Я отступила на шаг, поняв ее недвусмысленные слова: «Мы несем ответственность, когда она на нашей территории». Несмотря на закон об американских гражданах с инвалидностью, я время от времени читала на онлайн-форумах частных школ по НО, что ребенок на реабилитации должен оставаться дома, очевидно, ради самого ребенка, но, скорее всего, потому, что в таком случае возрастает страховка. Тупиковая ситуация: по закону ты мог подать в суд за дискриминацию, но в таком случае, даже если ты выиграешь дело, к твоему ребенку станут относиться предвзято, когда он вернется к учебе.

– Более рискованно для кого? – спросила я, и меня бросило в жар. – Я заплатила взнос, чтобы моя дочь здесь училась. Кейт, вы чертовски хорошо знаете, что не стоит говорить мне, будто ей тут не рады.

– Я с удовольствием возмещу оплату за пропущенные месяцы. И я бы никогда не сказала, что Уиллоу здесь не рады. Мы ее любим и скучали по ней. Просто хотим убедиться, что она в безопасности. – Учительница покачала головой. – Посмотрите на это с нашей стороны. В следующем году, когда Уиллоу будет в подготовительном классе начальной школы, она получит полноценную помощь. Здесь у нас нет таких возможностей.

– Тогда я сама буду ее сопровождать. Останусь с ней. Просто дайте ей… – Мой голос надломился, как хрупкая веточка. – Дайте ей почувствовать себя нормальной.

Кейт посмотрела на меня:

– Думаете, так она будет себя чувствовать, зная, что только она пришла на занятия с мамой?

Лишившись дара речи – и бурля от ярости, – я прошагала по коридору обратно. Оставшаяся с тобой мисс Сильвия рассматривала липучки, которые ты ей показывала.

– Нам пора, – сказала я, сглатывая слезы.

– Но я хочу поиграть за рисовым столиком…

– Знаешь что? – сказала Кейт. – Мисс Сильвия наберет целый мешок, чтобы ты могла взять с собой домой! Уиллоу, спасибо, что заехала поздороваться со всеми своими друзьями.

Ты растерянно повернулась ко мне:

– Мамочка, почему мы не можем остаться?

– Поговорим об этом позже.

Мисс Сильвия вернулась с пластиковым пакетом, наполненным фиолетовыми зернами риса:

– Держи, сладкая.

– Скажите мне, – проговорила я, переводя взгляд с одной учительницы на другую, – зачем такая жизнь, если ее даже не прожить нормально?

Я вытолкнула кресло из помещения школы. От злости я даже не сразу поняла, что ты притихла. Когда мы добрались до фургона, в твоих глазах стояли слезы.

– Все хорошо, мамочка, – сказала ты с такой безропотностью, какую не мог бы позволить себе пятилетний ребенок. – Я и сама не хотела оставаться.

Это была ложь. Я знала, как сильно ты ждала встречи с друзьями.

– Знаешь, когда в воду бросаешь камешек, вода движется по кругу, но не касается его, будто его нет, – сказала ты. – Вот как повели себя другие дети, когда ты говорила с мисс Кэти.

Разве эти учителя или эти дети не видели, как легко травмировать тебя? Я поцеловала тебя в лоб.

– Мы с тобой так повеселимся днем, – пообещала я, – что тебе мало не покажется. – Я нагнулась, чтобы поднять тебя с инвалидного кресла, но тут расстегнулась одна из липучек. – Вот неудача! – буркнула я, и когда посадила тебя на бедро, ты уронила свой пакет.

– Мой рис! – воскликнула ты, инстинктивно завертевшись у меня на руках, чтобы дотянуться до него.

В этот момент я услышала хруст, похожий на сломанную ветку. Так еще хрустит осеннее яблоко, если его укусить.

– Уиллоу? – произнесла я, но поняла все и так: сверкнули белки твоих глаз, голубые, как молнии, и ты уплывала прочь от меня в сонную прострацию, которая настигала тебя при особенно неудачном переломе.

Когда я усадила тебя на заднее сиденье фургона, ты уже закрыла глаза.

– Малыш, скажи, когда будет больно, – попросила я, но ты не ответила.

