— Сошли с ума, мистер Малфой. Мы слышали…

— Нет. Я не представляю, где вы могли услышать подобное. Но уверяю вас, это совершеннейшая ложь, — Драко растерялся — слишком много вопросов, которых он не ожидал.

Он быстро прошёл к открытой дверце лимузина, по пути натянуто улыбаясь и кивая жаждущим репортерам.

— Вы спонсировали мемориал Альбуса Дамблдора в Хогвартсе. Это правда?

— Неужели? — Драко ухмыльнулся. Они могут расценивать это, как им будет угодно.

— Что вы чувствуете по поводу того, что Люциус Малфой, ваш отец, перевёл добрую часть состояния Малфоев на заграничные счета. И никто не может отследить их владельцев.

Драко сглотнул.

— Полагаю, Министерство должно расследовать это тщательнейшим образом.

— Вы знаете, почему ваш отец мог так поступить? Вы верите, что он всё ещё жив? Вы прячете его местонахождение от Министерства, в…

— Мой отец мёртв, — наверное, слова Драко прозвучали жёстче, чем следовало, потому что мужчина сделал шаг назад и отвёл глаза под пристальным взглядом Малфоя.

Драко постарался стереть усмешку со своего лица, пока никто её не запечатлел, но вероятно, было уже слишком поздно. Он не мог найти в себе сил беспокоиться по этому поводу, но глубоко вздохнул и смягчил свой тон.

— И нет, я понятия не имею, почему он мог так поступить. Зная, кем он был, не сомневаюсь, что Министерство примет соответствующие меры для того, чтобы докопаться до причин.

Драко нырнул в лимузин.

========== Часть четвёртая ==========

Франция, после Башни: 3 года и 3 месяца

Грейнджер умудрялась отвратительно выбирать время. Ну или отлично. Драко полагал, что оценка зависит от точки зрения. Как бы то ни было, её чувство времени — эту заложенную природой особенность Драко считал, скорее, случайностью — в данный момент стало для него кошмаром. Но пожалуй, уже в следующую секунду — или много позже — её присутствие перестанет выглядеть такой уж катастрофой, ведь оно не позволило плохому обернуться чем-то худшим.

Малфой представил, каким идиотом он смотрится в её глазах. Возможно, даже чокнутым, и, оглядываясь назад, Драко признавал: так оно и было. Возвращаясь к произошедшему, он не мог ей объяснить, что же сподвигло его опустить открытую ладонь на горячую конфорку, потому что и сам толком этого не понимал. Но он знал, что если бы всё вышло наоборот и это бы он бесцеремонно пришёл к ней, у него бы не было никаких сомнений в том, что она капитально поехала крышей. То есть, совершенно свихнулась, подумал бы он при взгляде на Гермиону. И может, он и в самом деле двинулся рассудком. Не полностью, а лишь в тот самый момент, в ту ночь. В мозгу что-то щёлкнуло, и это показалось ему хорошей идеей, чтобы разобраться с сомнениями.

Вообще-то Грейнджер не сразу поняла, чем именно он занимается. Драко и сам собирался всё прекратить, потому что было горячо и больно, а он не настолько обезумел, чтобы мучить себя дольше необходимого. Лишь ещё одну секунду, только бы удостовериться, что внутри ничего не дрогнуло — потом он бы отдёрнул ладонь.

— Что ты готовишь? — именно так прервала его Гермиона, задав свой вопрос откуда-то из-за спины.

Она бы никогда не догадалась. Ни за что бы не сообразила, что в этот самый момент он поджаривал свою кожу на раскаленном металле, и её вопрос прозвучал мрачной шуткой. Она подала голос как раз тогда, когда боль полностью проникла в плоть, и период, когда тело пыталось опознать ощущения как невероятный жар или холод, уже миновал. В тот самый момент боль охватила всю конечность, посылая предупреждающие разряды в мозг, чтобы его владелец осознал собственный идиотизм.

Его рука взметнулась к груди, будто в поисках защиты, — можно подумать, это не Драко твёрдо решил проделать с собой такое. Он пошёл против себя самого — ну разве не абсурд?

