку для перепиха, – она поморщилась, а Тэхён продолжал давить её своими словами, – что появилась у меня впервые за жизнь официальная девушка. Мне это нравилось.
– Больше нет?
– Нет, – отрезал он вшивенькие её надежды, от которых она старалась избавиться, но так и не смогла, – мне это не нравится. Потому что я не хочу обязательств. Не хочу менять свою жизнь. Мне страшно, Дженни.
– Страшно, что я тебя оставлю? – Ей бы стоило прикусить язык и оставить свои догадки при себе, но она не могла. Слишком много боли вылилось на неё за это время, слишком много смелости ей потребовалось, чтобы этот разговор завести, и она не хотела его заканчивать, хотела выяснить всё.
Тэхён задумался. Нахмурились брови, появилась морщинка на переносице. Его руки, до сих пор сжимающие её, напряглись, сжали ладони крепче. Дженни тут же захотелось попросить прощения, в сотый, кажется, раз за этот вечер, но она сдержала себя. Ей важно было, чтобы он задумался, чтобы смог собственные страхи побороть. Нельзя так жить, нельзя отторгать от себя любовь. Даже если не она, Дженни, его судьба, Тэхён заслуживает того, чтобы быть счастливым. Он этого больше остальных был достоин. И пусть ей было больно от осознания того, что вместе им не быть, она всё равно хотела для него счастья. Огромного, такого, чтобы оно Тэхёна поглотило с головой, до конца его жизни, долгой и полной здоровья и любви, его наполняло, не выпускало из объятий.
– Не знаю, – наконец ответил он, – честно, не знаю. Когда ты сказала, сперва подумал, что глупости это. Только вот, похоже, и правда боюсь. Ведь никто рядом со мной надолго не задерживается. Один Чонгук меня терпит, но это другое. Он – семья.
– В нашу первую встречу ты тоже так сказал, – она улыбнулась, – что вы семья.
– Настоящая моя семья меня бросила, – пробормотал он, а потом, опомнившись, постарался добавить в голос уверенности, засмеялся, – даже мама ради такого паршивого ребёнка не захотела эту жизнь ебучую терпеть.
– Ты тоже можешь не прятаться, – оборвала его насмешки над собственным горем Дженни, – можешь грустить. Джису мне всегда говорила: надо часть своей боли не близких перекидывать, так легче станет. Перекинь на меня свою боль, Тэхён. Я выдержу.
Они замолчали. Повисла напряжённая, обнадёживающая тишина. Такая, что задрожало всё внутри у Дженни. Если он позволит ей увидеть, его боль, значит она стала близким человеком? Стала не просто девчонкой для перепиха? Стала кем-то, от кого у него внутри зудит и чешется, и беспокоится, и свербит?
– Даже отец сбежать предпочёл, – тихо заговорил Тэхён. – Из квартиры, в которой повесилась его жена, в которой жили двое мёртвых его сыновей, и один живой. Он сбежал от сына наркомана, сбежал, оставив меня, сходящего с ума, жалкого и одичавшего. Только Чонгук и его родители рядом остались. Выхаживали меня, вытаскивали из притонов. Затащили меня в клинику, заставили пройти лечение. А отец сбрасывал деньги, не узнавая, для чего подростку вообще нужны такие суммы. И я снюхивал мет с грязных раковин и обоссаных толчков, а потом, когда не хватало, втирал его в дёсны, и еле мог говорить. Мне повезло, что всё так закончилось. Повезло с Чонгуком. Он действительно семья, но я у него крови выпил столько, что ещё на трёх людей хватит. Он терпел. Только он и смог от меня не отстранится, а быть рядом всегда. И в горе, и в радости, блять, – вновь сработала защитная реакция.
Но Дженни было не провести. Она видела, как тяжело дались Тэхёну эти слова, как сложно было признавать свою зависимость от другого человека. Она размышляла над тем, что сказать. Как поддержать его, как дать понять, что она услышала его, поняла его боль и взяла на себя? Как Джису это делала? Как сама, Дженни, только что на Тэхёна спихнула часть своей?
Она потянулась к нему, двумя руками обхватила за шею, прижалась крепко-крепко. Вдавилась своей грудью, животом, бёдрами в его тело, привстала на цыпочки, достала губами до его скулы, и поцеловала её. Тэхён не отвечал сперва, стоял, ошеломлённый неожиданным этим напором. А когда Дженни носом прочертила лёгкую линию по его подбородку, не выдержал, обхватил её руками, знакомо пробежался пальцами по позвонкам, будто бы их пересчитывая, вдохнул запах её кожи – груша и вереск, уткнулся в облако волос.
– Я скучала, – призналась Дженни, задыхаясь от счастья и от того, как сильно его рука сдавливала её грудную клетку.
– Я тоже, – отозвался он, и отстранил её, приподнял над землёй, губами поймал испуганный, возмущённый писк.
Тэхён усадил её на стол, предварительно отодвинув кружку, стал между её ног, голых и беззащитных, с болтающимися на кончиках пальцев тапками. Он долго рассматривал её лицо, и Дженни краснела и смущалась, и губы её расплывались в улыбке, а взгляд становился рассеянным и туманным.
– Что же мне делать с тобой, Дженни Ким? – Спросил он, прикрывая глаза, будто действительно всерьёз задумался над этим вопросом.
– Что хочешь, – честно ответила она, и рассмеялась в ответ на его громкий, искренний хохот.
– Не могу тебя отпустить, – прошептал Тэхён, – не могу.
У Дженни изнутри зачесалась грудная клетка, так трудно стало дышать, так невыносимо было не давать своей вере шансов. И вера – глупое это чувство, которое должно было подохнуть уже тысячи раз, учитывая её жизнь, совсем безрадостную и безнадёжную, встрепенулась, подняла голову, с надеждой уставилась на Тэхёна – любимого своего человека.
