– Не надо, – попросил Тэхён, подливая в её кружку кипяток, – не продолжай. Тебе тяжело.
– Я не дошла до самого интересного, – сказала Дженни, и улыбнулась, как сумасшедшая.
Про Хисына она говорила дольше всего. Она вспоминала их свидания, в подробностях описывала начало их отношений и то, какой защищённой она себя чувствовала. Тэхён хмурился, брови его сдвигались всё сильнее, и Дженни не понимала, что таится за его злостью. Он её так ненавидит? Или Хисына?
– Он хотел пробовать разное, – подбирая слова, стараясь не срываться на шёпот, чтобы было проще, говорила Дженни, – в постели. Постоянно что-то придумывал. Он покупал игрушки, и сперва это было даже забавно. Я никогда такого не пробовала, не знала, что с телом можно такие махинации проводить. Но в этом оказалась вся загвоздка. Я оказалась просто телом, понимаешь? – Она отпустила, наконец, своё сознание, и слова полились из неё, заполонили всё пространство, зажужжали, забились в щели, и глядели на неё оттуда, испуганные, что снова запихнёт их Дженни обратно, и не выпустит больше, не даст свободы. – Сперва была душой и личностью, а потом осталась телом. Я пыталась полюбить то, что он со мной делал. Он обожал экспериментировать. Не вместе, а только я. Я должна была выходить на улицу голой, я должна была засовывать в себя сразу несколько игрушек, я должна была наряжаться, как последняя шлюха, и стоять на трассе, чтобы он притворялся, будто меня снимает. Я пыталась полюбить постоянное ощущение униженности. Но не смогла. Я была ему должна, он постоянно делал какие-то подарки, он оплатил реабилитационный курс для Джису, он много чем мне помог. И поэтому я не могла отказать. Нет, – она помотала головой, не заметила, что снова уставилась на свои пальцы, на ногти, которые расковыряли кожу на ладони в кровь, – я не могла ему отказать, потому что жалела его. Он очень хотел любви, и я думала, что смогу ему его дать. Меня никто не любил, а я могла другого человека таким счастьем одарить, – она усмехнулась грустно. – Только вот никому моя любовь не нужна, никому.
– Дженни, – он потянулся через стол, разобрал клубок из её ладоней, – пожалуйста, остановись. Не надо так себя мучить.
Она не поднимала глаз, не видела его лица, и не хотела видеть, потому что не смогла выдержать, увидев там презрение и обвинение. Она сама себя презирала и обвиняла, этого было достаточно.
– Я хочу сказать, – продолжила она, – для меня это важно, – теперь её взгляд был устремлён на его ладони, которые накрыли её. И его большие пальцы нежно поглаживали кожу на её запястьях, проходились круговыми движениями по косточкам. – Однажды он попросил меня поехать к его другу. Я не хотела верить, что меня продают. Но это была именно продажа, а может и дар, я не знаю, – она засмеялась, хрипло и с надрывом, вспоминая тот день. – Знаешь, как я поняла, что он хочет отдать моё тело другому человеку? – Подняла взгляд, но не осмелилась Тэхёну в глаза заглянуть, уставилась в стену, захватила в обзор кусочек его уха и несколько прядей волос, сфокусировалась на них. – Он был очень добрым, – не дождалась от него ответа, продолжила сама, почувствовав только, как напряглись его ладони, – а он всегда бывал добрым, когда хотел придумать что-то новое. Я спросила у него тогда, что это значит. Неужели он принимает меня за шлюху? А он ответил, что я давно ей стала. У меня случилась истерика, – странно, но чем болезненнее были воспоминания, тем спокойнее она становилась внешне, – и он ударил меня. Не сильно и не больно. Просто дал несколько пощёчин, чтобы я пришла в себя. И я поняла, что больше так не смогу.
Она замолчала. Говорить было тяжело, хотелось пить, но она не могла поднять свои руки из-за ладоней Тэхёна, всё ещё лежавших на её.
– Поплачь, – нарушил он молчание, – если хочешь, поплачь, и тебе станет легче.
