Она сказала ему:

– Ты и так целый день на меня потратил, да и я очень устала.

У Дженни Ким была гордость.

И поэтому она сжимала руки в кулаки, кусала губы и часто-часто моргала, чтобы не разреветься.

– Я не буду заезжать, тут выйдешь? – Спросил он, останавливаясь у въезда во двор.

– Конечно, – она улыбнулась, понадеялась, что блеск в глазах не слишком сильный, и он спишет его на отблески фонарей.

Дженни потянулась, чтобы поцеловать его. Потянулась неосознанно, просто захотелось на мгновение прикоснуться к его губам своими. Может быть, он продлил бы поцелуй, и она забралась бы к нему на колени, его руки оказались бы на её бёдрах, и он исследовал бы своими губами её шею, её грудь и её живот.

Периферическим зрением она заметила, как сморщился его нос.

Микродвижение. Такое короткое, что его легко было бы пропустить.

Но Дженни одёрнулась от него, как от прокажённого.

– Пока, – просипела она и выскочила из машины.

Не дожидаясь ответа. Не надеясь на продолжение. Так и не дотронувшись своими губами до его губ.

Она проскочила собравшихся поиграть в нарды алкашей, просвистевших ей в след какой-то оскорбительный комплимент. Трясущимися пальцами набрала код на двери. Быстро пробежала первый этаж, второй, третий. Остановилась на чужой лестничной клетке, зажала себе рот рукой.

Глубокий стон вырвался из-под её закрытых губ, пробрался через мелко дрожащие пальцы.

Дженни плакала размеренно и осознанно.

Она должна была выплакать всё сейчас, чтобы не приносить свои печали домой.

Она знала, что пропала. Что провалила все свои принципы, что была дурой самонадеянной.

Это был не стыд – эмоция, которую она испытала, когда Тэхён сморщил свой нос.

От неё воняло.

Она знала это. Джису говорила, что от неё пахнет жжённым маслом и пивом, запах въедался в волосы и кожу, и Дженни после работы всегда долго торчала под едва тёплым душем – чтобы меньше платить за коммуналку – тёрла себя грубой мочалкой, оставляя на коже красные следы, несколько раз наносила и смывала шампунь.

Она уже смирилась. Это была рутина, и Дженни совсем забыла, что Тэхён к ней такой не привык.

Для него от неё всегда пахло грушей – мылом, которое год назад купила по скидке, да с

тех пор так и использовала ту упаковку на 36 брусков, и порошком, самым дешёвым, и от того въедчивым и закрепляющимся на одежде. Духами Дженни не пользовалась, те, что она могла себе позволить, отдавали спиртом, а тратить на что-то настолько эфемерное, как запах, большие деньги она не могла. У неё была помада, и раньше этого хватало для чувства уверенности.

Теперь он почувствовал, как на самом деле пахнет её жизнь.

Отвратительно.

Но ей было не стыдно, нет.

Ей было горько. Горько от того, что его неприязнь так её задела.

Невыносимо горько, потому что Ким Тэхён забрался ей глубоко-глубоко под кожу, оживил родники в её пустыне, распустил цветы, выпустил бабочек порхать по грудной клетке. Как она сразу не поняла?

Сердце Дженни затаилось. Понимало, что, если покажет изменения, произошедшие с хозяйкой, раньше положенного часа, она родники забросает песком, цветы выкорчует, бабочек прихлопнет. И поэтому они таились. Скрывались от неё за ширмой иллюзий, и тихонько росли, становились могучими и сильными. Такими, чтобы не убить их было, не разрушить.

В Дженни появилась любовь.

Она не знала ещё, что это такое, как с любовью справляться. Она всегда была уверена, что просто для этого чувства не предназначена. Были у неё родители, есть Джису, и к ним у неё привязанность до того крепкая, что это не любовь почти, это долг, благодарность и зависимость.

Как с этим новым чувством справляться, Дженни не понимала.

Его надо было из себя достать, выбросить.

А она, слабачка, не могла.

Ким Тэхён не заслуживал того, чтобы она его любила. Он ничего не сделал особенного, он Дженни не спасал, не любил, он с ней обращался, как с обыденностью. Пропадёт она завтра, и ему будет всё равно. Он не расстроится, не запечалится.

Но она не пропадёт.

Она хотела быть с ним постоянно.

