По словам бати «патлатый мудак» выбивал из него показания на друга из гаражного кооператива. Сане отчего-то показалось, что речь о дяде Виталике и его не совсем законном способе заработка, связанном с продажей самогона.

Правда наезжал бывший физрук на ментов, но высказывал все Пельменю — собственно перед ним захлопнулась дверь. Видать отдыхать ещё 14 суток в обезьяннике Игорю Борисовичу совсем не тарахтело.

— Рога поотшибаю, моргалы выколю, пасть порву, — приглушенно слышалось по ту сторону двери.

Голос удалялся.

Ну понятно, много тяму не надо — бросить сынка один на один с ментами. А самому учесать — приговаривать саке, как будто ничего и не произошло. И это не твоего сына менты решили допросить.

Сильный ход, Игорь Борисыч.

Так держать.

Собственно, ментов пришло двое — участковый, уже знакомый Сане по мимолётной встрече в Нахаловке, когда ментеныш спас Пельменя от избиения.

И второй — оперок в гражданском. В то, что человек в штатском мент, Пельмень прочухал сразу. Ментов легко различить от гражданских — как хрен его знает, но при виде мента узнаёшь 9 раз из 10.

Так вот, именно оперок вызвал приступ правленого гнева бывшего физрука.

Да и в целом — по тем непростым временам начала 90-х менты отнюдь не вызывали к себе уважения. Подавляющее большинство — козлы ещё каких поискать.

А у таких как батя простых мужиков, все уважение к ментам пропало после перегибов «сухого закона», когда те решили обычных работяг спиртовой соски. Ну или по крайней мере пытались это сделать с чрезмерным рвением.

Сейчас менты стояли чуть в сторонке от входной двери, спиной к Сане, и с любопытством ознакамливались с «народным» творчеством жильцов коммуналки и не только — с настенными надписями в смысле.

Посмотреть тут было на что. Стенка подъезда, как спина матёрого зэка была исписана посланиями, утверждениями, памятками:

«Джон лох».

«Здесь был я».

«Цой жив».

Ну и все в таком духе.

И понятно, что среди всей этой настенной пестроты нашла себя надпись «Пельмень лох» — считай на самом видном месте, как только выходишь из квартиры. Выцарапанная остриём ключа прямо на подъездной стене.

Батя по нагоняю от матери несколько раз разводил раствор и зашпаклевывал надпись, делая сие с благим матом и причитаниями, но потом забил. Матушка тоже забила. Надпись появлялась с завидной регулярностью. Кто был автором этого «прекрасного», Саня разумеется знать не знал. Да и пофиг как-то. Никаких особых эмоций творчество соседей у Пельменя не вызывало.

— Забей хрен, Даня, — говорил мент в гражданском, который по своему виду натурально напоминал Казанову из сериала «Улицы разбитых фонарей».

Волосы длинные, собраны в хвост — не зря же батя его патлатым назвал. Стильная рубашка и брюки при нем. Ну и вишенка на торте — туфли из натуральной кожи под крокодила с острыми носками. Зеленоватого такого оттенка.

— Как забей, только ведь стирал на прошлой неделе. Когда они только успевают этот бред писать? Узнаю кто это делает и оформлю по всей строгости.

Участковый, перехватив папку подмышку пытался оттереть запоминающуюся надпись «Мусора педерасты». И тут же чуть выше оказалась нанесена другая надпись, той же рукой — «Ворам по масти, мусорам по пасти». Получалось у мента скверно, что не мудрено — за каким то хреном участковый использовал в качестве стерки рукав своей рубашки. Надпись хоть и нанесённая мелом, поддавалась плохо.

Казанова понаблюдал за потугами коллеги и коротко пожал плечами.

— Ну раз тебе так хочется. Сейчас отдерем.

Аккуратненько вытащил из нагрудного кармана рубашки нож бабочку и элегантно его расчехлил. Острым, хорошо заточенным лезвием оперок принялся соскребать надпись не самым цивилизованным способом.

Хр-фхр-фхр.

На пол тотчас просыпалась сколупленная краска и крошка — падала прямо на батин стул и стол в импровизированной подъездной курилке. Ага, в те редкие моменты, когда батя был трезв или недостаточно выпивши, Игорь Борисыч выходил курить в коридор. Остальное время — курил в квартире или на общей кухне, как придётся.

