Они валялись на кровати, сминая простыни и сбрасывая на пол подушки, они целовались и шептали глупости, такие легкомысленные и дурные, что ни один из них не смог бы вспомнить этот разговор ни за какие деньги. Они были похожи на щенят, что не могут говорить, и выражают всю свою любовь и признательность телом, и в телесности этой – ничего от физики, а всё только от души.
У Дженни губы стали похожи на переспевший гранат, только без всякой помады, и она улыбалась ими, открывая белые зубы, и сама была похожа на нимфу, блестя голым своим телом, не стыдясь.
Она испытывала счастье, и замечала в трескучих глазах Тэхёна, цепких и хитрых, что он видит её насквозь, что он её счастьем сам наполняется. Он у неё счастье воровал, но Дженни была не против. Если стесняется попросить, пусть ворует, пусть заберёт у неё всё, она это переживёт. Внутри неё – родник, и он пережил годы в пустыне, он научился справляться, он выживет при любых условиях. Дженни роднику своему верила, и замирала, и прислушивалась, как внутри неё журчит и смеётся.
Это была радость.
Они поднялись поздно, тёплые и разнеженные, и запахи их смешались, и оторваться друг от друга казалось чем-то странным и невозможным. Она толкала его своим бедром, пока они чистили зубы, а он вымазал ей пастой нос.
Она заглянула в комнату к сестре, чтобы узнать, не надо ли ей чем-то помочь, но Джису только махнула на неё рукой – она разговаривала с кем-то по видеосвязи. У сестры было много друзей в онлайне, Дженни, сперва, это напрягало, она боялась, что та наткнётся на каких-нибудь извращенцев, но со временем успокоилась и смирилась. Джису была счастлива, когда общалась вот так, не говоря людям о своих особенностях, оставаясь для них просто красивой девушкой, не любящей выходить из дома.
Дженни прошла на кухню, и застыла в дверях, наблюдая за тем, как Тэхён заваривает в её зелёном чайничке чай, как достаёт с полки её огромную кружку и две маленькие, прилично-белые – для себя и Джису. Он нахмурился, открыв холодильник, разглядывая пустые его внутренности, и Дженни, не выдержав, хихикнула.
Она знала, что воспоминания эти будет хранить пуще любых других, что ничего дороже у неё уже не будет. Три кружки эти, в рядок стоящие на столе, были её мечтой. Она, Джису и любимый человек рядом. Не хватало только корги, но и без неё, без собаки этой, было прекрасно. Слово, что крутилось у Дженни на языке, было страшным и непривычным. Он таких слов становилось больно, она им не доверяла.
Тэхён обернулся на её смешок, поймал обеспокоенный взгляд. Приподнял брови, спрашивая, что случилось, но ответа не дождался, подошёл к ней, скинул со своих ног тапочки, наклонился, и сам её ноги в них переставил.
– Сколько надо повторять, чтобы босиком не ходила? – Его ворчание было привычным и родным, и Дженни не выдержала. Слова рвались из неё наружу, не давая с ними справиться, ей казалось, что, если она не произнесёт их, то не выдержит и разорвётся, просто лопнет, как перекаченный воздушный шар.
– Мы как семья, – сказала она, и, заметив, как напряглись его плечи, как резко он дёрнулся, поднимаясь с колен, затараторила, – но это так, просто замечание. Это тебя ни к чему не обязывает, я просто чувствую, – она задохнулась, не в силах справиться с эмоциями, – слишком много всего, и оно из меня рвётся наружу. Это тяжело, – она обрубила себя на полуслове, потому что хотелось добавить, что ей любить его – тяжело. Что она с таким грузом одна не справляется. Это, конечно, большая наглость, но не может ли он ей помочь? Не может ли он, хоть чуточку, хоть самую малость её полюбить?
Она не смела от него этого просить. Она знала, что таких, как Дженни Ким, не любят. Запомнила это очень давно, и никто с тех пор так и не разрушил это убеждение, не разнёс его по кирпичикам, не разломал. Оно правдиво от и до. То, что сама она полюбить смогла – это уже большая удача. Благословение. За такое надо благодарить, а она, гадкая, только и может, что о большем мечтать.
