Однажды, когда они стояли у прилавка только открывшейся кофейни, у Дженни не загружалось приложение, и она просила продавщицу подождать, потому что хотела отсканировать штрихкод на бесплатное пирожное. За ними толпилось несколько парочек, и от того, как долго они делали заказ, сзади раздался ропот и недовольный шёпот.

– Да сколько можно, – недовольно цыкнула какая-то девушка.

– Копаются и копаются, – поддержал её парень.

Тэхёну было всё равно, но он заметил, как судорожно Дженни начала обновлять страницу, как покраснели её уши, как в беспокойстве сморщился лоб.

– Я так заплачу, – Тэхён приложил карту к считывателю, боковым зрением увидел, как Дженни растерянно на него посмотрела.

Он всучил ей в руки тарелку, легонько подтолкнул к столику.

– Иди, я дождусь напитков.

Он облокотился о стойку, уставился на торопливую парочку. Тэхён знал, каким неприятным и тяжёлым может быть его взгляд, даже отца иногда пронимало. Этому взгляду его научила клиника. Он как-то сразу понял, что искать там друзей – гиблое дело, но люди бесконечной чередой подходили к новенькому, хотели узнать, за что он тут, кто с ним так поступил и нет ли у него с собой стаффа.

Тэхён, заторможенный и уставший от постоянных процедур, с помощью которых из него вымывали всю дрянь, вспомнил вдруг своего кумира детства, и всем, кто подходил к нему, чтобы они не спрашивали, с какими бы просьбами не обращались, отвечал одно и тоже: «Отойди, ты заслоняешь мне солнце». Учитывая, что на улицу его тогда особо не выпускали, его быстро окрестили сумасшедшим, и он, уже не говоря не слова, просто провожал возможных собеседников насупленным взглядом.

Тогда же Тэхён потребовал у Чонгука свою любимую книгу детства – «Мифы Древней Греции». Друг, когда пришёл его навестить, долго хохотал, вспоминая, как Тэхён пару месяцев в начальной школе сыпал цитатами Диогена, и намеревался отказаться от чашек, тарелок и других столовых приборов, чтобы уйти в аскезу.

Тэхёну тогда было лет семь, и Диоген показался ему кем-то вроде рок-звезды, только ещё круче. Он доводил родителей до нервных срывов, а братьев до приступов гомерического хохота, когда отказывался пользоваться вилками, и хлебал суп, будто собака, а рис и курицу ел руками. Апогеем бунта стало то, что он плюнул в лицо мальчишке, который сказал, что он похож на безумца, и родителей вызвали в школу, а также предложили посетить семейного психолога.

Мама от психолога отказалась. Просто, когда Тэхён вернулся домой с дополнительных занятий, увидел, что все его игрушки и книжки собраны в огромные коробки, запечатаны и заклеены скотчем.

– Что ты наделала? – Завопил мальчик.

– Раз уж ты у нас такой уникальный и хочешь жить по минимализму, – мама скривила губы, будто произнесла ругательство, – я тебя поддержу. Только игрушки – это явное излишество. Я оставила у тебя в комнате только кровать, два комплекта нижнего белья и письменный стол, чтобы делать уроки. Если захочешь спать на голом полу, сообщи, я позвоню рабочим, и они вывезут кровать тоже.

Сперва Тэхён притворился взрослым, сжал зубы и отправился в свою комнату. Однако увидев, что мама забрала и компьютер, и приставку, не выдержал, разрыдался и потребовал всё вернуть.

Джин тогда помог ему разобрать все вещи. Среди них не оказалось только «Мифов о Древней Греции», но Тэхён побоялся просить маму её вернуть. Брат пообещал, что на следующее день рождение обязательно подарит ему энциклопедию получше, но забыл о своём обещании. Впрочем, Тэхён тоже до попадания в лечебницу о том периоде в своём детстве не вспоминал.

Парочка под его взглядом стушевалась. Тэхён хотел сказать какую-нибудь колкость, задеть их также, как они задели Дженни, но потом решил, что такие люди не заслуживают его слов. Забрав напитки, он отправился к столику, где его ждала не девушка, а комок смущения и неловкости.

– Ты меня стесняешься? – Она любила вот так, с места в карьер, задавать вопросы, которые приличные люди обычно оставляли при себе, а после не спали ночами, мучились и придумывали ответы за своих собеседников.

– Нет, – он был с ней честен, Тэхёна вообще мало что могло смутить.