И унизительное это желание заставляло её сгибаться, засовывать в рот кулак и выть тихо и отчаянно, так, чтобы никто не слышал.

Она хотела своё сердце разжалобить.

Будь милостиво, я не могу себе позволить его любить. Будь милостиво, откажись от чувств этих. Будь милостиво, и я тоже буду к тебе добра.

Сердцу на её причитания было всё равно.

Сердце яростно и бесстыдно хотело оказаться рядом с предметом своей любви.

Сердцу на эмоции своей хозяйки плевать, на несчастья её плевать, на душу её, мучающуюся в агонии, тоже.

Сердце Дженни перехитрило. Сделало вид, что Ким Тэхён – такая же эфемерная иллюзия, как и все остальные. Такая же несбыточная мечта. С такой мечтой расстаться – раз плюнуть, потому что сразу знаешь, что она плод воображения, форма эскапизма, позволяющая держаться в этом мире. Никогда влюблённость Дженни не выходила из мира грёз. Никогда ещё не было так больно осознавать, что она сама себе всё придумала. Никогда.

И Дженни поняла, что ничего уже не поделаешь. Недосмотрела она, проворонила момент. Была уверена, что в ней расчётливости больше, чем всего остального, а оказалось, просто не было с ней рядом человека, вывернувшего наизнанку, заставляющего содрогаться от боли и от любви.

Она как-нибудь с этим справится. Она переживёт.

========== XII.I. ==========

– Что-то не так? – Джису, всегда чувствующая её настроение, всегда задающие нужные вопросы, на которые не хотелось отвечать, не оставила Дженни ни шанса на уединение.

– Всё нормально, – она попыталась вяло отбрыкнуться от сестры, но, учитывая, что в руках у неё была стопка, из которой расплескалось соджу, попытка не увенчалась успехом.

– Конечно, именно поэтому ты пьёшь и слушаешь пиздострадальческие песни уже три часа, хотя завтра тебе рано вставать. Уверена, всё просто замечательно.

Джису была раздражена, но у Дженни не осталось сил разбираться, только ли её поведение это вызвало, или были ещё какие-то причины. У неё не было на это ресурса. Она вся сосредоточилась на переживании нового внутреннего опыта – чувстве любви, и пыталась понять, как с этим справиться. Как продолжать видеться с Тэхёном, продолжать смотреть ему в глаза и не начинать плакать от собственного бессилия? Не набрасываться на него с поцелуями? Как переносить его презрение и его нелюбовь?

Дженни уже поняла, что больше не сможет брать у него деньги, что надо искать новую работу, потому что Джису скоро проходить ежегодное полное обследование, а страховка покрывает едва ли пятую часть от необходимого.

Нет, Дженни не могла больше воровать у Тэхёна.

Одно дело, воровать практически у незнакомца. У парня, с которым вас связывает секс и какая-никакая взаимная симпатия. Это гадко и отвратительно, но можно было пережить. Можно было саму себя оправдать «правом голодных». Дженни посмотрела фильм «Вторжение динозавра» уже взрослой, когда мыла полы в маленьком и убыточном кинотеатре. Проработала она там недолго, потому что кинотеатр обанкротился и закрылся, зато пересмотрела кучу фильмов. Какие отрывками, какие целиком. И диалог бедных братьев запомнился ей, врезался в память, стал её подспорьем в самые трудные времена:

«– Но раз мы берём еду, мы же всё равно воруем?

– Это не воровство. Ты вообще знаешь, что такое право голодных?».

После того сеанса, Дженни поняла, что моральные ориентиры для людей богатых и бедных отличаются. Они просто не могут быть одинаковыми.

Потому что девушка из богатой семьи никогда не будет рассматривать проституцию как единственный вариант заработать денег. Девушка из богатой семьи не будет бегать по клубам не ради собственного удовольствия, но, чтобы привлечь в него богатых толстосумов. Девушка из богатой семьи, в конце концов, не станет воровать у своего парня. Клептомания – болезнь богатых, а у Дженни – нужда.

Она понимала, что придётся возвращаться к работе в клубах. И не на пару вечеров, как раньше, чтобы быстро скопить на нужные вещи. Нет, придётся устраиваться туда, договариваться с менеджером на постоянные дни работы, чтобы процент был выше, чтобы на эти деньги можно было жить.