— Он мог ее видеть вместе с дочерью, они же с Софией были подругами. — Федор казался растерянным.

— Когда подружки в куклы друг у друга ходят играть, отцы семейств, как правило, на них мало внимания обращают, на то матери имеются. На смотринах же Руслану родители приодели — красивый сарафан, дорогой кокошник, ну и всякое такое, что из простой девицы может королевишну сделать. Он смотрел на нее, осознавая, какая выросла красавица, и предвкушая, что с годами Руслана станет еще краше.

Очень вовремя у Лыжина жена померла. Если бы мне теперь свежее дело принесли, в котором были бы описаны подобные чудеса, я точно проверил бы, что стало причиной ее безвременной кончины. После смерти отца и единственного кормильца ваша семья едва сводила концы с концами, сам говоришь, если бы не дядя. Конечно, ждали кузнеца, но он все не ехал. Когда отец помер, тебе сколько было?

— Восемь.

— Понятно, значит, после смерти отца прошло два года, когда ты нечаянно пожег соседа и был посажен в подпол. Дошло бы дело до суда — смертная казнь. А мать и сестра должны были пойти по миру. Вот твоя мать и рассудила: ты — единственный мужчина в семье, не будет тебя — ничего уже не будет. Им весь век придется жить у чужих людей. Жених же Русланы давно уже не объявлялся, может, нашел себе другую, может… Одним словом, надежды нет. А Емельян Кондратьевич рядом. Вот она и… — Он запнулся, виновато глядя в глаза Федору. — Чернец же ясно сказал, девичья добродетель — послушание, не посмела пойти против воли родителей, в данном случае родительницы.

Девицу никуда не отпускали из дому одну, но мать сама привела ее и увела от Емельяна Кондратьевича. Он же расплатился с ней по-честному, не стал подавать на тебя в суд, списал долг, помог разоренному дяде восстановить трактир, тебя вот в люди вывел.

Скажешь, не похоже это на правду?

Федор молчал, размышляя, Волков подошел к крохотному окошечку, начинало светать.

— А почему тогда не подумал, что вырасту, докопаюсь до правды, да и отомщу за сестру?

— Так мать твоя явно дала ему понять, что ты что-то вроде блаженного. Много ты видел блаженных, которые мстят за своих сестер?

— А почему тогда он меня, дурака, учил, почему на службу взял?

— А вот это особая тема. — Волков усмехнулся. — Он перестал с вашей семьей общаться, когда тебе и года не было. Поэтому не знал, умный ты или дурак. Со Степаном вы встречались тайно, сын ему ничего о тебе не рассказывал. Твои мать и сестра в один голос заявили, что ты глуп от рождения. Тем не менее он решил взять тебя в обучение и даже дал должность. Учитель твой чему должен был тебя обучить? Расписываться на документах. Это ему и было нужно. Дурак, который по его слову будет подписывать, что ни дадут.

Так как учил тебя дьячок, а не он сам, Емельян Кондратьевич еще несколько лет пребывал в незнании, каков ты на самом деле. Когда же он понял, что ты отнюдь не дурак, он все же посадил тебя на это место в надежде, что ты преисполнишься благодарности и будешь способствовать его темным делишкам. К тому времени твоя сестра уже давно померла и не успела ничего тебе рассказать. Ты же человек благодарный и верный и всю жизнь считал Емельяна Кондратьевича вторым отцом и благодетелем.

Вывод: нужно было отца родного слушать, не случайно же он человека из дома погнал, не просто так порвал все отношения и домочадцам запретил всяческие общения с той семьей.

Теперь о лыжинских приемышах. Он их что — лично в церкви крестил? Ты не задумывался, отчего у взятых из разных семей детей такие схожие имена — Коля, Толя, Тоня?

Федор только головой замотал, но все и так было понятно.

— Отношение к ним как к родным тоже вполне объяснимо. Это его дети от разных женщин. Старшему скоро тридцать, не удивлюсь, если это твой племянник. Руслана умерла, родив сына, ребеночка до времени отправили в какое-нибудь село, а потом Емельян Кондратьевич забрал его оттуда и привез, назвав дальним родственником и сиротой, ну или еще чего наплел. Пьяный дьячок же тебе про агнца — невинного младенца, который теперь у отца, пытался рассказать. Вот как я все это вижу.

