– Пойдем, – потянула меня Богданова.

В машине она переложила пакет к себе в сумочку; мы на минуту заехали в притихшую Галкину квартиру, а потом сразу ко мне. Дома я заревела в голос:

– Юлька, я больше не могу… Давай выбросим этот проклятый пакет к чертовой матери…

– А мне, думаешь, нравится? Но мы должны понять…

Она вытряхнула содержимое конверта на стол: два ключа и несколько листков. Просмотрев бумаги, Юлька сжала голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, глухо простонала:

– Да что же она с нами делает! Это договор об аренде банковского сейфа. На твое имя…

Весь этот день мы плакали и пили, но разве боль зальешь коньяком? Мир рухнул, и нам предстояло еще долго выбираться из-под обломков.

Утром подружка моя приготовила такой крепкий кофе, что физически мы более-менее пришли в норму. Оглядывая чужую и безжизненную кухню, Юлька ворчливо заметила:

– Черт его знает, что он здесь оставил, этот Слесарев, какие флюиды, только больно уж противно – настоящий вокзал. Слушай, Инн, а ведь от квартиранта твоего неожиданностей больше не предвидится – что же мы сидим, как курицы, тебе в конце концов устраиваться надо.

– А как? Все забито его шмотками, я не представляю, что с ними делать.

– Пойдем прикинем.

И тут гардеробная преподнесла очередную подлянку: часть одежды оказалась женской.

– Галкина, конечно. Вот холера, и дорогущее все, смотри: Армани, Нина Ричи, Ральф Лорен – один эксклюзив. А куртка какая – рысь, если не ошибаюсь…

Я была в отчаянии: мы не могли добить Мишку, да и Галка, какую бы свинью в виде Слесарева она мне ни подложила, была нашей подругой и не заслуживала пляски на костях.

– Может, для Майки возьмешь? Ей теперь придется хотя бы на работе отказаться от джинсов.

Юлька нерешительно перебирала одежду.

– Пожалуйста, Юленька! – взмолилась я. – Куда я ее дену? На помойку?

– Армани на помойку – это, пожалуй, круто даже для таких акул Уолл-стрита, как мы с тобой, – она вздохнула. – Только Майке как объяснить? А, давай, что-нибудь придумаю.

– Может, заодно и Слесаревское заберешь? Отдашь кому-нибудь, хоть Лешке, сама говорила, он как бомж ходит. Глянь, оно же совсем новое.

Подружка моя подумала-подумала и махнула рукой:

– Ладно, сгружай.

Мы стаскали одежду в машину, Юлька отчалила, а я вновь осталась один на один со своими заморочками и скрепя сердце принялась распаковываться. Когда-то я читала о доме старого ниндзи, полном ловушек для непрошеных посетителей, и ощущала себя именно такой гостьей. Слесаревские следы были повсюду: я натыкалась то на туфли, то на халат, в ванной обнаружилась масса мелочей – он лелеял себя почище гламурной дамочки. Я набила две сумки и лишь когда вечером вынесла их к мусорным бакам, смогла вздохнуть свободнее. Хотелось надеяться, что сюрпризы кончились.

На «перекличку» в университет меня отвезла Юлька – чтобы не таскаться с сумками. Чаепитие и потлач оказались донельзя кстати: количество иноземцев сократилось настолько, что Нине Антоновне, нашей заведующей, было предложено либо уволить половину сотрудников, либо перевести народец на полставки. Кафедра поплакала-поплакала и решила: пенсионерок и меня – на полставки. Я не роптала: почти половина наших преподавательниц матери-одиночки, рядом с ними я миллионерша, но кое-кто занервничал, так что жасминовому чаю пришлось выступать в роли успокаивающего липового, а китайским сувенирам – золотить пилюлю ректората.

Юлька, приехавшая утром, находилась в том счастливом состоянии парения, когда глаза блестят, губы улыбаются, а волосы сами собой укладываются в прическу, которая ни за что не получится в парикмахерской – ей, как и мне, нужно совсем чуть-чуть.

– Надевай галошки, едем в милицию, они сегодня до обеда принимают.

Юлька была, как всегда, права: затягивать с получением нового паспорта не стоило. Написав в заявлении, что паспорт украли на рынке вместе с кошельком, и выслушав ряд ценных замечаний по этому поводу, мы вернулись ко мне.