Начиная с запястья, я аккуратно прощупала твою руку, стараясь найти мягкий участок. Я дошла до выемки под плечом, когда ты всхлипнула. Но ты и раньше ломала руку. Сейчас не было сквозного перелома или вывернутой под углом в девяносто градусов кости, как и других признаков серьезной травмы, из-за которой ты могла впасть в ступор. А вдруг кость пронзила внутренний орган?

Я могу вернуться в школу и попросить их вызвать 911, но я и без «скорой помощи» знала, что нужно делать. Я порылась в кузове фургона и нашла старый журнал «Пипл». Используя его как шину, я перебинтовала предплечье с помощью эластичного бинта. Я стала молить о том, чтобы не пришлось накладывать гипс: от гипса уменьшалась плотность костей, а место, где он заканчивался, становилось уязвимым для нового перелома. Мы могли бы обойтись ортопедическими ботинками «Ви Уокер», пневматической ортопедической шиной или лангетами в большинстве случаев, за исключением перелома бедра, позвонков или берцовой кости. Именно такие переломы заставляли тебя замереть, как сейчас. Такие переломы и меня заставляли мчаться в травмпункт, потому что я боялась трогать их сама.

Подъехав к больнице, я припарковалась на месте для инвалидов и понесла тебя в приемную.

– У моей дочери несовершенный остеогенез, – сказала я медсестре. – Она сломала руку.

Женщина поджала губы:

– Может, вы будете ставить диагноз после того, как получите медицинскую степень?

– Труди, какие-то проблемы? – Перед нами стоял врач, на вид такой молоденький, что, наверное, еще не пользовался бритвой, и смотрел на тебя. – Я слышал, вы сказали НО?

– Да, – проговорила я. – Думаю, это плечевая кость.

– Я позабочусь о них, – сказал врач. – Я доктор Девитт. Хотите посадить ее в кресло…

– Нам и так нормально, – сказала я и приподняла тебя на руках.

Пока он вел нас по коридору на рентген, я поведала ему твою медицинскую историю. Врач прервал меня лишь один раз – мило побеседовал с лаборанткой, чтобы нам побыстрее освободили палату.

– Итак, – сказал врач, нависая над тобой, когда ты лежала на столе для рентгена, и положил руку на твое предплечье. – Я лишь немного пошевелю…

– Нет, – сказала я, делая шаг вперед. – Вы ведь можете придвинуть аппарат?

– Что ж, – озадаченно сказал доктор Девитт. – Обычно мы этого не делаем.

– Но ведь можете?

Он снова посмотрел на меня, потом настроил оборудование, опуская на твою грудь тяжелый свинцовый жилет. Пока делали снимок, я отошла в дальний угол комнаты.

– Отлично, Уиллоу. А теперь опусти руку пониже, – попросил врач.

– Нет! – возразила я.

Он раздраженно посмотрел на меня:

– Со всем уважением, миссис О’Киф, я должен выполнять свою работу.

Но я выполняла свою. Когда у тебя случался перелом, я старалась снизить количество рентгенов, иногда мы обходились без них, если они никак не влияли на исход лечения.

– Мы уже знаем, что у нее перелом, – убедительно сказала я. – Думаете, он смещен?

Глаза доктора распахнулись, когда я заговорила на его языке.

– Нет.

– Тогда не обязательно делать рентген малоберцовой и большеберцовой костей, разве не так?

– По-разному бывает, – признался доктор Девитт.

– Вы хоть понимаете, сколько рентгенов придется сделать моей дочери за всю жизнь? – спросила я.

Он скрестил руки на груди:

– Ваша взяла. Мы и впрямь не нуждаемся в рентгене нижней части руки.

Пока мы ждали снимка, я гладила тебя по спине. Ты медленно возвращалась с той глубины, на которую провалилась после перелома. Ты ерзала и всхлипывала. А еще дрожала, что лишь усиливало боль.

Я высунула голову в коридор и попросила лаборантку принести одеяло, чтобы накрыть тебя, а навстречу как раз шел доктор Девитт с твоими снимками.

– Уиллоу холодно, – сказала я, и он сбросил с себя белый халат и накинул тебе на плечи, как только вошел в палату.

– Хорошие новости, – сказал он, – другой перелом Уиллоу отлично заживает.

Какой другой перелом?

Я не сразу поняла, что сказала это вслух, но тут врач указал на твое предплечье. Рассмотреть было непросто – недостаток коллагена делал твою кожу бледно-молочной, – но там явно виднелась шишка, как при заживающей трещине.