– Я не Джун, – Тэхён с грохотом отодвинул от себя тарелку, поднялся из-за стола, – спасибо за завтрак, пошёл.

– Почему ты грубишь мне? – Прилетел ему в спину вопрос.

Он досчитал до трёх. Он зажмурился. Он представил, как были бы расстроены братья.

Но он не сдержался.

– Потому что я не понимаю, с чего ты корчишь из себя того, кем не являешься! – Глаза его сверкали, и сам Тэхён, вдруг превратился не в щуплого подростка, а в карающего и гневливого вестника справедливости. – Я обожаю сам макать блины в сироп, а не поливать их, как Джин. Я не хорош в математике, как Джун. Мне неинтересна музыка и медицина. Я всегда ношу рубашки на выпуск. Ненавижу заправленную кровать. Ненавижу, когда ты шаришься по моей комнате. Ненавижу то, что стал тебе нужен, только в качестве замены! – Он кричал, размахивал руками, и лицо его покраснело, а глаза налились яростью.

Мама сидела перед ним растерянная и разбитая.

– Ты несправедлив ко мне, – она хотела продолжить, но Тэхён, бросив быстрый взгляд на часы, не дал ей закончить.

– Что же, а ты несправедлива ко мне. Я никогда не чувствовал от тебя любви и поддержки, так что сейчас нечего корчить из себя того, кем никогда не была. Обойдусь. Привык уже.

Он ушёл, хлопнув дверью.

Он купил её любимую шоколадку, когда возвращался домой. Понял, что перегнул палку, что надо с ней помириться. Он репетировал свою речь, но так ничего дельного не придумал.

Тэхён знал, что мама простит его в любом случае. Такая уж у них, у мам, участь. Любить своих детей несмотря ни на что. Даже если они полнейшие засранцы.

Только мама его извинений не дождалась. Мама повесилась. Мама превратилась в самый страшный его кошмар, и шептала, сквозь жужжание мух, слова из своей предсмертной записки: «Тэхён, мой дорогой сынок, прости меня за всё».

Записка была длинная. Тетрадный листок, с двух сторон исписанный её мелким почерком. А про Тэхёна – одна строчка. Про братьев, которых уже не было, с которыми она наверняка надеялась встретиться – целые тирады. Отца она просила её не винить. А Тэхёну досталось одно предложение. Одно чёртово предложение.

Простить её?

После того, как она его бросила? После того, как вот уже семь лет он не может избавиться от её изуродованного смертью лица?

Тэхён знал, что нельзя винить её, она просто не справилась, не смогла смириться с тем, что её любимые дети, те, кем она хвасталась, те, кому меняла пелёнки, из-за кого не спала ночами, чьи первые шаги видела и чьи поцарапанные коленки она целовала, ушли от неё. Ушли не по своей воле, жестоко и бессмысленно. У неё была крепкая связь со старшими детьми, а с ним – не получилось. Когда он родился, мама была уже слишком успешной и состоятельной, чтобы ставить свою жизнь на стоп из-за такой мелочи, как ребёнок. Поэтому Тэхён переходил от одной няньки к другой, а потом в детский сад, на всевозможные дополнительные занятия, и, наконец, в школу – вот уж поистине место, способное занять ребёнка на целый день.

Благодаря такому воспитанию, он рос социализированным, легко приспосабливающимся ребёнком. Он находил себе друзей, легко адаптировался и становился любимчиком. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось, когда его хвалили.

Проблема была в том, что те люди, от которых он больше всего нуждался в любви, ему её не показывали.

Они были заняты, они не могли иначе, они, в конце концов, обеспечили его всем необходимым для прекрасной жизни.

Он понимал это. И всё же, в доме семейства Чон ему было куда теплее и уютнее, чем в собственном.

Он знал, что, если бы после смерти братьев, мама постаралась чуть больше, подождала ещё немного, он бы открылся ей, как щенок, которого уже много раз бросали люди, но который всё ещё не разучился доверять. Он бы ластился к ней, он бы просил прощения за все грубые слова. Он постарался бы быть достойным человеком, заменить ей братьев, не разочаровывать её, не обижать.

