Все такое.

Саша сжал кулаки, посмотрел на них. Ручки нежненькие, такие скорее сломаешь при ударе куда быстрее, чем сломаешь челюсть противнику, но есть, что есть.

Опыт то не пропьёшь, как и морально-волевые, а остальное дело наживное. На опыте и морально-волевых Саня и собирался вывозить весь расклад. Тем более, что Пельмень по своей конституции — природный тяж.

На этом Саня в душевных метаниях пришлось ставить точку. Проснулся отец и верещал из их квартиры благим матом.

Приперся на кухню, пошатываясь, в майке алкашке и широких семейках.

Взглянул на таз с вареньем бабы Риты, поморщился, перевёл взгляд на кастрюлю с голубцами.

— Че там Нинка принесла? — упомянув соседку он беззаботно растер хер указательным и большим пальцами, этой же рукой полез в кастрюлю. — Жрать буду, сын сгоняй за хлебом!

— Без хлеба че, обломится? — спросил Пельмень. — Так ешь.

Идти в хлебный киоск желания не имелось.

— Или у соседей стрельнуть, ты пока сходишь... — слов Пельменя батя не расслышал.

Достал голубец и не думая о том, чтобы взять тарелку, принялся есть, громко чавкая. Не заметил даже, что тот надкусан. Сок голубца сочился по подбородку, капал на ковёр. Впрочем, батю это нисколько не смущало. Чего смущаться — придёт жена, поползает на карачках, уберётся.

Одновременно пошарил по кухне, нашёл хлебницу, достал кусочек белого хлеба. Присвоил себе.

— Сын, кстати. Смотрел «Кровавый спорт»? Видел Ван-Дамма? Ничего так боевичок.

Батя встал в боевую стойку, парадируя актёра. По молодости отец Пельменя уважал спорт и даже имел разряд — от того в физруки подался. Хрен его по чем, но имел. Но в стойке с голубцом в одной руке и куском хлеба в другой, он смотрелся по-идиотски.

— Хе!

Батя хотел вдарить по бутылке с подсолнечным маслом на столе, но промахнулся и завалился на пол, едва не перевернув кастрюлю с голубцами.

— Еп твою мать... — процедил батя.

— Че не вывозишь, бать? — хмыкнул Пельмень.

Батя откровенно забавлял.

Несколько секунд Игорь Борисыч сидел на полу на пятой точке, славливая, что произошло. Хлеб не выронил, а вот голубец отлетел под газовую плиту. А потом батя закряхтел, поднимаясь.

— Это, сын, я че хотел сказать, — он принялся растираться жир от голубца по майке. На груди расплылось пятно. — Тебе бы на карате пойти? Вон жопу отъел, больше чем у Нинки. Мамке скажем, денег выделит и будешь каратист. У меня как раз знакомый секцию открывает. Гена Мороз, помнишь? — говоря эти слова, он махнул на пятна и полез за голубцом, взамен утраченного. — Не понял? А где...

Рука пошарила по дну кастрюли, пальцы выпачкались в жиру — голубцов то больше нема, остальные Сашка сожрал.

Глаза бати, сонные, с лопнувшими капиллярами, округлились.

Он взял кастрюлю, заглянул в неё, перевёл взгляд на Пельменя.

— Охерел?! — взорвался отец. — Опять за своё взялся! Растёт паразит! Вон у Витьки сын, как сын, а ты... Селитер!

Саша с придурковатым и безразличным выражением лица слушал поток, доносящийся изо рта бати. Дожидался, когда тому надоест орать. Батя потрезвонил, прошёлся по внешности своего сына, а потом махнул рукой. Желание щелкнуть бате за базар Пельмень подавил — пусть выскажется. Хотя сам такой же паразит. Кто обзывается, сам так называется, если что.

— Иди с глаз долой... за хлебом! Хоть какая-то от тебя польза будет, — резюмировал батя, выпустив пар. — Олуха на свою голову вырастил. Пфу!

Саша остался стоять на месте.

— Че стал? — буркнул батя.

— Денег то на хлеб дай?

— А... Ирка не оставила? — батя нахмурился.

— Так я у тебя прошу. Ты ж посылаешь.

— У меня просит, копейки ещё не заработал, только дай, дай. Просит он...

Папаша зыркнул под ноги Сани, где стояли пустые бутылки из под водки.

— Вон, бутылки сдашь.

