Тэхён молчал. Они смотрели мимо друг друга, и разлилось в той светлой кухне с пустыми поверхностями и пузатым зелёным чайником на столешнице, молчание, до того полное и печальное, что не было сил его терпеть.
– Убеди её тут остаться, пока нормальную квартиру не найдёте, – Тэхён крякнул, поднялся на ноги, – пусть свою гордость подальше запихнёт и не выдумывает.
– Хорошо, – Джису почувствовала, что между ними возникло понимание, странное и невозможное, но удивительно лёгкое.
Тэхён вышел из кухни, а спустя пару минут хлопнула входная дверь, и только после этого Джису поняла, как тяжело ей было держаться всё это время. Разговор выжал из неё все соки, день будто бы уже близился к концу, а не только начинался.
Она открыла нижний шкафчик, удовлетворённо нашла там свою посуду и хлопья, которые обожала есть на завтрак. Дженни быстро и проворно обустроила пространство в квартире Тэхёна так, чтобы Джису там было удобно, и он, кажется, даже не замечал изменений и был совсем не против.
Поедая свои хлопья в сухомятку, словно чипсы, Джису размышляла о том, как её сестра стала таким человеком. Дженни всегда мечтала. Всегда. В пять лет она заявила, что, если не может выйти за папу, то будет ждать принца, который обязан будет сразиться с чудовищами, чтобы заслужить её руки. Папа, тогда ещё любящий их, смешливый, не злой, обещал, что для будущих ухажёров дочерей станет пострашнее любых чудовищ, устроит им такие испытания, что мама не горюй. Джису тогда сказала, что ей мальчишки не нужны, она будет танцовщицей и объездит весь мир.
У Джису не осталось ни танцев, ни папы, ни ухажёров, которые в её шестнадцать действительно околачивались возле дома, но не с заботливым отцом сталкивались, а с яростными воплями, двумя потерянными девочками, алкоголичкой и тираном.
Печальные её размышления о прошлом прервал настойчивый стук в дверь. Она улыбнулась. Стучал только Чонгук, отчего-то не признававший звонки и ими не пользовавшийся.
– Ты разве не знаешь, что случилось? – Спросила она, открывая ему дверь, и тут же отъезжая, чтобы пропустить не своего гостя в не свой дом.
– Здорово, – Чонгук скинул куртку, наклонился к ней, бесцеремонно пожал руку, – если ты про то, что Тэхён поссорился с Дженни, то знаю, он у меня будет ночевать. Этот придурок мне весь мозг выел своим нытьём, я от него сбежал. Вы то, девчонки, веселее будете, правда? – Он подмигнул Джису, снял, наконец, кроссовки, сам развернул коляску, повёз её на кухню.
Джису было приятно находиться с ним в одной компании. Чонгук будто бы не замечал её несовершенств, шутил с ней по-чёрному, рассказывал смешные истории из своей жизни, и был очень тактильным человеком. Он постоянно Джису трогал. Жал ей руки, гладил её по волосам, поправлял плед у неё на коленях, обнимал её и щекотал. Вчера, когда они вместе ездили в торговый центр, чтобы выбрать ему деловой костюм на свадьбу его друзей, Джису замёрзла, и он грел её руки в своих. Сперва дул на сомкнутые её ладони, а потом быстро растирал своими. У Джису тогда в животе пробудилось что-то вроде бабочек, но уверена она не была. Слишком давно ничего подобного не чувствовала.
Рядом с ним она вообще многое испытывала впервые. Он всегда был хозяином положения, и Джису начинала ощущать себя также. Он без проблем таскал на себе и её, и коляску, завозил её во все магазины, не стесняясь нагружал её пакетами, чтобы не нести их самому. Они будто бы стали друзьями, и Джису млела и балдела от такого к себе отношения. Словно она нормальная. Обычная. Как все.
Джису привыкла общаться с медицинским персоналом и с сестрой. Да, в интернете у неё были друзья, она даже пробовала секстинг, но в итоге на неё накатывала такая волна неловкости, что девушка удаляла переписки и старалась поскорее об этом забыть.
