Волков поклонился старушке и, бросив взгляд на застывших в дверях побратимов, вышел из горницы.

Есть никто не хотел. Точно во сне Волков проследовал в горницу, которую хозяева выделили для гостей, грузно опустился на деревянное, застланное вязаными покрывалами старое кресло.

— Почему мой крестный был в доверенных у великой княгини? — спросил он в пустоту и тут же Замятня брякнулся рядом с ним на колени.

— Так потому, что Волковы и Сабуровы в родстве. Ты не знал, что ли? Его потому в охрану при великой княгине и поставили, что он вроде как ей брат троюродный. Родня завсегда вместе. Друг за друга горой. Поедем ко мне домой, я тебя с дочкой познакомлю, Соломонией зовут, она у меня хоть маленькая еще, но, дай срок, вырастет. Я тебе как Господу Богу верю. Если завтра меня казнят, ты дитя мое спасешь. Забери ее, Кудесник, забери кровиночку мою, ты ведь ее не обидишь. Я тебя лучше знаю, чем ты сам себя знаешь.

— Если у царя было худое семя и он не мог быть отцом сына Соломонии, — Булыга говорил полушепотом, но все слышали, — не мог и знал об этом, стало быть, не было у него особенного резону выблюдка из монастыря забирать.

— Так он сам же хотел привести в опочивальню к своей жене другого мужчину, Соломония просто выполнила его волю. — Хряк сел на лавку напротив Волкова.

— Соломония не выполнила его волю. Она отказалась возлечь с тем, на кого указал ее супруг, а потом вдруг сообщила, что беременна. Что он должен был подумать?

Что она запоздало все же решилась исполнить приказ, но только выбрала для этого своего человека.

— А единственным человеком, которому она доверяла, был твой крестный, — помог Митка. — Получается, что у Соломонии родился сын от твоего крестного. Но тогда он никакой не царевич и не представляет опасности для государя! Можем ехать с докладом. Дело раскрыто!

— Он не царевич, а кто тогда царевич? — грустно хмыкнул Волков. — В смысле, если великий князь не мог иметь детей, то ни первая, ни вторая жена родить от него ребенка не могли. И тогда вопрос: законен ли нынешний государь?

— Свят, свят, чур меня. — Митка замахал руками.

— Что же это получается, царевич Георгий от Соломонии не сын государя, но и Иван Васильевич не его ребенок. — Томило оправил красивые кудри. — С другой стороны, если есть два царевича от двух великих княгинь, и оба выб… бастарды, право на стороне старшего, потому как он первый родился и потому как второй брак… Потому как в верных семьях свято хранили ответ инока Вассиана великому князю Василию III на его вопрос о возможности развода с супругой. — Томило откашлялся и произнес по памяти: — «Ты мне, недостойному, даешь такое вопрошение, какого я нигде в Священном Писании не встречал, кроме вопрошения Иродиады о главе Иоанна Крестителя». Потому как святая церковь никогда прежде не признавала разводов.

— Стойте, стойте. Вы говорите так, словно царевич Георгий уже у вас в руках, — вылез вперед Семейка. — Но на деле нет никакого царевича Георгия, а есть бабий треп и ничего больше. Вышедшая из ума старуха плетет невесть что. Да пригласи ты ее в суд, она даже не вспомнит, что сегодня рассказывала. И сродники ее подтвердят, что старая не в себе.

— Согласен. Сведений, прямо скажем, маловато. Я бы еще попробовал найти вторую женщину, получившую письмо Соломонии.

— А смысл, не лучше ли просто доложить, что никакого Георгия у великой княгини не рождалось, Соломония была бесплодной, оттого сама ушла в монастырь, предоставив венценосному супругу полную свободу. — Томило побледнел, косясь на Волкова. — Ты слышишь, Старшой? Никаких детей у нее двадцать лет не было и после не появилось. А что было? — Он на секунду задумался. — Был бабий бунт, те женщины, что вместе со своей госпожой оказались сосланными, начали воду мутить и в Москву писать, с тем чтобы великий князь обратил свой взор на бывшую супругу. Чтобы вернул ее, а заодно и их ко двору. Детей не было, или, если хотите, какая-нибудь монашка согрешила и потом ее из монастыря за то выгнали. Но при чем здесь великая княгиня? Что у нас на нее есть? Бирюзовый бисер, которым расшит сапожок и рубашечка? Да когда у тебя целый сундучок этого добра, неужели ты не поделишься? Кстати, я видел Покров святителя Леонтия Ростовского, над которым трудилась Соломония. Золотом он вышит, янтарем, жемчугом, но ничего бирюзового в нем нет.

