Машинально перелистывая зеленоватые листки, я вдруг замерла, как от удара. Театр абсурда продолжался: с фотографии на меня глянуло чужое лицо. Я села, не отрывая глаз от снимка. Может, я схожу с ума? Волосы темные, прическа моя и вообще похоже, но не я же! Набрав дрожащей рукой номер и услышав знакомый голос, я взмолилась:
– Юленька, приезжай, ради бога.
Безотказная Богдашечка примчалась на зов без долгих расспросов. В коридоре, перепуганная, она принялась меня трясти:
– Что случилось? На тебе лица нет!
А потом ошеломленно рассматривала паспорт, перебирала бумаги, слушая мой сбивчивый рассказ.
– Ну, Аникина, ну, зараза! Ничего, сейчас разберемся, – и принялась давить на кнопки телефона. – Не нравятся мне такие шутки… Ало, это ты? Немедленно к Инке. Без разговоров! – и бросила трубку.
Сигарета прыгала в моей дрожащей руке; Юлька не пыталась меня успокоить, молчала, и обычно улыбчивое лицо ее становилось все мрачнее. Она сама открыла дверь, и я услышала испуганный Галкин голос:
– Что случилось?
– А это ты нам сейчас объяснишь, – сдерживаясь, проговорила Юлька, входя следом за ней в комнату.
– Что я должна объяснять? – затравленно глядя на меня, спросила Галка.
– Вот это все, – гневно указала на стол Юлька.
Галка уставилась на бумаги, плюхнулась в кресло и зарыдала. Юлька смотрела на нее, смотрела и вдруг рявкнула:
– Хватит!
Галка вздрогнула и затихла.
– Начинай!
Испуганно глядя на нас, Галка прошептала:
– Он меня заставил.
Юлька фыркнула:
– Брось заливать! Заставил, как же! Палкой колотил, пока не уломал!
Галка понурилась:
– Не палкой…
– Но зачем, скажи же, ради бога! – не выдержала я.
– Ему надо было срочно вложить деньги. А тут он твой паспорт нашел, вот и сказал, чтобы я…
– Паспорт-то ты как сделала?
– Просто: немного грима, прическа, фотографии заранее. Пришла в отделение полиции: украли, что делать? Анкету заполнила. Через месяц новый получила. Ведь я же не могла договор на себя оформить, Мишка бы заел, если бы узнал, а он…
– А он снял ремень и ка-а-ак… – съязвила Юлька. – Или он просто штаны снял?
– Вы не думайте, договор – это так…
– А капремонт – тоже так? Не вешай нам лапшу на уши, радость моя. Или я не знаю, сколько стоит квадратный метр паркета? Может, на кухню зайдем или в ванную заглянем?
Галка перешла на крик:
– А как нормальный мужик мог жить среди того хлама столетней давности? Он вообще хотел ее выкупить.
– А мое куда дел?
– На склад отправил. Не верите – у него спросите, ведь вернется же он когда-нибудь.
Я покачала головой.
– Откуда ты знаешь?
– Ко мне сегодня добры молодцы приходили, сказали.
Галка уставилась на меня, и вдруг по ее щекам потекли слезы. Настоящие.
– Точно? – недоверчиво спросила Юлька.
Я кивнула. Юлька невесело посмотрела на Галину:
– Ты, однако, даешь: то заставил, зверюга, а то заливаешься по нему.
Галка подняла на нее полные ненависти глаза:
– Что ты понимаешь? – яростно прошипела она. – Что ты вообще понимаешь?
Казалось, еще миг, и она кинется на Юльку с кулаками.
– Кончайте, – попросила я. – Что толку орать? Его не вернешь, зачем истерики устраивать? Давайте-ка лучше поостынем и обсудим все как белые люди. Юль, возьми что-нибудь там, в баре. Для кого теперь беречь?
Юлька достала мартини и бокалы.
– Я не буду, – зло бросила Галка.
– А мне давно надраться хочется. Я останусь у тебя?
– Что ты спрашиваешь? А вообще-то лучше бы снова вместе, как раньше. Галь, может, передумаешь? Позвоним Мишке? Мы ведь с моего приезда так ни разу и не собирались.
Юлька вытащила пробку и блаженно повела носом:
– Какой букет! Жалко, льда нет. Ну, и так сойдет. Верно?
Галка гневно смотрела на нас:
– Как вы можете сейчас, когда мы узнали… – ее глаза вновь наполнились слезами.