В онлайне ей впервые разбили сердце. Она начала переписываться с одним парнем, с которым сошлась на фоне любви к Кавабато Рюси – японскому художнику, работающему в стиле нихонга, и создавшему множество удивительных картин, из которых даже спустя десятилетия, после его смерти, виднелась душа. Парень тот казался Джису идеалом. Он был милым, не приставучим, легко поддерживал разговор, но при этом всегда знал, когда следовало отступить. Однажды он прислал сообщение: «Кажется, я начинаю влюбляться в тебя», и Джису, спустя часы сомнений и избиений ни в чём неповинной подушки, ответила: «Я давно в тебя влюбилась». Она призналась ему в том, что не может ходить, спустя пару недель после начала их отношений на расстоянии. Он сперва пропал на два дня, а после написал, что не может тащить на себе такую ношу, извинился, и удалил переписку.
Джису сперва расстроилась, а после впала в ярость. Разве она навязывалась ему в ноши? Разве она предлагала любить её и в горе, и в болезни? Нет, она просто хотела попробовать, что же это такое – отношения. А ей отказали.
Позже она попыталась ещё раз в приложении для знакомств, но уже сразу указала на свою инвалидность. И вновь завязалась приятная переписка, мужчина был старше Джису на семь лет, и казался очень умным и обаятельным. Она едва не согласилась на встречу, но совершенно случайно нашла пост о нём от мамы девушки с расстройством аутистического спектра. Женщина писала, что мужчина этот – извращенец, кайфующий от осознания собственного величия рядом с людьми с какими-то особенностями.
Тогда Джису смирилась с тем, что жизнь её останется в интернете. Она играла в игры, рисовала, постоянно общалась в социальных сетях, но не хотела больше никого посвящать в свои проблемы, не хотела надеяться на нечто большее.
И тут – Чонгук. Совершенно очаровательный в грубой своей манере общения, с бесчисленными татуировками и светлой, словно весеннее солнце, душой. Джису верила, что мир оберегал Чонгука от серьёзных невзгод, как главное своё сокровище. За пару дней, что они провели вместе, она полюбила его всем своим существом. Не как мужчину, как человека, проявившего к ней доброту и участие, и при этом совершенно не выглядящего обязанным или ущемлённым.
Рядом с Чонгуком она не чувствовала за себя неловкости и стыда, он делал её уверенной. Он её защищал, и Джису было грустно, что эта защита вряд ли продлится дольше, чем отношения Дженни и Тэхёна. Чонгук был вежлив и мил с сестрой подружки своего лучшего друга, но ничьё великодушие не может распространяться дальше определённых границ.
– Чего такая грустная? – Он потрепал Джису по волосам.
– Да атмосфера в доме к веселью не располагает, – она не хотела грубить, но знала, что он не обидится, а лишь улыбнётся и скажет какую-нибудь ерунду.
– Не знаю, я тут, а значит и атмосфера пушечная, – он копошился в шкафчиках, ставил чайник, добавил в хлопья Джису молоко, а после, не спрашивая, приготовил ей чай и поджарил два тоста.
Есть не хотелось, и она ковырялась в тарелке, грустно поддакивая его жалобам на учёбу и сложные задания.
– Нет, так мы не сработаемся! – Он ударил кулаком по столу, и Джису дёрнулась от неожиданности и испуга. – Прости, – заметил Чонгук её реакцию, – но от твоего кислого лица мне самому херово становится. Погнали куда-нибудь. Развлечёмся.
– Куда? – Джису не очень хотелось оставлять Дженни в нестабильном состоянии, но и терять шанс выбраться в город, да ещё и с человеком, который мог её поддержать, она не хотела.
Чонгук пристально на неё смотрел. Окинул взглядом с головы до ног, сфокусировался на её коленях, по привычке укрытых красным пледом. Джису поёжилась.
– Чего так разглядываешь меня, что новое хочешь увидеть? – Поинтересовалась грубо.
– Нет, – Чонгук раздражённо мотнул головой, будто она его от чего-то важного отвлекала.
– Тогда что? – Джису начала раздражаться, её смущало столь пристальное внимание от этого человека.
– Джису, – он подошёл к ней, и впервые не присел, чтобы быть на одном уровне, а смотрел на неё сверху-вниз, оценивающим и внимательным взглядом, – а ты случайно никогда не хотела стать актрисой?
– Нет, – у неё в груди забилось что-то беспокойно, затрепыхалось. Он же не начнёт над ней смеяться, не начнёт, точно? Она в любом случае уже взрослая, она может за себя постоять. Только почему вопрос этот так ранил, заставлял так беспокоиться, чувствовать себя голой и беззащитной?