– В такие моменты я тебя раздражаю? – У неё расправились плечи, прояснился взгляд. Бомбардируя человека своими вопросами, Дженни оживала, становилась на верховенствующую позицию, хотя сама этого не замечала.

– Нет.

– Ты бы хотел, чтобы я перестала так себя вести?

Тэхён задумался.

Деньги были для него проблемой только в тот период, когда они нужны были на наркоту. Сам он никогда не нуждался, друзья его тоже все были из семей с достатком выше среднего. Он ходил в элитный детский сад и такую же элитную школу, где, если и были не слишком обеспеченные дети, то в основном они не подавали виду, сидели, затаившись, на первых партах, и активно учились. Дженни была первым откровенно бедным человеком, которого он начал узнавать. Это тоже было интересно. Как далеко она может зайти, нуждаясь в базовых потребностях?

– Сложно ответить, – он отпил, давая себе время подумать. Дженни смотрела на него настороженно, крылья носа раздувались, брови сведены вместе, рот чуть приоткрыт, дыхание поверхностное и быстрое. – Меня совсем не смущает то, как ты себя ведёшь. Это порой даже весело, будто спорт. Но я был бы рад, если бы тебе больше не пришлось этого делать.

– Не пришлось? – Она повторила его слова не столько в качестве риторического вопроса, сколько в желании попробовать их на вкус, объяснить самой себе.

– Чтобы ты не нуждалась в деньгах, – объяснил он.

Дженни зарделась. Сжала губы, задержала дыхание.

– Ничего не могу с этим поделать, – впервые за долгое время Тэхён снова видел её идеальную, пластиковую улыбку. Красивую и бездушную. По непонятным ему причинам, улыбка эта вызвала отторжение. Он хотел другую. Хотел ту, от которой ему самому становилось теплее и радостнее на сердце. От этой же веяло холодом и безразличием. Будто бы Дженни закрыла перед ним кулисы, и они такие плотные, такие чёрные и тяжёлые, что через них ни звук, ни свет не проникает. Ни одна её эмоция. Только обида и отстранённость, и больше ничего.

– Ты неправильно поняла, – он поморщился, объяснять собственные слова – это последнее дело, – я имел в виду, что хотел бы для тебя лучшей судьбы.

Не те слова.

Он понял это по тому, как сквозь железную её заслону пробилась ярость. Не негодование, не злость, а именно ярость, оглушительная и праведная.

Она молчала.

Жевала губы, ходуном ходили желваки, сжались в кулаки тонкие, бледные ладони. Тэхён не понимал, где допусти ошибку. Она ведь не хотела такой судьбы. Никто бы не хотел.

Он первый рассказал ей о том, что произошло с его семьёй. Они смотрели «Хён» – фильм о двух братьях. Младший ослеп, а старший – жулик и раздолбай, вынужден был о нём заботится. Тэхён и Дженни не проронили ни слезинки, хотя фильм был хорош и заканчивался душераздирающе.

– У меня с моими братьями всё не так было, – Тэхён накручивал на палец прядь её волос, а потом выпрямлял кудряшку, и так по кругу. Методично и успокаивающе.

– У тебя есть братья? – В тот раз она не заметила «было».

– Они умерли.

– О, – тон её голоса изменился, стал выше, – это печально.

– Ты знаешь, что у тебя голос стал жалостливым? – Его это не задело, просто было интересно наблюдать, как она моментально реагировала на чужую печаль, включалась и беспокоилась.

На его печаль.

– Прости, это непроизвольно, – Дженни покачала головой, сокрушаясь о своих действиях, и прядь выпала из его пальцев, раскрутилась.

– Ничего. Я вроде как уже пережил это, – он не был уверен в собственных словах, но не могли же наркотический угар длиной в семь месяцев, реабилитация и бесконечные разговоры с психиатром пройти даром? – Мама повесилась из-за того, что не выдержала этой боли. А я ничего, – он хохотнул, вспоминая своё «ничего», – справился как-то.

– Какими они были?

– У нас большая разница в возрасте, поэтому крепкой связи не было. Старший, Джин, очень творческий. Был влюблён в музыку и в одну женщину. Хороший был, меня баловал, только пил очень много. Сердце и не выдержало. А Джун, он, наоборот, весь из себя технарь, умный и рассудительный. Он как раз сердца людей и должен был лечить. Только не успел. Какие-то мудаки, которых так и не нашли, его избили. А другие мудаки, которых и не искали, увидев лежащего в подворотне человека, не подошли, не спасли, – Тэхёну снова стало горько, возник непонятно откуда во рту привкус рвоты.