– Нет, – Дженни была тверда, – я должна рассказать тебе всё, – она была благодарна Тэхёну за то, что он держал её. Его пальцы, поглаживающие её, приземляли, возвращались в настоящее, где она, может, и не была любима, но была счастлива по-настоящему. – Я сказала, что поеду. Только сперва попросила заехать к нам домой. Придумала что-то про то, что надо переодеться, и он был настолько возбуждён от предстоящего действа, что ничего не заподозрил. Я собрала все его подарки. Их было много, очень много, понадобилось две огромные коробки для вещей и одна небольшая – для украшений. Удивительно, но я очень быстро всё собрала. Вещи, которые он дарил, все лежали отдельно, потому что я ими не пользовалась. И я вынесла эти коробки к нему в машину, и сказала, что это для сюрприза. Мне кажется, он обдрочился, пока меня ждал, поэтому был невменяем и невнимателен. Мы поехали к его другу, – пальцы Тэхёна сжали её запястья так сильно, что кожа стала белой, но Дженни не обратила на это внимания, – и я поднялась в его квартиру, а Хисын остался в машине. Наверняка представлял, как меня там ебут и упивался собственной властью. Только Генри был не в состоянии продержаться даже двух минут, и я больше времени провела в ванной, рыдая и сдирая с себя кожу, – Дженни была спокойна, слова вылетали из её рта без преград, будто рассказывала она о чём-то обыденном и простом, а не о потере себя. – Я вернулась в машину и сказала, что он сделал из меня элитную проститутку, а значит, одна ночь, проведённая им в качестве сутенёра, окупила всё, что он на меня потратил. И ушла.
Она закончила скомкано, понимая, что не выдержит больше. Она умерла в тот день. Умерла, казалось, навсегда.
Пока она складывала вещи в квартире, Джису всё выпытывала, что случилось, а у Дженни внутри не осталось ничего, кроме бесконечной ледяной пустыни, и она не могла ответить, что едет выкупать себя, что едет заниматься сексом не за деньги даже, а за услуги, что ждёт в машине её не мужчина, которого она старалась полюбить, а сутенёр.
Когда Хисын благодарил её за то, что она такая понимающая и прекрасная девушка, когда признавался ей в любви и целовал руки, отправляя на смерть, Дженни чувствовала только омерзение и жуткую злость от того, что он момент её кончины оттягивал.
Она готова была погрузиться во тьму с головой, она даже предвкушала этот момент и ждала его, потому что находится в мире, остающимся обычным, не было сил. Она хотела окунуться во мрак, потому что там ей было самое место.
Когда Генри пытался вытянуть из неё хоть слово, изъясняясь на ломанном корейском, она натягивала свою улыбку и внутренне содрогалась, и торопила его: «Давай, давай, скорее, я больше не могу находиться в неведении, я так хочу сбежать, привяжи меня кандалами к этому ужасу, и покончим со всем».
Когда он раздевал её своими толстыми, горячими пальцами, слюнявил её бельё и кожу, Дженни прекратила чувствовать окончательно, и превратилась в то, что из неё так долго лепил Хисын – в тело.
Когда она ушла в ванную и вывернула кран на максимум, так, чтобы почти кипяток лился, кожа её покраснела, только Дженни ничего не чувствовала. Ей противно было прикасаться ко всему, что было в том доме, и поэтому она отдирала себя ногтями, расцарапывала в кровь, пока не заклубилась вокруг её ног вода розового цвета.
Когда Генри поцеловал её напоследок в щёку, слюняво, как рыба, захватывая её кожу, всасывая внутрь себя, она стерпела и пожелала ему доброй ночи, а потом проклинала его несколько месяцев, до тех пор, пока не закончились у неё в голове идеи для новых пыток. Генри должен был пройти восемь кругов ада, и остаться кипеть в смоле под надзором Гериона, и чтобы черти вонзали в него багры при каждой попытке выбраться.
Девятый круг был припасён для главного её мучителя. Три великих предателя было у Данте: Иуда, Брут и Кассий. Дженни надеялась, что для Пак Хисына Люцифер тоже освободит местечко, и заморозит его в ледяной горе, и вечность он будет ощущать то, что случилось с ней – бесконечный, пробирающий до костей, до души и до сердца холод.
Когда она спустилась к нему в машину, вид у Хисына был победоносный и радостный, и он потянулся к ней, чтобы обнять, чтобы погладить по волосам и прошептать в ухо очередной обман, как делал он всегда, после каждой новой забавы. Дженни отшатнулась от него. Она смогла говорить с ним только благодаря льду, сковавшему внутренности, не растаявшему даже под горячей водой, даже под напором крови её, бурлящей и жаждущей отмщения.
