Она попыталась пройти мимо, и он схватил её за руку и дёрнул назад, разворачивая к себе лицом, но она вырвалась.

— Грейнджер, не думай, что ты такая уж особенная, — ты сложный человек. Я сложный. Мы сложные люди, и я к этому не готов. Я не могу быть с тобой. Ты повсюду крутишься… И пошла-ка ты. Тебе не обязательно ошиваться возле меня, так что отвали. Это моя жизнь, и я с ней буду делать то, что пожелаю. Ты ведёшь себя так, будто всё знаешь. Словно имеешь хоть какое-то представление о том, что она из себя представляет. Я не притворяюсь больным, Грейнджер…

— Я не говорила, что ты…

— Заткнись, сейчас я говорю, — прорычал он.

— Не со мной и не в таком тоне, — прошипела она и развернулась, но он снова схватил её.

— Если ты собираешься…

— Отпусти меня! — ломко закричала Гермиона, вырываясь, и от звука её голоса Драко отдёрнул руки.

Грейнджер очень старалась не сорваться снова. Она моргала, сглатывала и мелко дышала. Её плечи тряслись. Она повернулась к нему лицом, вскинула подбородок и постаралась сделать вид, будто совсем не расстроена.

— Я поняла, ясно? Не обязательно продолжать, Малфой. Ты не хочешь иметь со мной дел, не желаешь, чтобы я снова лезла… И вообще. Я уяснила.

— Это… Не… Слушай, я просто…

— Я сказала, что всё поняла. Хватит. Просто оставь это… Всё в порядке, — она кивнула, снова сглатывая. — Всё хорошо.

Грейнджер развернулась, и в этот раз он позволил ей уйти, глядя вслед до тех пор, пока она не скрылась из вида, и чувствуя себя главным кретином Франции. Вот почему. Именно поэтому, неужели она этого не поняла?

Опустошённый и уставший, он тяжело вздохнул и протёр лицо ладонью. Скинул ботинки прямо на причал и побежал по доскам — босые ноги шлёпали по дереву. Драко прыгнул, разрезая воду, и ушёл на глубину.

Он плавал, выплёскивая разочарование. Избавляясь от её образа и от мыслей о событиях последних пяти минут. Он плавал, пока мускулы не начали болеть; солнце село и вода вокруг почернела. Драко плавал до тех пор, пока лёгкие не сдавило, а тело не налилось болью. Тогда он просто лёг на причал и, хватая ртом воздух, смотрел на звезды и думал о красках и плачущих девушках.

Южный Уэльс: сегодняшний день

Драко покинул паб, даже не дождавшись объяснений. Просто потянулся вперёд и коснулся её кудрявой пряди — пальцы лишь мазнули по непокорным волосам. Гермиона смотрела на него широко распахнутыми, влажными глазами, словно понимала, что это всё для него значит. Иногда она оказывалась рядом — в самые тяжелые минуты — и, возможно, действительно что-то осознала. Ради него.

Драко ушёл, не сказав ни слова и не заботясь о том, что все её друзья пялились на него, пока он, как можно быстрее перебирая ногами, продвигался к двери. Он едва не перешёл на бег, и ему пришлось сдерживаться, чтобы не бежать слишком уж явно.

Ему хватило терпения миновать только несколько витрин. Он не пошёл ни в отель, как планировал раньше, ни в магический квартал. Казалось, эти места находятся в милях отсюда, и если он отправится так далеко, его ноги отвалятся прежде, чем он достигнет цели. Коробка в кармане была тяжёлой — тяжелее, чем награда, лежащая в другом кармане. Тяжелее, чем собственная голова.

Он нырнул в пустынный переулок и тут же почувствовал неприятный запах рыбы и грязи. Руки чуть дрожали, пока Драко вытаскивал коробку из кармана — она застряла, и ему пришлось дважды её дёрнуть. Он не мог разглядеть надпись «Драко», слишком уж было темно, но всё равно представлял её мысленно, потому что знал — она там.

Драко поднял крышку, не удержал, но даже на неё не взглянул. Он и не заметил, что она упала. Внутри коробки, на вельветовой подложке, в которой утонули кончики пальцев, лежала его палочка. Его оружие. Его способ передачи бурлящей в крови магии в окружающий мир. Его собственность по праву рождения. Его.

— Ох, — прошептал он в ту секунду, как коснулся её. Мощный поток проник в его пальцы, устремился вверх по руке, плечу, ринулся вниз, затем опять вверх, распространяясь по всему телу.

Будто кто-то ударил в пальцы струей воды, и она стремительно побежала по всему его телу. Словно сила. Словно магия. И это было сродни столкновению с ней в первый раз. Драко понятия не имел, что теперь делать, палочка и собственные чувства ошеломили его. Будто бы он никак не мог в это поверить.

Драко больше не мог ждать ни секунды: он обхватил древко ладонью, ощущая, как проникшая в него сила нарастает и заполняет целиком, вновь подчиняя себе тело.

