Дженни шла впереди, смешно шлёпая. Она заговорила, не оборачивая, тихо, будто нехотя, но он услышал каждое слово:

– Тэхён, спасибо тебе. Я благодарна до такой степени, что едва держусь, лишь бы не зарыдать. У меня давно не было человека, которому можно позвонить, когда случается беда. Знаешь, я так испугалась, – она остановилась, развернулась к нему лицом, – когда поняла, что думаю о тебе. Я была в растерянности, но у меня был человек, который мог мне помочь, – они стояли друг напротив друга, загруженные, неспособные проявлять свои чувства, неспособные дотронуться друг до друга, – у меня был ты. Ты стал моим быстрым набором, моим ангелом, – признания, не подходящие этому подъезду, этому вонючему этажу, их нарядам и их усталости, били Тэхёна куда-то под дых, выбивали почву из-под ног. – Спасибо тебе, – она не выдержала, и заплакала, и сперва одна слеза медленно скатилась по её щеке, а потом другие, будто бы только ожидали отмашки, полились из её глаз. Полились куда-то внутрь Тэхёна, заполняя его внутренности, затапливая жилище мух, и вот, вместо жуткого болота, у него между лёгкими и сердцем – море, солёное и печальное, но живое и прекрасное.

– Не плачь, – прошептал он, потому что говорить громко было страшно. – Не плачь, потому что я не могу тебя утешить.

Она, конечно, не послушалась его, и зарыдала ещё горше, и Тэхён не выдержал, опустил на грязный, заплёванный пол свою ношу – потом купит ей всё в тройном размере, вынул у неё из задубевших рук коляску, прислонил её к стене.

Тэхён стирал пальцами её слёзы, а Дженни цеплялась своими ладонями за его локти, и смотрела, смотрела, смотрела своими бездонными, грустными глазами.

– Не плачь, – почти молил он, – пожалуйста, не надо.

– Не могу, – отвечала она, – я очень тебя люблю.

Она сказала, что любит его. Она плакала из любви к нему, а не из благодарности. У Тэхёна перетряхнуло все внутренности, и, чтобы не показать ей этого, чтобы не дать ей увидеть бури, что внутри него поднялись, Тэхён прижал Дженни к себе, прижал со всей силы, так, что ей должно было стать больно.

Он знал, что ей не стало.

Она обнимала его в ответ, и внутри у Тэхёна разрывались светошумовые гранаты. Больно было ему. Кажется, он начал понимать, что с ним происходит.

– Прости, что я расклеилась, – она потихоньку успокаивалась, похлопала Тэхёна по спине.

Он никак не мог отпустить её. Дженни попыталась выбраться из объятий, отстранилась от него, заглянула в глаза.

В них был ужас. Первозданный, невообразимый, леденящий кровь.

Тэхён увидел на её плече, прямо на мягкой ткани пальто, муху. Она радостно и карикатурно потирала лапки, сообщая, что нашла себе новую жертву. Она предупреждала Тэхёна.

Мухи нашли его слабость. Мухи нашли себе цель.

========== XX. ==========

Дженни видела, что Тэхёна что-то мучало. Что-то страшное происходило внутри него, что-то разрушительное. Он оттолкнул её на лестнице, не сильно, но было обидно, подхватил вещи и первый вышел на улицу. А она осталась стоять там – поражённая какой-то неизведанной до того момента болью. Отвержение? Её отвергали много раз. Непризнание? Она сталкивалась с этим постоянно. Чужая боль. Вот что это было. Дженни чувствовала, что ему плохо, и от этого начинала заболевать сама. Она не понимала, как такое возможно, что это за магия такая, но, кажется, в этом её состоянии было что-то от тех слов Джису: перекинь на кого-нибудь часть своей боли, чтобы самой стало легче. Дженни перекинула на Тэхёна все свои проблемы. А он, сам того не понимая, показал ей свои тревоги, и она тоже должна научиться с ними справляться.

Она вышла к машине обновлённая и испуганная, но сил думать обо всех навалившихся переживаниях не было. Хотелось только лечь поскорее в постель и отдохнуть. Только вот думать было необходимо.