Саня спорить не стал. Взял первую попавшуюся авоську на кухне, сложил в неё пустые водочные бутылки и двинулся к выходу. В голову пришло понимание, что батя с хлебом пойдёт на хер, у него итак неплохо получается себя прокормить, шманая соседей. А вот лишней копейкой надо обзавестись. Деньги понадобятся в ближайшее время — если Пельмень хочет записаться в спортивный зал, то в пору обзавестись хотя бы одеждой для тренировок. Своей спортивной одежды у Пельменя не имелось, его в принципе освободили от школьной физры.

— Погодь, сынок, — вдруг остановил Саню батя.

Пельмень обернулся.

— Ты это, купи у дяди Витали чекушечку... ну вместо хлеба, лады? — батя расплылся в придурковатой улыбке. — Матери только не пали контору.

Пельмень улыбнулся.

Мигом так батя подобрел, как речь пошла за то, чтобы сливу залить.

Протянул Сане ещё одну авоську с несколькими литровыми банками и трехлитровым баллоном. Пельмень зыркнул на стол — понятно, останется баба Рита без варенья, тару у неё Игорь Борисыч подмотал. Батя то ещё и мудак оказывается...

— Баночки дяде Виталику сдашь и купи, сынок. Он по два рубля за чекушку просит.

«Если хулиган пытается тебя достать,

Дразнить, злить, бить, давить и обижать,

Ты не должен кричать ему: Гад!,

Ты не должен подключать свои ботинки или мат...», Дискотека Авария.

С пятого этажа Пельмень дал пешего. Какая никакая, а нагрузка для нового тела. Правда спускаться с авоськами — удовольствие не из приятных. Уже к третьему этажу Саня приуныл, взмок и тяжело дышал. Звенели пустые водочные бутылки, банки, а сердце выпрыгивало из груди.

На лестничных проемах Саня останавливался, делал взмахи и круговые движения, разгоняя кровь.

В такой форме — далеко не уедешь. Прежде чем приступать к интенсивным тренировкам, надо понять возможности нового тела. Хотя хрена тут непонятного... возможности — нулевые.

На первом этаже, взмыленный Пельмень встретил Сёму. Малолетку с соседней пятиэтажки, сегодня гостившего у бабули. Полтора метра в прыжке, хлюпик, раза в три меньше Пельменя по комплекции. Очки с толстой роговой оправой... И вообще, мальчик походу инвалид: несуразно большая голова, как гелием накачена, ручки длинные чахленькие, торчащий живот приподнимает майку до пупка. Шортики вовсе как семейки Сашиного бати. У Сёмы даже прозвища своего не имелось, припомнил Пельмень — настолько все плохо по жизни складывалось.

Застал Сему Пельмень за тем, что пацанёнок прилип к стене и какого-то хрена слизывал побелку. У ног его стояла банка с соленьями, за которой Сёму видать послали. Кладовку под лестницей удачно приватизировал его дед (тот вроде как скопытился в прошлом году).

Завидев Пельменя, Сёма вздрогнул, попятился, ну и перевернул банку.

Херак.

Горлышко стукнулось о ступеньки лестницы. По полу растеклись маринованные огурчики, помидорчики и укроп.

— Ой, — Сёма взглянул на «место происшествия» и глазки под очками тотчас намокли. Нижняя губа задрожала, отвисла. — Меня б-б-бабуля у-у-убьёт...

Пельмень помнил, что бабуля у пацаненка — особа крайне категоричная. Из тех, что шли в модификации «боевая», из клана «приподъездная лавочка». Можно предположить, что Сёме крепко достанется по возвращению.

Пельмень, никогда особо не испытывавший чувства сострадания, поначалу ковырялся в носу, нарезая резьбу. Ну и поднялся на ступеньку выше, дабы не выпачкаться в рассоле. Оттуда наблюдал безразлично за ситуацией. Не, че, встрял пацан. Бывает. Жопа просит ремня.

Но потом понял, как осенило, что не останется в стороне и хочет пацану помочь. Как хреново приходиться лохам, Саня теперь чувствовал на своей шкуре. И припомнив ощущения во дворе школе, поёжился.

— Не дрейф пацан, прорвёмся. Не накажет тебя бабка.

— П-п-правда? — с надеждой уточнил пацанёнок, шевеля белыми от мела губами.

Одновременно с жалостью, у Пельменя разом врубилась предпринимательская жилка. Он взглянул на свою авоську с литровыми банками. Перевёл взгляд на огурчики с помидорчиками. И осенило во второй раз — вот тебе метод с порога поднять щепотку бабла на ход ноги.