Я волшебник. Я — магия.

Чёрт. Чёрт, потому что прошло столько времени с тех пор, как он испытывал нечто подобное. Ничто не могло с этим сравниться. Все те годы, что он мечтал об этом, желал и вспоминал. Все те глупости, что он натворил в попытках заполучить магию обратно, и теперь… Теперь вот она. И если раньше ему казалось, что он вернулся домой, на своё место, ощущал некую завершённость, то сейчас все эти чувства были вытеснены прочь. Разорванные в клочья и пущенные по ветру, они не значили ничего по сравнению вот с этим и этими эмоциями.

Закрыв глаза, он тяжело и мелко дышал. Рука сжимала палочку до боли в пальцах.

— Люмос, — выдохнул он.

И заплакал. Слёзы заструились из-под ресниц в ту секунду, когда под веками появилось красное пятно — зажёгшийся огонек. Эмоции бились в каждой клетке его тела. Откинув голову назад, он ударился о стену и даже не обратил на это внимания.

— Нокс, — сдавленный голос, воцарившаяся темнота, всплеск силы.

Облегчение. Словно в течение пяти лет ты носишь на груди тяжёлый, болезненный груз, а затем избавляешься от него, хотя сам уже давно не сомневаешься в том, что он тебя прикончил. Это счастье, и мощь, и миллион чувств и эмоций, которые Драко не мог описать. Миллион эмоций, которые обосновались в центре груди и давили на сердце, провоцируя почувствовать ещё одну — и вот тогда сердце просто выскочит наружу. И это одно из лучших переживаний, что были в его жизни.

— Люмос.

«Спасибо», — снова и снова повторял он про себя. Он не очень понимал, кого именно благодарит, но не думал, что это так уж важно. Он говорил это многим людям. Всем тем, кто мог услышать. Грейнджер. И, может быть, самому себе.

— Нокс.

Его губы были влажными; он не признавался себе в том, что плачет, но и не успокаивался. Потому что рядом не было никого, кто бы мог его увидеть. А внутри билось столько всего, что Драко не мог сдержаться. Он облизал губы, чувствуя соль, и глубоко, в полную силу, втянул в лёгкие кислород. Он поднял крепко сжатую палочку к груди, ощущая биение сердца около стиснутых пальцев.

— Люмос.

Азкабан, после Башни: 5 лет

— Привет, незнакомец.

Драко хотелось закурить, но не ради вкуса. Он видел, как шлюшки во Франции быстро прикуривали сигарету после секса, и решил, что в случае оргазма это должно быть сродни соусу к пасте. Приятное дополнение. И, возможно, выход из ворот вряд ли можно было сравнивать с оргазмом, но в тот момент эта аналогия показалась Драко уместной. Волна эмоций захлестнула живот, грудь и голову. Будто бы все чувства слились воедино в поток из крови и воздуха, который подарил телу облегчение и счастье.

При виде Грейнджер, стоявшей шагах в тридцати от него, он вскинул бровь — она выглядела совершенно неуместно на фоне камней и моря, таких серых и ломано-резких по сравнению с её мягкими очертаниями. Но она всегда чужеродно смотрелась в его мире. Всегда, всегда, всегда.

— Незнакомец? — Драко сообразил, что это что-то типа присказки, имени или какой-то маггловской шутки, но всё равно переспросил, растерявшись, что бы ещё такого сказать.

Гермиона пожала плечами, заламывая пальцы и покусывая щёку — верный признак того, что она чертовски нервничает. Обычно беспокойство Гермионы проявлялось в чём-то одном, и её нынешнее состояние дало Малфою передышку.

Вода тяжело билась о камни, выбрасывая в серое небо белую пену. Воздух здесь был чище, чем у ворот, и, возможно, это только казалось, а, может, и нет. Всё вокруг пропиталось удушливым запахом соли, которой напомнил Драко о том случае из детства, когда он чуть не утонул во время поездки с отцом в какую-то страну. Малфоя-старшего явно волновал не отдых, а иные цели визита, учитывая то, что бóльшую часть времени он отсутствовал. Драко набрал тогда полный рот воды, будто мог спастись, выпив целый океан, и его закрутило подводное течение. Он дошёл до той точки, когда, снова и снова переворачиваясь, лишь тупо таращился на такую далёкую мутную водную поверхность над его головой и верил, что он больше никогда не вернётся. Он решил, что станет одним из тех скелетов, о которых люди, вроде отца Гойла, плетут всякие небылицы, и что он никогда не научится летать на метле и не получит потом мороженое, как пообещала мама. Что он умрёт, как его дедушка или та жаба, которую он держал в саду. Именно тогда и появился отец — Драко заметил его краем глаза, полностью одетого, с длинными волосами, танцевавшими в водных потоках. А потом были только его руки, давление, резкие вдохи, и мокрая ткань отцовской рубашки, к которой, рыдая, Драко прижимался ртом. Вкус соли держался на его языке в течение нескольких дней.