– Хочешь попробовать? – Он говорил серьёзно, без тени насмешки в голосе.

– Какой ещё актрисой? – У неё всё тело вдруг ослабло, даже голос стал тише.

– В моём фильме, – Чонгук прищурился, наклонил голову, пытаясь прочесть её эмоции.

– Ты издеваешься надо мной? – Всё также тихо поинтересовалась Джису, и взгляд её, растерянный от его поведения, опустился на колени, на лежащие на них, сомкнутые в тугой замок руки.

– Нет, – он всё-таки присел, накрыл её бледные руки своими, будто вымазанными в чёрной краске, – посмотри на меня, Джису?

Она послушалась, и вдруг поняла, что из глаз её, так хорошо привыкших сражаться со слезами в присутствии незнакомцев, полилась солёная, щиплющая сгрызенные в кровь губы, вода. Слёзы. В присутствии другого человека. Не Дженни. Не медсестры.

– Почему ты плачешь? – Спросил он шёпотом, будто бы стесняясь, и пальцы его собрали влагу с её щёк, и когда слёзы кончились, так же резко, как и начались, словно кто-то выключил кран, пальцы его теплом остались на её коже.

– Просто так, – хмыкнула Джису, надевая на себя броню из цинизма и самоуверенности, – так что за фильм?

– Ты же знаешь, что я на режиссёрском учусь? – Спросил он, не отпуская её лицо, продолжая вглядываться в её глаза. Она кивнула, подтверждая. – Мне надо снять короткометражку для того, чтобы получить допуск к экзамену. Я всё думал, что же такого выдумать, а тут смотрел на тебя, такую печальную и красивую, и придумал.

– Что ты придумал? – Дрогнул и голос её, и нутро.

– Сниму тебя. Согласишься? – Во взгляде его был вызов, а Джису же не маленькая, она на «слабо» уже двадцать лет не велась, она в такое не верила.

– Я играть не умею, – сказала только.

– Тебе и не надо, – разулыбался он, будто дело уже было решено. – Фильм будет документальным, – лицо его, гибкое, живое, тут же приобрело печальное выражение, – вот бля, не хотел, как отец, но куда уж теперь деться, – вздохнул тяжело, словно деваться действительно было некуда.

– И что обо мне снимать? – Джису растерялась, заворочалось в ней нехорошее предчувствие. – Как калека о жизни своей горюет? – Продолжила шёпотом, и сама своих слов испугалась, с такой скоростью оторвались от её лица его руки, так искренне возмутился он сам, весь взвился, нахохрился. И плечи его, и брови поднялись вверх, и даже верхняя губа чуть приподнялась, обнажая передние зубы.

Джису растерялась. Она всегда думала самое плохое о людях. Не потому что была такой уж замшелой пессимисткой, просто так сложилась жизнь. Жизнь заставила её перестать надеяться, жизнь научила её смирению, но она этого не хотела. Вся натура её стремилась к сражениям, к завоеваниям, и только тело это, слабое и больное, ни на что не было годно.

– Нет, – взял себя в руки он. Вновь на Джису смотрел кто-то незнакомый. Чонгук вдруг стал казаться взрослее и увереннее, таким она его ещё не видела. – Я хочу показать тебя счастливой.

– Тут придётся постараться момент поймать, – ухмыльнулась Джису, – как можно заметить, счастья в моей жизни маловато.

– Окей! – Радостно объявил он, вскочил, поставил посуду в раковину, направился к выходу. – Тогда ты собирайся, а я схожу за аппаратурой! Хорошо, что всегда с собой её вожу, как знал, – последнюю фразу он произнёс тише, себе под нос.

– Куда собираться? – От таких резких скачков в его настроении у Джису закружилась голова, она растерялась и разволновалась.

– Искать твоё счастье, – подмигнул Чонгук, и скрылся за дверью.

– Моё счастье? – Повторила Джису шёпотом. – Надо же, моё счастье, – она улыбалась, сама не понимая, почему, и направилась в комнату, намереваясь разбудить сестру и заставить сделать ей самый обворожительный в мире макияж.

Джису захотелось стать красавицей. Стать счастья, ещё ненайденного, но уже предчувствуемого, достойной.

========== XXIV. ==========

Si vis amāri, ama.

Если хочешь быть любимой, люби.