— Это потому, что покров сей Соломония вышивала за десять лет до развода, а, если Настасье верить, то Волков привез бисер буквально перед ее отправкой в монастырь. — Парировал Замятня.

— Что же, подводим итог. — Волков чувствовал себя не просто уставшим, а необыкновенно старым. — Нужно ехать в Москву, допрашивать последнюю свидетельницу, если, конечно, та еще жива, разузнать о Немчине, Максиме Греке. Открыть тайную комнату Соломонии, дабы произвести там обыск. До тех пор, пока мы всего этого не сделали, если, конечно, спросят, что да как, отвечать уклончиво, мол, слишком мало данных. И скорее всего, никакого младенца не было, а если и был, к Соломонии Сабуровой отношения не имеет.

Едва оказавшись в Москве и наспех переведя дух и помывшись с дороги, Волков заторопился в царские палаты. Алены в доме не оказалось; по словам прислуги, хозяйская полюбовница исчезла вскоре после того, как Юрия Сигизмундовича вызвали в Суздаль. Скорее всего, Малюта сообразил, что Волков догадается, кто шпионил за ним в доме, и поспешил забрать подлюку, дабы та не попала под горячую руку. Меж тем злость на скуратовскую шпионку уже прошла, а без мерзавки в доме было пусто. Теперь ничто уже не держало его в этих стенах, и, горько вздохнув, он направился к Кремлю.

До прихода побратимов в царские палаты оставалось часа два. И это в лучшем случае. Непростое дело — собирать информацию сорокалетней давности. Здесь главный дознаватель уже не торопился, не желая подвергать друзей опасности, подстерегающей их на каждом шагу в Теремном дворце.

После того как Вяземский объяснил, где располагалась тайная горница, Юрий и сам припомнил тяжелый буфет, мимо которого ходил десятки, а может быть, и сотни раз. Великий князь Василий Иванович, приказав забить дверь и заставить ее этой страхолюдиной, поступил абсолютно правильно. Потому что тайно сдвинуть с места сработанный из тяжелого дуба буфет, к тому же доверху забитый серебряной и медной посудой, и потом еще отпереть забитую гвоздями дверь не получится ни у кого. Поэтому Волков и ожидал теперь увидеть буфет на прежнем месте. Тем не менее к его появлению уродливая громадина была решительно отодвинута к противоположной стене, вся посуда при этом без разбору валялась на полу, дверь тайной горницы оказалась распахнутой настежь.

На кровати под пыльным балдахином понуро сидел государь, на коленях которого лежала какая-то книга.

— Ничего тут нет, не стоило и огород городить, — не дожидаясь, когда дознаватель поздоровается с ним, изрек Иван. — Я специально вперед тебя выехал, чтобы первым все осмотреть. Думал, найду какой тайный схо-рон, будет потом чем тебе, окаянному, нос утереть.

— Что ты искал, государь? — Волков подошел ближе и без приглашения, точно равный с равным, сел рядом с царем. — Думал отыскать здесь портрет царевича Георгия в детстве? Или подробные указания, куда мальца отправили и где его теперь искать? Так, если бы этот царевич был на самом деле, в чем лично я сомневаюсь, здесь ты бы не обнаружил его следов, потому как ты же сам мне говорил, что Соломония могла родить только в монастыре. Отсюда же она уезжала, скорее всего, еще даже не догадываясь о своей беременности. Сам ведь знаешь, сам отец, баба иногда по четыре месяца носит, не зная наверняка, что брюхата. Потому как, если бы покойный государь догадывался о ее беременности, разве он бы развелся?

Царь помотал головой.

— В толк не возьму, к чему эта заколоченная комната? Вот рубашку женскую нашел, там, — он покосился на сундук, — еще одежа и шуба, моль почти не тронула. Вот гривна, что на шею вешала. Отчего он, будучи уже женатым на моей матери, все равно приходил сюда? Двадцать лет… я понимаю, думаешь, я бесчувственный. Понимаю, любил, привык. Но все же… я думал, тут ответы, а тут ни-че-го. — Царь встал и, шаркая ногами, точно старик, направился к двери. — Когда закончишь, скажи, чтобы все, что в горнице найдете, предали огню. А здесь… — Он обвел взглядом стены. — Слуга может доверенный жить, телохранитель. Не пропадать же горнице? А с тобой после потолкуем. Устал я, Юрий Си-гизмундович. Ох как устал. — С этими словами царь положил на ложе книгу. Волков машинально прочитал: «Соколиная охота». Не оборачиваясь, государь покинул тайную горницу.