– По капельке, чтоб в себя прийти. И его помянем.
– Сказала – не буду.
Она хотела еще что-то добавить, но поднялась и зло бросила:
– Нет уж, без меня.
И, схватив сумочку, кинулась в коридор. Я вышла следом.
– Звони.
– Суки бездушные! – крикнула она и, хлопнув дверью, вылетела из квартиры.
Расстроенная, я вернулась в комнату. Юлька по-прежнему покачивала бутылку в руках:
– Похоже, дружба врозь, а? Что ж, было трио, будет дуэт. Хотя жалко.
Я подошла к балконной двери. Эти чертовы завитки можно только автогеном…
– Он что, к осаде готовился?
Юлька пожала плечами:
– Он часто в командировки ездил – может, воров боялся? Тут сейфа не нашли? Почем знать, какие у него были соображения. Судя по всему, шустрый был мальчонка. А с виду – такой зануда. Ладно, – тряхнула она головой, – что судить-рядить, помянем, земля ему пухом.
Мне было так погано, что перед сном я с готовностью проглотила таблетку тазепама, который Юлька привезла с собой, и отключилась в надежде, что утро все изменит.
***
Разбудил нас телефон – бесконечные злые звонки. Пока я выбиралась из сна, пока искала аппарат, из спальни пришлепала Юлька и сняла трубку. Мужской голос что-то кричал, я увидела, как Юлька побелела и села.
– Не может быть… Когда?.. Где?.. Нет… Не знаю… Нет… Конечно…
Я перепугалась:
– Что? Что случилось?
Юлька часто-часто заморгала своими огромными глазами и ответила, едва шевеля губами:
– Галина разбилась. Насмерть. Это Мишка звонил.
Я обмерла:
– Когда? Как?
– Вчера. В милиции сказали: не справилась с управлением. Она неслась как угорелая.
Я в ужасе смотрела на подругу. Похоже, мы думали об одном и том же. Словно отвечая на мой немой вопрос, Юлька мрачно кивнула:
– Да, она ехала отсюда.
Потом тяжело опустилась на мой диван, обняла меня, и мы заплакали, утираясь одной простыней. Но вину ведь не выплачешь: если бы не ссора, Галка не была бы такой взвинченной …
Потом мы поехали к Мишке.
Страшно входить в дом, где только что случилась беда, невыносимо смотреть на опухшие лица детей, еще не успевших поверить в окончательность происшедшего, звонить по знакомым номерам, продираясь сквозь бесконечные «не может быть!». Бедный Мишка, убежденный, что Галка спешила домой к его возвращению с дачи (он часто ездил туда на электричке – так выходило дешевле), находился в полувменяемом состоянии. Разубеждать его мы не стали. Эти три дня были настоящим мучением.
На поминках к нам подошла Мишкина мать с какой-то худощавой блондинкой и, комкая в трясущихся руках носовой платок, попросила:
– Девочки, вот мне сказали, в колледже остались Галины вещи. Вы не привезете?
Мы пообещали сделать это завтра же.
Утром дама, с которой мы познакомились накануне, встретила нас в фойе колледжа, провела в кабинет, указала Галин стол, устроилась у окна и принялась меланхолическим тоном рассказывать, как любили нашу подругу в коллективе.
В верхнем ящике стола, как водится, хранились сигареты и всякие мелочи: косметичка, расческа, щетки, флакончик «Мажи нуар», лак для волос; два других были забиты папками, на месте нижнего стояли две пары туфель.
Бог мой, сколько ненужного бумажного сора остается после человека! Мы бегло просматривали отчеты, планы, методразработки – бесполезно в общем-то потраченные часы чужой теперь нам жизни. Личных бумаг не было. Сложив в пакеты все, что могло представлять хоть какой-то интерес для домашних, я вытащила туфли и засунула руку поглубже, проверяя, не осталось ли чего. Там, у задней стенки, под плотной бумагой, застилавшей фанеру, действительно что-то лежало. Я потянула – коричневый конверт. Не глядя, я сунула его в сумку.
– Это тоже Галины Георгиевны, – блондинка, имени которой я никак не могла вспомнить, открыла стенной шкаф, где одиноко висел клетчатый жакет.
Когда Юлька складывала его, на меня пахнуло слабым запахом духов, и почему-то сразу нахлынула такая тоска, что, глядя на опустевшую вешалку, я закричала долгим отчаянным беззвучным криком.