Снег скрипел под копытами коней. Искрился рыжими брызгами, передразнивая красноватое, стремительно поднимающееся на небо солнце. До монастыря Волков ехал в компании Федора Черного и двух парней, ловящих каждое слово своего начальника. Никогда прежде Волков не видел такого безусловного восторга и доверия, во всяком случае, лично он обычно не вызывал в своих подчиненных ничего подобного, да и, положа руку на сердце, не хотел.

Несмотря на все объяснения, данные дознавателем, Федор все еще не мог побороть страха перед царем, поэтому к Ивану с челобитной отправился один из его помощников. Впрочем, это и к лучшему, Волков уже начал привыкать к спокойному, обстоятельному Федору. Кроме того, Черный был местным, а это давало дознавателю преимущество, так как, во-первых, Федор знал здесь всех и мог рассказать много интересного, и во-вторых, Федора здесь тоже все знали, и Волкову не нужно было всякий раз заявлять о своих полномочиях и статусе. Оно и хорошо, пусть местный люд думает, что расследование ведет Черный, а Волков всего лишь его знакомец. Так и спокойнее, и для дела полезнее.

Несмотря на ранний час, монастырские ворота были уже отперты. Должно быть, заметив их из окна, навстречу вышел, кутаясь в черный тулупчик, Замятня.

— Доброе утречко, почему один? Али мои орлы перепились вчера и теперь дрыхнут? Так ты их разбуди. — Волков спешился, Сабуров ловко перехватил уздечку и, погладив шею жеребца, с подозрением посмотрел на Федора.

— Так уехали все. — Маленькие глазки Замятии виновато моргнули.

— Как уехали? — опешил Волков.

— Ну, прочитали твое письмо, собрались и уехали. — Он зябко поежился. — Да что мы на морозе-то разговариваем, щас я лошадок в стойло пристрою, тогда и… Проходите в горницу, а хотите, сбегаю в трапезную, соберу чего на стол?

— Отставить трапезную. Не голодные мы. — Волков недоверчиво покосился на Федора, тот тоже спешился и теперь разговаривал с какой-то женщиной в темносинем теплом платке.

Замятня и сопровождающие Волкова и Федора хлопцы увели коней, в то время как Волков и Черный осматривались в выделенном им для ночлега гостевом домике.

— Ты писал к ним? — тихо спросил Федор и сам же ответил: — Когда? Если мой дозор тебя сразу же сцапал и ко мне в деревню привез?

— Вот именно. — Волков мрачно обследовал горницу. Судя по всему, ребята действительно провели здесь ночь, но собирались в спешке. Во всяком случае, кто-то забыл на лавке кушак, на столе стояли деревянные миски с недоеденной едой.

Прежде чем войти, Замятня долго отряхивал у порога сапоги.

— Ты письмо сам видел? — Волков сел к столу, Федор устроился на длинной лавке под окном.

— Видел, но не читал. Приблизительно через час после того, как ты исчез неведомо куда, прискакал Митка Холопов. — Замятня поежился, но верхней одежды не снял, только торопливо распахнул тулупчик, по его щекам тек пот. От Волкова не укрылось, что левая рука Сабурова лежала на кушаке, правую же почему-то Замятня завел за спину.

— Ну, прискакал, и что? Ты бы сел, Замятня Иванович, в ногах, как говорится, правды нет.

— В церкви сколько стою, и здесь, чай, ноги не отвалятся. — Замятня злобно сверкнул глазами.

— Сядь, говорю. — Волков повысил голос, и Сабуров подчинился, поспешно усевшись супротив своего нового начальника.

— Ну, прискакал, значится, Митка, и что сказал? — подгонял его Федор.

— Прискакал и сказал, что Васка погиб. — Замятня опустил глаза и тут же с опаской глянул на Волкова.

— Как погиб?

Сабуров пожевал толстыми губами, нетерпеливо покачиваясь на месте.

— Что случилось с Ваской? — медленно, словно подкрадываясь к зверю, переспросил Волков.

— Волк задрал. — Замятня кинул на них полный отчаянья взгляд. — Сказал, до смерти задрал, совсем, стало быть, насмерть.