Я снова уставилась на свои ступни, когда от этих слов у меня поджались пальцы на ногах.

— Теперь я отпущу тебя к сестре. Береги себя, Из.

— Ты тоже, Джонни. Пока.

— До скорого, spätzchen, — пробормотал он и отключился.

Именно тогда я поняла, что он не сказал «пока», он сказал «до скорого», и эта версия «пока» также могла означать нечто совершенно другое.

Осознав это, я поняла, что обращаю внимание и улавливаю некоторые нюансы, посланные мне Джонни, вместо того, чтобы просто позволить тому, чем мы становимся, быть.

Как бы то ни было, мне нужно переодеться и спуститься к сестре. Она жила не так близко, так что мне ее не хватало.

И хоть она и молчала, но я знала, что нужна ей.

Иззи

— Займем место на газоне, расположимся, а затем сходим за едой и напитками, — предложила я Адди, когда мы поздним утром следующего дня прогуливались по одной из многочисленных дорожек городской площади Мэтлока.

Адди катила Брукса в коляске, и мы сделали круг, чтобы рассмотреть все киоски и палатки.

Фестиваль в этом году был больше, чем тот, на котором была я, часть киосков располагалась в переулках, а одна из улиц, прилегающих к площади, была перекрыта, чтобы туда могли въехать закусочные на колесах.

Здесь было все, что могло подаваться на фестивале еды, но также множество лавочек с товарами, выставленными на всеобщее обозрение, не говоря уже о художниках-портретистах, умельцев, плетущих косы, изготовителей цветочных лавров, продавцов воздушных шаров в виде животных и многих других.

Вокруг еще не было многолюдно, но оживленно и празднично.

Но я чувствовала себя, как в аду.

Мой ад был вызван тремя причинами. Накануне вечером я выпила слишком много «маргариты». Не спала до четырех утра, разговаривая с сестрой. И тем, что она решительно избегала любых разговоров о Перри, но я заметила, что ее машина явно загружена до отказа, в основном, вещами Брукса, и все это она привезла ко мне домой.

Своих детей у меня не было, но я знала, что путешествовать налегке с ребенком — непозволительная роскошь.

И все же, нет необходимости путешествовать, как она, чтобы провести несколько выходных со своей сестрой.

Она привезла переносную кроватку, стульчик для кормления, тонну детской одежды (и своей, кстати), несколько пакетов с подгузниками, салфетками и прочей мелочью, вероятно, все игрушки Брукса, и достаточно детского питания, чтобы продержаться месяц.

Так что, пока мы бродили, я устала, страдала от похмелья и очень волновалась, и в довершение всего солнце светило очень ярко. День выдался самым теплым из всех, что у нас были в этом году, и все, что мне хотелось сделать, это прилечь и вздремнуть или встряхнуть сестру и потребовать, чтобы она рассказала мне, что происходит.

Но я знала Адди. Она не из тех, кто будет скрывать что-то вечно, она делилась, когда приходило время. Мне просто нужно подождать.

Мне это не нравилось, но это был мой единственный вариант.

— Как насчет этого места? — спросила я, указывая на участок газона под тенью большого дерева, вокруг которого быстро располагались посетители фестиваля.

— Подходит, — ответила Адди, выглядя отдохнувшей и бодрой, что меня раздражало, но она была мамой и работала официанткой в элитном ресторане. Она привыкла ложиться поздно, не досыпать и уставать.

Я бросила корзину с салфетками, пластиковыми стаканчиками, настоящими вилками, ложками, ножами, влажными салфетками, лакомствами Брукса и бутылочкой солнцезащитного крема, которую несла, и сняла с крышки клетчатое покрывало, развернула его и расстелила на траве.

— Не верится, что у тебя есть такая корзина для пикника, — заметила Адди.

Я посмотрела на корзину с двумя створками сверху, обитую розово-белой клетчатой подкладкой, а затем на сестру.

— Я купила ее на гаражной распродаже за двадцать пять центов. Она была грязной, но в идеальном состоянии. Единственное, мне пришлось заменить подкладку, а этот материал я купила на дворовой распродаже за целых пять центов.

