– Хэй, с ней всё хорошо? – Девчонка без имени, про которую очень обидно, но не для неё, забыли, взволнованно подняла глаза. Участия в них минимум, однако, и этого хватило, чтобы дать хорошую такую оплеуху.

– Дженни, ты меня слышишь? Что произошло? – Он спихнул девушку на соседнее сиденье, а она, почти равнодушно натянув платье и поправив причёску, от которой и так было одно название, вышла из машины. Тут ловить нечего, это понятно даже по тому, как напряглись все жилки на шее этого загадочного, не очень, в сущности, симпатичного, но притягивающего какой-то томной ноткой безумия парня.

– Тэхён, – имя его из-за всхлипов она произнесла рвано, деля на три неравные части «Тэ Хё Эн». – Ты можешь приехать? – Он пьян и не совсем адекватен, однако другого ответа просто не могло быть.

– Ты дома?

– Да, – она всхлипнула, а после кто-то закричал на заднем фоне, и звонок завершился.

Он знал, что она бы ругалась из-за того, что он сел за руль в нетрезвом виде, но сейчас Тэхёну было всё равно. Он вёл сосредоточенно, не превышая скорость, не проезжая на красный – не хватало ему сейчас попасть в руки стражей порядка, застрять в каком-нибудь отделении. Дженни в опасности. С ней случилось что-то плохое.

Он сжимал в руках руль и тысячи вариаций того, что могло с ней произойти, крутились в голове. Мухи роились вокруг него, мухи нашёптывали ему проклятия. Мухи думали, что он вновь её обидел – не признался в любви, не сказал ей то, что она хотела услышать, и вот что из этого вышло.

«Она жива», – повторял он, словно мантру.

Он сможет её спасти.

Заезжая во двор её дома по узкой дороге, с заставленными вдоль бордюра старенькими машинами, Тэхён в очередной раз поразился, в каком месте она живёт. Ни одного деревца, только дома, бесконечные серые муравейники, такой же серый асфальт, и между домами лишь узкие просветы на дворы-колодцы, такие же безрадостные, заполненные лишь машинами, напоминающими груду металлолома. Ни деревца, ни детской площадки, ничего. Место, которое Дженни называла домом, больше походило на тюрьму.

Вылетев из салона, он в полной растерянности подбежал к железной двери, единственной пёстрой вещи посреди всего этого уныния. На двери было множество листовок, зазывающих за картошкой, новыми домофонами, сливами, натуральными волосами по хорошей цене и трубами лучшего качества. Он не знал номер её квартиры, не знал, на каком этаже она живёт.

Тэхён набрал ей, но Дженни не отвечала. Длинные гудки нервировали, ему казалось, что именно сейчас, пока он топчется, как дурак, вокруг этой двери, с ней может случится что-то непоправимое.

Судьба в кои-то веки благоволила Ким Тэхёну. Железная дверь открылась, и дом выпустил, выплюнул из своих недр старика с авоськой, полной пустых стеклянных бутылок. Старик бормотал себе под нос что-то о сумасшедшей молодёжи, но парень не обращал на это внимания.

Он юркнул в подъезд, сморщил нос от неприятного запаха. Такой бывает там, где долго и тяжело болеют. В голове забились тревожные, неприятные мысли: «Вот, как она жила. Вот, зачем ей нужны были деньги».

Он пронёсся сквозь три этажа, едва слыша что-то, кроме бурления крови в собственных ушах. И только на пролёте между третьим и четвёртым этажами, услышав визг, пробивший грохот его сердца, замер. Дал себе отдышаться, прислушался. Кричали женщины. Он сразу узнал голос Дженни, она почти также орала в их первую встречу, когда к ней пристал какой-то мудак. Только теперь в её голосе было куда больше истеричности и отчаяния.

«Пожалуйста, да будьте вы человеком!», – умоляла Дженни.

И Тэхён бежал к ней, перепрыгивая через три ступеньки, бежал так быстро, как никогда до этого. Потому что Дженни кто-то обижал.

Он не сразу уловил экспозицию происходящего на лестничной клетке шестого этажа. Людей было много, как было много и вещей – каких-то сумок, коробок и пакетов. Пробежавшись взглядом по участникам сцены, он сразу выцепил Дженни – в коротком облегающем платье, в серебряных туфлях на высоченных каблуках, один из которых сломался, и правая нога у неё оказалась сильно выше левой. Дженни плакала, и вокруг глаз у неё образовались серые пятна из теней и туши. Помада тоже размазалась, и губы стали очень большими, и каждый раз, когда она открывала рот, казалось, должен был раздаться отчаянный крик.