Саню опер приметил сразу. Такое впечатление, что глаза на затылке вставлены.

Но приметив, на удивление продолжил заниматься тем, что соскребал надпись. Забавно так — портить имущество при владельце. Но оперу похоже было до лампочки. Покончив с «мусора педерасты», Казанова перешёл к следующей надписи.

— Знаешь, кто это написал? — раздраженно бросил он, обращаясь к Сане, мявшемуся у двери.

— Неа. А че написали то, товарищ милиционер, просветите? — невозмутимо поинтересовался Пельмень.

— Ворам по масти... — опер запнулся, смекнув, что толстяк его подколол, заставив зачитывать лозунг вслух. — Ты охренел, пацан? Пошутить любишь?

— Я правда не знаю, что там написано, — Саня с невинным выражением лица пожал плечами. — Батя сказал, что вы меня искали. А вы собственно кто, дядя? И зачем портите стену?

Пельмень решил, что неплохо будет для начала дать немного повертевшим в себя ментам в себя прийти и для того повозить их по букве закона. Пусть представляются как положено и так далее. Ну и стену так то тоже ковырять не хрена.

— Лейтенант милиции Козодоев Даниил Петрович, участковый уполномоченный Ленинского района, — отчеканил мент в форме, отскакивало от зубов.

Как положено, участковый представил удостоверение в развёрнутом виде до полного ознакомления. Удостоверение оказалось ещё советского образца. Правда заглядывать в него Саня не стал.

Второй представляться не собирался.

Саня, конечно, не был уверен, что опера должны представляться в принципе и все такое, но настоял. Больно мент бесячий попался.

— Вас я знаю, Даниил Петрович, а вы кто, товарищ гражданин? Удостоверение в развёрнутом виде, будьте так добры показать.

— Кто-кто... Дед пихто и баба тарахто, — хмыкнул Казанова, складывая бабочку и засовывая ножичек обратно в нагрудный карман — Александр Игоревич Пельмененко?

Саня слегка прикурил от подобной дерзости, но в стороне не остался.

— Я то Александр Игоревич, а у вас это в корочке написано, что вы баба? А в каком звании?

Казанова аж позеленел от ответной прыти.

— Слыш Козодоев, у тебя на участке все мурые такие? Распустил.

Козодоев промолчал, делая вид, что копошится в своей папке. Тогда опер вернул взгляд на Пельменя.

— Может тебе леща дать малой, раз батя не воспитал?

Мент в гражданском принялся отряхивать руки от побелки, в которой вымазался несмотря на то, что пальцами до стены не докосался.

Участковый Козодоев тотчас вырос между ними.

— Саша, Геннадии Маратович тоже милиционер, и у нас к тебе есть несколько важных вопросов. На них надо ответить со всей серьёзностью.

— Ясно, — Саня невозмутимо пожал плечами. — Геннадии Маратович Тарахто, я вас слушаю внимательно.

Во второй раз опера, надо отдать ему должное, не удалось пронять дебильной шутеечкой и Казанова только оскалился.

— Так зачем пришли? — уточнил Пельмень.

Зачем к нему домой пожаловали два мента, догадаться было несложно. Наверняка поднялся шум вокруг вчерашнего мордобоя, закончившегося двумя стационарами в БСМП для несовершеннолетних. И от того Саня чувствовал себя в разговоре с ментами несколько сковано.

— В дом пустишь может? — уточнил Козодоев, расстёгивая парку с какими-то важными ментовскими бумажками. — Так то не очень удобно писать в подъезде.

— Куда он там пустит у него папаша погнал, это он кстати малюет, Александр Игоревич? — опер кивнул на исписанную стену. — Может на 14 суток его оформим? Курит вон в подъезде, людей травит...

Казанова подошёл к пепельнице, встряхнул, подымая пепел.

— Анашу может покуривает?

Саня приподнял бровь, наблюдая за происходящим. И не понимая, чего мент прицепился.

— Саша, Геннадий Маратович шутит, — успокоил участковый, готовый провалиться сквозь землю. — Никто твоего пару арестовывать не собирается.