Дженни и так перед Тэхёном в таком долгу, что отплатить скоро не получится. А сейчас они будут у него жить, пусть недолго, но всё-таки. Это её пугало. Ещё теснее переплетаться с ним, ещё больше быть обязанной, ещё сильнее любить. Сопротивляться она не собиралась. Дженни не верила, что сможет выбраться из своих чувств, она – словно мушка, попавшая в паутину, без чужой помощи никак не справиться. А Тэхён не помогал ни капли. Тэхён был добр и достоин каждого мгновения её любви.

– Всё хорошо? – Она забралась на переднее сиденье, тут же обернулась, услышав вопрос Джису.

– Да, просто поностальгировать захотелось, – Дженни усмехнулась, бросила быстрый взгляд на Тэхёна.

Он выглядел напряжённым и испуганным, и Дженни захотелось как-нибудь развеять обстановку, сделать атмосферу в салоне не такой скованной.

– Тэхён, – он завёл машину, кивнул, давая понять, что услышал её обращение, – тебе не кажется, что это слегка несправедливо?

– Что? – Выезжая из узкого двора, он вёл сосредоточенно, на Дженни не смотрел.

– Ты мою сестру на руках раньше, чем меня понёс, – она улыбнулась, шутка показалась ей забавной.

На заднем сиденье фыркнула Джису, а Тэхён, наоборот, напрягся ещё сильнее. Дженни заметила это, заволновалась.

– Я же шучу, – она погладила его по напряжённому предплечью, увидела в зеркальце, что Джису отвела взгляд, стараясь не подглядывать.

– Понял, – Тэхён был неразговорчив, и она отстала от него, не понимая, что стало тому причиной.

С ним периодически такое случалось. Резкие приступы раздражения и злости. Он не желал никого видеть, грубил и казался безразличным. Дженни привыкла, старалась его не трогать, не нарываться. Но ей было страшно, что не поймёт Джису. Что сестра будет думать, что Тэхён всегда такой – холодный и замкнутый, а это ведь неправда. Ей очень хотелось показать Тэхёна с лучшей стороны. Чтобы все видели, какой он на самом деле замечательный – нежный, трогательный, смешливый и взрывной. А особенно хотелось, чтобы это поняла сестра.

Дженни обернулась к ней, поймала обеспокоенный и вопросительный взгляд. Подмигнула, постаралась улыбнуться так, чтобы Джису поверила. Вряд ли у неё получилось, но сестра хотя бы разжала сомкнутые в узкую полоску губы, попыталась тоже их приподнять.

Джису была слабым звеном, когда они были только вдвоём. Творческая, тонкая натура, она легко выходила из себя, впадала в уныние. Она часто сомневалась, порой не могла совладать с чувствами и начинала плакать просто так, без повода. Однако также легко она и раздражалась, выкрикивала ругательства и проклятия.

Дженни прекрасно помнила, как Джису изводила их с матерью, когда только потеряла способность ходить. Она то отказывалась есть, то требовала привезти бургеры с другого конца города. Она психовала, швыряла вещи и требовала себя убить. Джису постоянно говорила о смерти, говорила о ужасные слова.

Особенно хорошо Дженни запомнила один из её монологов, случившийся после того, как каша оказалась слишком горячей, и сестра обожгла язык. Каша улетела в стену, осталась на светлых обоях уродливыми липкими комками, а Джису разразилась громкими и истеричными рыданиями. Тогда она ещё не могла находится в сидячем положении, слишком было больно, и всё больше лежала.

Мама сдалась сразу же, сказала, что не собирается выслушивать претензии соплячки, и ушла из дома, выпивать со своими друзьями. Дженни осталась.

Надо было сменить у сестры мочеприёмник, прошло уже больше восьми часов с последнего опорожнения, и он, наверняка, заполнился почти целиком. Медсестра, приходящая на дом, советовала не допускать такого, но тогда Дженни было очень страшно. Джису могла поцарапать или укусить, она превратилась в дикую, бешенную кошку, и никто не мог с ней совладать.

Она долго набиралась смелости, чтобы, в конце концов, едва слышно постучавшись, попасть в комнату сестры. Она жила отдельно, а Дженни и мама ютились на одном матрасе. Мама храпела, и от неё воняло, но жить с вечно раздражённой и ненавидящей весь мир сестрой, было ещё хуже.

– Давай я помогу тебе, онни, – Дженни говорила шёпотом. На окнах были задёрнуты шторы, пахло несвежим бельём и потом, слабый свет шёл только от телефона Джису, в который она пялилась, словно зомби.