Мальчики встали на середину сцены и взяли руки крест-накрест. Полненькая девочка выбежала из-за занавеса, подпрыгнула, но встать на руки не смогла, потому что руки отодвинулись в сторону.
— Кремляков, Меркурьев, присядьте! — приказал голос невидимого физрука.
Мальчики присели. Девочка снова подпрыгнула, Кремляков и Меркурьев повалились на пол, но, как настоящие спортсмены, тут же вскочили и снова приготовились. Девочка обхватила их за шеи и опять попробовала. Руки опять ушли в сторону. Мальчики хотели опустить ее на пол, но она не сдавалась, упорно стремясь вверх.
— Хватит, — скомандовал тот же голос, — выносите!
Кремляков и Меркурьев покраснели от натуги и понесли девочку со сцены, хотя она продолжала барахтаться…
— Сидорова, прекрати! Куда ты? Надо было хоть раз прорепетировать! — в последний раз донесся голос физрука, и зал взорвался аплодисментами.
Вечер затянулся, потому что, кроме речей, поздравлений и запланированных номеров, выступали все, кто пожелает.
Танцы, песни, стихотворения — все было. Петя Акулов изобразил медведя. А один мальчик из четвертого класса рассказал стихотворение, которое сам сочинил. Стихотворение было длинное, но особенно запомнились строки:
Мне приснилось, я мчусь на коне,
Сердце бьется свободно в спине…
— Это он для рифмы, — сказал Коля.
— А вообще-то правильно, — сказал Савва, — оно и в спине бьется, только нужно с другой стороны посмотреть.
— На сцену приглашаются Коля Максимов, Савва Марков и Слава Топоров — все из третьего «Б», — неожиданно объявила старшая пионервожатая.
Друзья даже подпрыгнули на своих местах и вопросительно посмотрели на Веру Федоровну.
— Раз зовут — идите, — сказала она.
Оказалось, всех троих наградили книжками: «За активную работу на пришкольном участке», как сказала старшая пионервожатая.
— Эти ребята, — добавила она, вручая подарки, — молодцы! Весной по собственной инициативе они помогли нашему ботанику Емельяну Даниловичу привести в порядок пришкольный участок. Все они к празднику будут приняты в пионеры.
— А меня тоже примут? — спросил Савва, когда пионервожатая трясла ему руку.
— Безусловно, — сказала она, — просто Петя Акулов пропустил в списке твою фамилию…
А с Генкой Щегольковым, как всегда, вышла история. За лучшую работу по сбору металлолома наградили вовсе не мальчиков, а двух маленьких девочек из второго класса, и вовсе не самолетом — а двумя большими куклами. Генка и некоторые другие были недовольны.
— Оля и Ира не только собрали по пять килограммов металлолома, но и помогли погрузить его на машину, — сказала старшая пионервожатая, — а некоторые мальчики — я не буду говорить фамилии — хоть и собрали больше, позорно удрали со двора школы, когда их попросили помочь. Выходит, девочки оказались настоящими хозяйками, которые болеют за дела школы, а кое-кто только стремился к получению приза. Правильно я говорю?
— Правильно! — закричали все и захлопали.
— Не правильно! — буркнул Генка на весь зал.
— Щегольков, а ты вообще не бурчи, — сказала пионервожатая.
— Буду! — сердито сказал Генка. — Все равно я больше всех собрал!
— Знаешь, Щегольков, я не хотела об этом говорить, — сказала пионервожатая, — но ты сдал такой металлолом, за которым пришли из вашего домоуправления. Нам пришлось краснеть за тебя и все вернуть. Разве можно сдавать в металлолом крышки от колодцев и новые трубы?
Зал загудел, Щегол вскочил и побежал к выходу.
Савва удивленно хлопнул себя по лбу.
— А я думаю, — сказал он, — почему на него слесарь дядя Степа ругался? Поймаю, говорит, вашего Щегла — уши оторву!
— Значит, еще не поймал, — сказал Коля.
На этом юбилейный вечер закончился.
«Я вас когда-то разбудил…»
Савва Марков откинул одеяло и сел на кровати. Луна в окне уставилась на него, разглядывая хохолок светлых волос, худое лицо с большими задумчивыми глазами и тонкие ноги с острыми коленями.