– Что-то уж очень ты сегодня переливаешься, тесоро мио. Комментарии, плиз, – потребовала я, включая чайник.

Богдашечка отмалчиваться не собиралась: оказывается, вчера она поехала от меня к свекрови и встретила у нее Лешку.

– Знаешь, он так растрогался из-за этих костюмов, чуть не до слез. Главное, все прямо как на него шили.

– И не спросил, откуда дровишки?

– Я наплела, что пара очень богатых чудаков меняет гардероб, а мне повезло оказаться в окрестностях. Ох, Инка, как мы славно посидели, и Лешка был ну совсем как раньше.

– Честно говоря, у меня до сих пор никак не укладывается, что вы врозь.

Юлька вздохнула:

– У меня тоже.

– Так с чего все началось? Я ведь помню, какие ты мне проводы устроила перед отъездом: стол обалденный, вы с Лешкой, Михалыч с Лизой…

– Началось давно, еще до твоего отъезда, когда все так нескладно у них на заводе пошло. Работали-работали и вдруг распоряжение министерства: Мартынова, директора, на пенсию, дорогу молодым. А Мартынов буквально зубами производство держал, и, когда казалось, что самые трудные времена позади, вдруг такой удар. Прислали эффективного управляющего, этакого манагера, тридцать плюс с дипломом факультета международных отношений, который в специальности ни хрена не смыслил, зато окончил какие-то там курсы аж в самой Британии и по-англицки спикал. Новый оказался реформатором, за дело взялся рьяно, мигом сколотил команду подсевал и в короткий срок поставил все с ног на голову. Объяснить ему что-либо было невозможно, потому как реформатор имел цель реформировать, а не что-то там еще. Мужики пытались его послать куда подальше, потыкались-потыкались – наверху непробиваемая броня, может, и позолоченная, доводов не разумеют. И уйти некуда, кроме как в запой. Но они тогда еще держались, да тут сынок Михалыча объявил: «У этой страны нет будущего!» – и свалил с женой в Канаду. Оказалось, они тишком давным-давно подали заявление на выезд. Такой подлянки Михалыч не выдержал, а они же с Лешкой с первого курса вместе, вот вместе и загрустили. Мужички-то у нас, сама знаешь, слабоваты. А когда Лешка попивать начал, Майка на стену полезла…

– А как Лиза?

– Она сколько раз ко мне приходила, жаловалась, да что я могу? Но тут жизнь сама распорядилась: Макс со Светкой малыша произвели и взмолились, чтобы мама приехала помочь. Поняли, наверно, что ребенок не кукла. Лиза все бросила и полетела, вот уже почти полгода в Торонто.

– А Михалыч как же?

– Лиза настояла, чтоб к родителям перебрался. Хорошего здесь, что с горячительным завязал.

– Уже польза. Ну, Лизу можно понять.

Жалко Михалыча, хороший мужик, не суетный, умный. Но положительную характеристику на всякий случай лучше оставить при себе. Бедолага, в сорок пять жить с родителями!..

– Всех можно, а толку… Ладно, не будем о печальном. Лучше я похвалюсь: удостоилась лобзания от Юльки.

– Бог мой, неужели снежный рассвет все же наступил!

– Примерь, говорю, продается за бесценок – я ведь только один костюм привезла, остальное у бабы Зины оставила, на потом.

– И как?

– Идеально, только юбку решили укоротить.

– А этикетку она видела?

– Как же, но промолчала: что меня так-то уж баловать?

Чайник засвистел, и день поменял вектор: я показала, как готовится ла цзяо цао жо – мелко нарезанная свинина со сладким перцем, сделала лянцай – свой любимый салат, учила Юльку есть палочками – в общем, мы бежали от своих проблем в легкую болтовню. Кстати, кухня была единственным местом в квартире, где я уже чувствовала себя более-менее нормально, да и моя расписанная пагодами и драконами кружка с крышкой уже вроде бы обжилась там.

– У тебя дуршлаг есть? – спросила Юлька, заглядывая в пакет с виноградом, который привезла с собой.

– Раньше был, теперь не знаю.

– Ревизию здесь навести не мешает, ты не считаешь?

– Надо бы, – согласилась я, – да что-то не хочется.

– Зачем тянуть? Все равно придется.