Малфой чуть прижал пальцы к ладони, но боль ослепляла, и кисть застыла изуродованной клешнёй. Грейнджер о чём-то его спрашивала, сначала неуверенно и обеспокоенно, а потом яростно, но он не разбирал слов. Мог только дышать и шипеть сквозь зубы, затем шагнул к раковине, быстро, как сумел, включил холодную воду и сунул сводящую с ума ладонь под струю. Пару секунд холод обволакивал место ожога, и Драко осознал, что с его горлом творится что-то неладное. Слышались судорожные звуки глотания, и едва Малфой вынырнул из того состояния, в которое погружается сознание в случае сильной боли, перед его глазами всё расплылось.

Чёрт, он быстро моргнул. Чёрт, чёрт, нет. Он потянулся, чтобы протереть глаза — его ладонь лишь чуть-чуть дрожала возле лица.

Гермиона прикоснулась к нему, а он не хотел, чтобы до него хоть кто-то дотрагивался. Он хотел, чтобы она ушла, с этими её внимательными глазами и отчаянными словами, которых он не слышал. И не подходила слишком близко, чтобы понять. Но куда там: её ладонь уже прижалась к его лопатке, а дурацкие кудрявые волосы упали ему на руку, когда Грейнджер наклонилась. Драко отступил в сторону, вынуждая Гермиону обойти его, и убрал ладонь подальше от её глаз, но было уже слишком поздно. Она втянула воздух в лёгкие так, будто чересчур долго без него обходилась, и пальцы на его плече вцепилась в рубашку.

— Малфой… — вздохнув, прошептала она.

— Заткнись. Закрой рот и уходи, — голос Драко звучал не совсем нормально — он это знал, но ему было плевать.

— Ты что наделал!

— Я сказал, уходи! Проваливай!

— Боже! — она схватила его ладонь и перевернула — её руки тоже тряслись.

Драко вырвался, вскинул здоровую руку и оттолкнул Гермиону ударом в грудь.

— Если ты не…

— Малфой, не толкай меня. О чем ты только думал? Зачем ты вообще сотворил такое? — к концу она перешла почти что на визг, и Драко вздрогнул.

— То, что я с собой делаю, тебя не касается. И я сказал тебе уходить.

Она пялилась на него так, словно он нуждался в помощи. Будто она хотела спеленать его и потащить в сумасшедший дом, и он искренне надеялся, что она не предпримет таких попыток. Потому что за его спиной стояла большая кастрюля, и если он достаточно сильно швырнет её в голову Грейнджер, то та вырубится, и ему придётся провести остаток своей жизни где-нибудь в другом месте. Он не хотел этого, но выживают лишь самые приспособленные. Выживают только самые, мать его, приспособленные, и это Драко выучил очень давно.

Она исчезла из его поля зрения, и он развернулся, чтобы следить за ней глазами, как за соперником по схватке. Она же, не колеблясь, повернулась к нему спиной и начала копаться в кладовке.

Едва к нему вернулась способность мыслить, как нахлынуло сожаление. Мгновенное и ужасающее, оно ударило сильной волной и заполнило целиком. Драко никогда осознанно не относился к себе так вопиюще плохо. И честно говоря, даже не мог понять, что такое на него нашло. Его рука онемела, но болела по-прежнему, и он чувствовал себя таким идиотом.

Гермиона вынырнула с аптечкой, которую он не видел с того памятного вторжения во время дождя — казалось, это произошло вечность назад. Она поставила её на столешницу, посмотрела прямо на Драко, и он впервые почувствовал, что не может прочитать её мысли.

— С тобой что-то не так, Драко Малфой.

— Всё со мной так, — он даже не узнал собственный голос: тот был таким жестоким и резким, что поначалу Гермиона лишь удивлённо хлопала глазами.

Она потянулась, закрыла кран, лишая Драко облегчения, и попыталась поймать его ладонь. Малфой подтянул руку к груди, сверля Гермиону сердитым взглядом.

— Я ещё пять минут назад велел тебе убираться.

— Помню, — огрызнулась она и схватила его ладонь быстрее, чем он от неё ожидал.

Он снова вырвался.

— Ты…

— Малфой, дай мне руку.

— Какое слово…

— Малфой!

— Оставь меня в покое, ты…

Она снова вцепилась в него — её большой палец сильно прижался к вздувшемуся пузырю на ладони — и дёрнула вниз. Малфой подавился собственной слюной. Эта мелкая сучка специально так сделала, и у него возникло огромное желание переломать её пальчики. Гермиона покосилась на него — на её лице ясно читалось чувство вины.