Его не заметили. Дженни умоляла грузную женщину, одетую в меховую жилетку и вязанный свитер, не поступать с ней так. Дженни была намного выше своей оппонентки, но из-за лёгкого своего наряда, из-за того, как дрожали руки её и голос, казалась совсем маленькой и незначительной. Она проигрывала.

– Надо было читать договор, – голос женщины был холоден и строг, – я в своём праве, и твои слёзы ничем не помогут. Моему сыну надо где-то жить. Я и так шла на уступки, беря с вас такую маленькую аренду.

– Мы платили среднюю цену по городу! – Дженни не выдерживала такой несправедливости, она кричала, и этим отнимала у себя силы, наделяла свою противницу властью.

– Что тут происходит? – Тэхён всегда звучал громко, и в этой сцене голос его стал почти оглушительным.

Он стянул с себя пальто, подошёл к Дженни, накинул ей его на плечи. Она автоматически, не глядя, просунула руки в рукава, укуталась. Глаза её были полны ужаса. Тэхён пришёл, но в ней не осталось надежды.

– Нас выгоняют из квартиры, – она не кричала больше, голос её был тих.

– Не выгоняю я вас, а выселяю! В своём праве, – женщина, почувствовав, что у её жертвы появился союзник, подбоченилась, вперилась в Тэхёна взглядом, проверяя, не захочет ли он перейти на её сторону.

– И вы решили произвести выселение поздней ночью, не предупредив арендодателей заранее? – Тэхён не слишком разбирался в законах, но понимал, что это ненормально.

– Мой сыночек сегодня утром из Америки прилетает, ему что, в мотеле жить, когда у родителей квартира есть? – Женщина пихнула молчаливого, стоящего за её спиной щуплого мужчину, но он не подтвердил правоту её, а только устало вздохнул.

– Пусть у вас поживёт, в чём проблема? – Ещё одно действующее лицо. Девушка на коляске. На ноги накинут красный плед в белый цветочек, руки крепко, до побелевших костяшек, сжимали ткань. Это, видимо, Джису. В отличии от сестры, она не плакала, но смотрела жёстко и раздражённо, и всё в лице её, холодном и аристократичном, было преисполнено презрением к этим людям, грубым и жестоким.

– У него в городе дела, ему каждый раз из деревни мотаться, прикажешь? – Женщина искренне не понимала, почему жильцы не могут войти в её положение – абсолютно безвыходное.

– А нам что прикажете делать? Не дали времени собрать вещи, найти новое жильё. Не предупредили о том, что закончился годичный срок с последней оплаты. Завалились в дом, – она цедила слова из сжатых зубов, и были они пропитаны ненавистью, – выставили нас, вышвырнули наши вещи. Какое право вы на это имеете? Почему вы пихнули мою сестру? Зачем трогали её вообще? Как посмели так грубо с ней обращаться?

– Это не мои проблемы, – фыркнула хозяйка.

Джису продолжала втолковывать женщине о том, как это нечестно и несправедливо, требовать у них съехать прямо сейчас, а Тэхён прошептал Дженни на ухо:

– У тебя есть договор аренды?

Она потерянно кивнула, прихрамывая подошла к одной из коробок, порывшись там, достала несколько помятых листков. Безуспешно попыталась их расправить, но Тэхён забрал несчастные бумажки у неё из рук. Заметил, какие у неё холодные, мокрые от пота пальцы. Сжал их покрепче, давая понять, что она не одна. Дженни лишь предприняла слабую попытку улыбнуться.

Тэхён быстро сделал фотографии документа, отправил их Чонхёну, брату Чонгука. Тут же ему набрал.

– Тэхён, блин, – хриплый голос на том конце провода явно был не рад столь позднему звонку, – если это не что-то серьёзное, я с тебя шкуру сдеру и скормлю своему братцу.

– Это серьёзно, – в других обстоятельствах Тэхён с радостью поддержал бы шутку, но сейчас ситуация была не та, – я скинул тебе документы на аренду квартиры. Мою девушку прямо сейчас пытаются выселить, и складывается у меня ощущение, что это незаконно.