– Мы тут не останемся! – Дженни выглядела искренне возмущённой, глаза её пылали праведным гневом.

– У тебя есть ещё варианты? – Спокойно поинтересовалась Джису. Она не боялась того, что Дженни её не послушается. Сестра умела забывать о гордости в критические моменты, а сейчас был именно такой.

– Я что-нибудь придумаю, – она упрямо сжала губы, нахмурилась. Дженни выглядела помято. Лицо её было бледным, волосы взлохматились, образовались на них колтуны от того, что легла спать, не высушив их. Дженни старалась держаться, но выходило у неё плохо. Её явно измучили последние дни, а особенно – прошлая ночь, ей нужен был перерыв. Джису была благодарна Тэхёну за то, что он ушёл, оставив сестру саму разбираться со своими чувствами, давая ей передышку.

– Вот и думай не спеша, – примирительно сказала Джису, – я обо всём с ним договорилась. Не переживай, он к Чонгуку переехал, не на улице остался. А мы, – тут же добавила ложку дёгтя, – останемся, если уйдём. Так что давай будем благоразумными.

Дженни набрала в рот побольше воздуха, собираясь спорить, но просто выпустила его через рот с тяжёлым, грудным стоном, повалилась обратно на кровать, несколько раз ударила разведёнными в стороны руками по матрасу, свернулась в клубочек.

– Ладно, тогда я буду спать, – зевком подтвердила своё намерение.

– Сперва помоги мне кое с чем, – Джису неожиданно для самой себя засмущалась, запереживала.

– С чем? – Поинтересовалась сестра, не поднимая голову.

– Накрась меня. И подбери наряд посимпатичнее.

Дженни подскочила на кровати с такой скоростью, словно началось какое-то соревнование, из глаз её пропала вся сонливость, а лицо стало хитрым и настороженным.

– И куда же моя сестрёнка собирается? – Она подмигнула, расплылась в улыбке. – Может быть на свидание?

– Глупостей не говори! – Задохнулась от возмущения Джису, швырнула в Дженни подушкой, удачно подвернувшейся под руку. – Чонгук хочет снять про меня фильм. Документальный, – заметив удивление и немой вопрос в глазах сестры, она тут же продолжила, – но я сама не знаю подробностей. Просто вдруг очень захотелось попробовать, – замялась, – можно же?

– Конечно, можно, – улыбнулась Дженни мягкой материнской улыбкой. Она редко так улыбалась: как взрослая, отпускающая своего ребёнка в долгое путешествие. Джису сперва эта улыбка обижала, столько в ней было покровительства и обожания, а потом полюбила её больше всех остальных. Приятно было видеть, что кто-то о ней так заботится.

Сборы заняли куда больше времени, чем Джису рассчитывала. Вернулся Чонгук, принёс с собой маленькую камеру, и от нечего делать начал их снимать. «Я не в форме!», – возмутилась Дженни, прикрывая лицо руками, а он только засмеялся, и сказал, что для настоящего режиссёра нет ничего лучше, чем искренность его актёров.

Джису чувствовала себя как дома. В этой большей квартире, светлой и неуютной, пустой, наполненной только людьми и их теплом, ей было очень хорошо. Дженни была сосредоточенна, когда наносила на неё макияж, приговаривая периодически, что истёкший срок годности – это ещё не приговор. «Ты у меня и так красавица», – заявляла она, – «но камера не любит широких пор и любых несовершенств. Так что мы это подправим».

Чонгук смеялся с их серьёзного подхода к делу, и решил в процессе устроить блиц-интервью со своими актрисами.

– Сперва отвечай ты, Дженни, – потребовал он, настраивая камеру. Джису сидела на кровати, а Дженни забралась на неё, и наносила макияж внимательно и осторожно, периодически слюнявя ватный диск и подтирая какие-то кривые линии.

– Почему я первая? – Поинтересовалась без особого энтузиазма.

– Потому что ты в нашем фильме проходной персонаж, надо быстренько с тобой разобраться, – без запинки отчеканил Чонгук.

Джису тихонько фыркнула: вряд ли кто-то ещё посмел бы назвать её сестру проходным персонажем. Дженни только бросила на парня недовольный взгляд, надула губы в притворной обиде.

– Прощаю тебе это только потому, что главная героиня – моя сестрёнка, – хмыкнула она, и приподняла подбородок Джису ещё выше, принялась колдовать с её глазами.