Тэхён молчал, и взгляд его был устремлён в стену – белую, словно пенка от молока. Его лицо выражало титаническую внутреннюю работу, и у Дженни всё внутри задрожало и заволновалось. А если он сейчас решит, что хватит с него её сумасшествия? Если он оставит её, как оставляли её все остальные? Не бросит нет, чтобы кого-то бросить, его надо сперва подобрать, а Дженни к нему сама пришла, сама навязалась. Оставит.
Она вглядывалась в его лицо, пыталась угадать по нему, что он чувствует, и не могла, потому что мысли её были мрачными и тёмными, и не хотели отступать.
– Дженни, – она заметила, что он всегда так делал, когда хотел отсрочить неприятные слова. Говорил имя собеседника, будто оно служило обезболивающим. Словно превентивная мера – назвать человека по имени, и вот он уже защищён от любой боли, готов к любым потрясениям. – Я понимаю, что ты чувствуешь…
– Нет, – она не ожидала от себя такой быстрой, такой злобной реакции. Даже рука её взлетела вверх в предупреждающем жесте, остановилась в нескольких сантиметрах от его губ. – Ты не понимаешь.
Тэхён поморщился, потёр переносицу указательным пальцем, взял её ладонь в свою, поднёс к щеке. И вновь её внутренности испытывали потрясение, они вообще в последнее время столько кульбитов наделали, что могли выступать в воздушных шоу, и затряслись мелко-мелко. Он поцеловал её запястье. Её пальцы, против воли, идя наперекор приказам рассудка, ласкали щетинистую кожу его щёк.
– Я не понимаю, – подтвердил он.
– Колюче, – Дженни оборвала его снова, только теперь не яростно, а со смешком. – Не хочу об этом разговаривать. Давай лучше завтрак закажем?
Она была трусихой, но эти мгновения, этот день портить не хотела. Не могла себе позволить. Поэтому бежала от собственных чувств и от его вежливых объяснений, бежала, сломя голову, не замечая, что траектория её бега – круг.
Тэхён выдохнул, чмокнул её в лоб, а она подставила рот, и нос, и шею, и он вновь и вновь целовал её, будто извиняясь за то, что губы эти не могут сказать ей тех слов, которых она так нестерпимо жаждет. И Дженни принимала его извинения, хотя понимала, что он даже их ей не должен, но принимала их целой своей душой, успокаивала её ими, гладила. Дженни себя жалела, и думала, ничуть не стесняясь, про себя: «Кто, если не я?».
– Я вам не помешаю? – Джису подъехала незаметно, и Дженни отшатнулась от Тэхёна, будто нерадивая школьница, попавшаяся на глаза строгому отцу, ударилась головой о стену, и засмеялась, совсем не почувствовав боли.
– Даже если и мешаешь, я тебе об этом не скажу, – она проскользнула мимо Тэхёна, явно смущённого, разлила чай по кружкам.
– Ох уж эти парочки, – Джису тоже было неловко, это чувствовалось по тому, как вжималась в плечи её голова, как настороженно косилась она на парня.
– Доброе утро, – он опомнился первый, дружелюбно улыбнулся ей.
– Доброе, – Джису напряглась ещё больше, осознав, что не поздоровалась с хозяином квартиры.
– Что хочешь на завтрак? – Дженни с ногами забралась на стул, полезла в телефон, выбирая доставку.
– Тоже, что и вы, – ответ сестры был быстрым и однозначным.
– Тэхёну всё равно, а я в сомнениях, – Дженни взглядом попыталась передать, что в этой ситуации стесняться нечего, всё под контролем.
– Тогда, может, пончики?
– Отличный вариант, – Тэхён явно пытался наладить контакт, поэтому выразил куда больше энтузиазма, чем обычно.
Дженни боялась, что неловкость будет сковывать их, что ей всё время придётся быть мостиком между сестрой и парнем, но смущение рассосалось на удивление быстро, и уже через десять минут Тэхён с сочувствием принимал жалобы Джису на то, что Дженни слушает только классическую музыку и запрещает включать что-либо другое.
– Я вообще не понимаю! Ладно бы мы музыкантами были, так нет, она даже собачий вальс на пианино сыграть не может! – Размахивая руками, подтверждая собственные слова, возмущалась Джису.
– Не знаю, я в машине включаю, она вроде не против, – Тэхён переводил растерянный взгляд с одной девушки на другую.