Но мама не стала ради него так стараться. И он должен был простить её, должен был отпустить ситуацию, рассеять из памяти её лицо, рассмеяться над мухами.

Тэхён не мог.

========== XIX. ==========

– Милый, почему ты такой? – Девушка, имя которой выветрилось из памяти Тэхёна с такой же скоростью, с какой она запрыгнула на барную стойку в клубе, а потом и на него самого, смотрела на него с притворным расстройством. За маской явно была видна усталость и жажда дозы, однако ему было наплевать: сколько их таких в его жизни, задержавшихся не более чем на пару часов? Если каждой начать в душу заглядывать, можно и самому свихнуться, а он и так одной ногой за гранью разума.

– Какой? – Ещё один ни к чему не обязывающий вопрос, заданный просто для продолжения веселья. Ему она не очень нравилась, он предпочитал не связываться с наркоманками, чтобы избежать искушения, но искать кого-то нового не было настроения. Искать, конечно, вряд ли пришлось бы, однако напрягаться не хотелось до безумия.

– Отрешённый, – она с трудом выговорила это слово, слишком сложное для пьяного мозга, залилась безумным смехом. Запрокинула голову, ударила руками с тяжёлыми браслетами Тэхёна по груди.

Она сидела на его коленях, а руль наверняка больно впивался в спину, но девушка этого не чувствовала. Она ничего не чувствовала. Ничего, кроме желания проглотить ещё одну таблетку и, возможно, поскакать на симпатичном мужчине, выглядящем как-то мрачно для субботней ночи.

Отвечать Тэхёну не хотелось, отрешённым его называли до смешного часто, особенно в последние несколько лет. Он поцеловал девушку, ощущая сигаретную вонь, приторный вкус алкоголя и запах её пота. Она прикусила ему язык. Его руки забрались к ней под платье. Оно оранжевое, едкое, будто ржавчина, подсвеченная модным неоновым светом. И волосы у девушки тоже рыжие, явно крашенные. Пока его пальцы механически стаскивали кусочек ткани – лифчика на ней нет, а вместо трусиков три узенькие полоски, которые проще отодвинуть – парень успел почти иронично поблагодарить небеса за то, что на партнёрше не штаны, с ними было бы куда сложнее разобраться.

Звонок телефона, навязчивый, неприятный, бьющий по ушам, однако не меняемый Тэхёном просто так, чтобы пощекотать собственные нервы, попытался прервать их в самый ответственный момент. Он откинулся на спинку кресла, до синяков сжал бёдра спутницы, а она, совсем потерянная в пространстве, только тихонько поскуливала. Стёкла машины запотели, салон пропитался алкогольными парами.

Тэхён никогда бы не поднял телефон в другом случае. Однако взгляд случайно упал на экран. Вместо имени – эмоджи красной помады. Звонила его девушка. Странная мысль, странное несоответствие. Дженни не любила телефонные звонки, всё больше писала ему в мессенджерах. И она должна была быть на работе в такое время. Тэхён бросил взгляд на приборную панель – два часа ночи. Обычно она отписывалась ему ближе к пяти утра, говорила, что приехала домой, желала спокойной ночи. Он не знал точно, где она работает, Дженни расспросы явно были неприятны, но, подозревал, что в каком-то баре или отеле. В последнее время он всё чаще задумывался над тем, что в таких местах может быть небезопасно, но не лез к ней со своими советами. Она, конечно, его девушка, но не собственность ни разу.

Странно было размышлять о собственной девушке, когда другая пыталась откусить его язык.

– Погоди, – она, естественно, не остановилась, но парень исхитрился взять телефон и даже ответить на вызов.

– Да, – запыхавшийся голос прервало рыдание, такое нечеловеческое, такое жуткое, что стало страшно. Не рыдание – вой. – Что случилось, Дженни? – Он сразу понял, что произошло что-то ужасное. Она почти никогда не плакала. Она была не из тех девчонок, что распускают нюни из-за трагичных фильмов или грустных песен. Для слёз Дженни Ким должна была быть уважительная причина.

– Тэхён, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – она повторяла это слово, прерываясь только на всхлипы и короткие рваные вдохи, а Тэхён, заворожённый мольбой, обращённой к нему, и не думал это останавливать.