«Странно! Раньше ее не было, — подумал он. — И главное, складная какая!»
Савва опять прислушался к самому себе: так и есть, в голове все время вертится мелодия.
«Ну вот! — почти испугался он. — Неужели композитором стал?»
Вообще-то Савва знал, что когда-нибудь проявит себя, но никак не предполагал, что это произойдет на днях и тем более ночью. Сегодня он долго не мог уснуть. Он думал о папе с мамой, которые скоро должны были приехать, Савва ворочался на кровати и жевал угол подушки, зубами вытаскивая из нее перья. Луна смотрела на него, и вот тут в голове неожиданно появилась эта самая мелодия.
«Ура! Сначала песни, потом арии, потом симфонии стану сочинять», — распаляясь, решил он и представил, как все поздравляют его, а он в длинных штанах с подтяжками и с затуманенными от чувств глазами просто и скромно кивает головой и пожимает руки желающим.
«Кто сейчас ко мне хорошо относится, того и потом любить буду…»
Савва серьезно и грустно раскланялся луне, которая теперь неслась куда-то сквозь горы облаков, не выпуская однако его из виду.
«Ничего, привыкну. Послушаю, например, как дверь скрипнула, и оперу напишу, а еще чего услышу — симфонию. А потом?.. Потом обязательно в какую-нибудь декаду или плеяду поступлю».
Савва поискал глазами бумагу и карандаш, затем полез под кровать и долго рылся там в темноте, вынимая из портфеля магниты, подшипники, стеклянные шарики и сломанные авторучки.
Наконец он выполз обратно, осторожно ступая на прохладный пол, добрался до пианино, включил настольную лампу и сел на черный круглый стул.
«Саблю Коле отдам, композиторы с саблями не бывают», — мимоходом подумал он и осторожно нажал на клавиши.
Мелодия получилась сразу без особых затруднений. Савва проиграл все произведение еще раз от начала до конца и стал писать, чиркая карандашом и подвывая себе под нос.
«Вот это да! — глядя на листок, восхитился он. — Ну, теперь лишь бы бумаги хватило, насочиняю! Здесь обо всем напишу — в Африку поеду. А что? Зайду там, например, в лес и с обезьянами сфотографируюсь…»
Савва обвел глазами комнату. Укрывшись тенью, как покрывалом, вокруг спали вещи. Луна все-таки убежала за черные облака и теперь светила из-за них, беспокойно перебирая рваные края.
«Нужно разбудить Свету, пусть послушает. Стану знаменитым, буду ей благодарности приносить: „Так, мол, и так, милостливая сударыня… я вас когда-то разбудил“, лицо у меня будет в морщинах… Щегла даже замечать не буду, кошку вчера мучил, чуть хвост не оторвал, дурак!»
Савва встал и пошел в другую комнату. Он тронул сестру за плечо, но Света только глубже зарылась под одеяло. Савва потянул ее за косу, пощекотал перышком шею и наконец удачно в самое ухо шепнул:
— Света вставай, дело есть!
Сестра с ожесточением долго терла ухо, потом с трудом открыла глаза.
— Саввик, почему ты сам не спишь и мне не даешь? — сказала она.
— Вставай, я музыку придумал!
— Песню, что ли?
— Какую песню? — насторожился Савва.
— Ой туманы, мои, растуманы, — пробормотала Света и снова уснула.
— Ой туманы, мои, растуманы! — удивился Савва, отстал от сестры: озадаченно кусая ногти, постоял возле кровати и потом побрел к себе.
Задумчиво стащив с подушки кота, он забрался на постель и сел, поджав под себя ноги. У него был такой вид, будто его только что бессовестно надули. Уставившись в одну точку, он некоторое время, хлопая ресницами, посидел на кровати и наконец, что-то проворчав, лёг.
«Ведь чувствовал, что что-то не то, — мрачно думал он. — „Композитор, композитор!“ — передразнил он себя. — Может быть, я просто болею?»
Савва потрогал ладонью свой лоб и, вздохнув, натянул одеяло на голову.
«А может, так всегда бывает? — подумал он под одеялом. — Чужое, чужое, а потом свое появится? Вертелись ведь и другие… „Ля-ля, динь, ля-я-я“… забыл только записать… или на карусели — там ничего придумывать не надо… А если переписать песню наоборот?..»