Она опустилась на колени на покрывало и повернулась к сонному Бруксу в коляске, сказав:

— Это моя Из. Если есть выгодная сделка, она ее найдет.

Я ничего не сказала, потому что сочла это высшей похвалой.

Адди посмотрела на меня.

— Кроме собачьего и кошачьего корма и семечек для птичек, ты когда-нибудь за что-нибудь платила полную цену?

— Нет, — ответила я, и с этим у меня тоже не возникло проблем.

— Ладно, — пробормотала она, поворачиваясь к Бруксу и вытаскивая его из коляски. — Я виню отца во многих вещах, и эта одна из них.

— Какая?

Она положила Брукса на покрывало, и он сразу же, но сонно пополз ко мне, так что я опустилась на колени, чтобы, когда он доберется до цели, мог вскарабкаться на меня.

— Ты всегда чего-то хотела. Вот кто ты есть, и это круто, потому что почти все такие. Мама хотела мира на земле и маникюр раз в две недели. Я хотела его, — она указала на Брукса, — и больше похожих на него. Ты тоже чего-то хотела.

— Я ничего не хотела, — возразила я, чувствуя себя уязвленной.

— Тебе нравилась одежда и обувь, а еще сумочки, прибамбасы для причесок, и украшения для дома. Мама купила тебе пластиковый бокал для вина на день рождения, и, клянусь, ты несколько месяцев пила только из него.

— Я была маленькой девочкой, и это было модно, — объяснила я.

Наши взгляды встретились.

— Нам позволено хотеть чего-то, не только добывая это борьбой и работой в поте лица, но и, хотя бы время от времени, ожидая подарка от того, кто нас любит и хочет, чтобы у нас это было.

Я молча выдержала ее пристальный взгляд, позволяя высказаться.

Адди не остановилась в своих рассуждениях.

— Если бы это было в маминой власти, и мы этого хотели, мама заарканила бы Луну и отдала ее нам. Неудивительно, что она умерла такой молодой. Я много об этом размышляю, каждый день, и мне кажется, что ее раком был наш отец, и эта болезнь всегда была с ней, даже до того, как ее обнаружили, разъедая каждый раз, когда она не могла нам что-то дать. Каждый раз, когда ей приходилось обходиться теми вещами, что у нас были, нужными для выживания вещами, а не теми, которые бы нам хотелось иметь. Ей столько всего пришлось пережить и со стольким мириться, что неудивительно, что это прожгло ее насквозь и истощило.

— Не думай об этом так, — прошептала я, поднимая Брукса и крепко прижимая к себе, но не сводя глаз с сестры.

Она взглянула на Брукса в моих руках, прежде чем отвернуться и заявить:

— Я возьму сувлаки.

— Я пойду с тобой.

Она повернулась ко мне.

— Останься. Стереги наше место.

— Греческая палатка находится не в Африке. Мы не уйдем на неделю. Наши вещи здесь в безопасности.

— Из, неприятно тебя огорчать, — начала она, взмахнув рукой, — но плохие вещи, действительно плохие вещи, случаются. Даже в Мейберри.

Я не думала о Мэтлоке как о Мейберри (прим.: Мейберри — вымышленный городок с населением в 2000 человек из американского сериала 60-х гг. «Шоу Энди Гриффита»).

С беседкой на площади, милыми магазинчиками и красивыми зданиями с произрастающими вокруг яркими цветами, я бы сказала, что он больше похож на Старс Холлоу (прим.: Старс Холлоу — вымышленный город в Коннектикуте, показанный в телесериале «Девочки Гилмор»).

— Никому не нужна старая корзина для пикника, — сказала я.

— Люди способны на все. Они не знают, что ты ее почистила и обновила, и ты не можешь позволить себе купить новую, потому что тебе нужно кормить лошадей. Если они захотят — они возьмут, ни на секунду не задумавшись, что эта вещь значит для кого-то, и что у них нет права обладать ей.

— Адди…

— И я, конечно, люблю сына больше своей жизни, но было бы неплохо прогуляться на солнышке и поесть сувлаки, не толкая моего мальчика перед собой.