Иван с гордостью рассказывал Волкову о том, что, когда его суженая еще находилась в материнском чреве, ей было предсказано стать царицей на Москве. Один из опекунов Ивана и родной дядя Насти — Михаил Юрьевич Захарьин-Юрьев поведал юному царю об этом и позже даже познакомил с изрекшим предсказание преподобным Геннадием Любимским и Костромским. Последний произвел столь сильное впечатление на юного царя, что, когда у Ивана и Насти родилась дочка Анна, Геннадий стал ее крестным отцом.

Все это молодой царь Иван рассказывал спасшему его молодому разбойнику Габору, бастарду князя Яноша Запольского³⁴, пока они добирались до Александровской слободы, где проживала молодая семья.

Давно не верящий в легенды и предсказания, Волков сразу решил для себя, что умный опекун просто втемяшил в голову доверчивого царя идею, что где-то есть девушка, предназначенная лично для него, такая, что на весь мир одна. Вторая половинка твоей души, без который ты целым не станешь. Упустишь сокровище, и не видать уже счастья во веки вечные. В ожидании Анастасии Иван жил, пытаясь представить себе, как выглядит его нареченная. Время от времени он с благоговением повторял ее имя — Анастасия, «Воскресение». Подобно тому как Христос воскрес для новой жизни, Иван мечтал воскреснуть от любви незнакомой ему еще, но уже страстно любимой им Анастасии.

Объявленный царем в три года, Иван привык, что ему угождают, но его не слушают и не любят. Он давно уже научился читать в душах ненависть, презрение, легко распознавал лживые улыбки и вот теперь ждал встречи с настоящей любовью, с любовью на всю жизнь. С той единственной, которую сам Бог выведет за руку, дабы вручить ему. Щемило и ухало сердце, болевым обручем стягивало виски, туман застил свет, красавицы со всех земель съехались в стольный город Москву, дабы предстать перед молодым царем, он слышал их голоса, видел сквозь специальную щель в стене их приготовления, но нужны ли были ему все они, когда он ждал только ее — единственную. Потому и чуть не закричал от радости, когда кто-то из слуг вдруг назвал ее имя и к трону приблизилась крохотная темноглазая девочка в тонком золотом веночке поверх шелковой ткани. Иван взглянул на девочку, и та посмотрела на него, без страха, но с надеждой, без робости, но с любовью, которая горела в ней, точно пламя в светильнике. Потому что она тоже жила, думая о нем, о предсказанном ей суженом, о ее Иванушке, которого она будет любить до конца своей жизни.

27 лет продлился брак Ивана и Анастасии, двух первых девочек — Аню и Машу — погодок молодые супруги схоронили через год после их рождения, сын Дима прожил всего год. Наследник престола — одиннадцатилетний Ваня — внешне был похож на отца, но и сохранил в себе какие-то черты матери, младший Федор, восьми лет, на горе родителей, оказался скорбен разумом.

Анастасия умерла пять лет назад, после чего Иван изменился настолько, что теперь его было трудно узнать. Казалось, что все доброе, что было прежде в нем, вся та дружба и расположение, которыми молодой царь одаривал друзей и близких, вся та нежность, которую он обращал на детей, были похоронены вместе с Настенькой.

Великую княгиню Анастасию убили, отравили, причем, судя по всему, травили давно. Об этом говорил ряд признаков, но до расследования Волков так и не был допущен.

Убийц изобличал и судил сам вдовец, и делал он это странно. Сначала решил, что виновны некоторое время назад отстраненные от дел советники, священник Сильвестр и начальник Челобитного приказа Алексей Федорович Адашев³⁵. Малюта пытал некую польку Магдалену из дома Адашева, которая на дыбе показала, будто Алексей Федорович и его друг Сильвестр прокляли царицу, используя чародейство. После чего на совместном заседании Боярской думы и Освященного собора во главе с митрополитом Макарием³⁶ обвиняемые были осуждены. Полетели головы виновных и их окружения, многие отправились в бессрочную ссылку.

Прошло какое-то время, Иван посадил на освободившиеся места других сановников, а после вдруг задался вопросом, а не могло ли быть так: люди, желавшие подняться выше, чем могли по праву рождения, специально сделали так, что подозрение в колдовстве против царицы пало на невинных? Провели чистку еще раз, а потом еще раз. Царь давно уже женился на Марии Темрюковне, но все еще не мог забыть горечи потери первой и любимой жены, все искал, кому еще можно отомстить, где еще отыскать притаившихся врагов.

Как и следовало ожидать, игуменья Евпраксия ждала гостей в своей келье. Сняв шапку и вежливо поклонившись, Волков перекрестился на красный угол, после чего поздоровался с матушкой. Отложив перо, Евпраксия встала из-за стола и подошла к Волкову. Освещающая келью свеча осталась за спиной женщины, так что дознаватель теперь видел только совершенно черный силуэт.

— Досточтимая матушка… — Волков оглянулся на мявших шапки за его спиной опричников, и Хряк подсказал: «матушка Евпраксия».

— Досточтимая матушка Евпраксия, — послушно повторил Волков. — Дозволь с тобой словом перемолвиться по приказу царя.

— Что же, молви свое слово, светлый боярин, — раздался приятный молодой голос, игуменья повернулась, взяла с полочки две свечи, зажгла их от своей и поставила рядом с уже горевшей. После чего указала на стул у стены. — Да ты проходи, садись, в ногах правды нет. А людей твоих тем временем наши матушки в трапезной покормят. Не побрезгуйте, гости дорогие. Елена, отведи молодцев в трапезную, скажи, чтобы столы накрывали. Подкрепитесь, чем бог послал. И медку еще моего достань. Брат был, привез бочонок. Вот лакомимся теперь, и вы откушайте.

По ее слову от стены отделилась незаметная прежде старушка и, кланяясь, устремилась к двери. Волков кивнул побратимам, чтобы следовали за ней. Разговор предстоял трудный.

Теперь, когда он подсел к столу, он уже мог разглядеть лицо матушки Евпраксии. Кстати, молодое и достаточно привлекательное лицо. На вид лет тридцати или чуть больше, маленькая, Волкову, наверное, едва бы до груди достала, но, по всей видимости, шустрая да бойкая. Юрий глянул на открытую перед Евпраксией книгу и понял, что до его прихода она вписывала туда какие-то расходы монастыря, делая подсчеты на отдельной бумаге.

Всматриваясь в ясные черты монахини, Волков не мог отделаться от мысли, что уже где-то встречался с этой женщиной. Вот только где? В Покровский монастырь попадали жены и дочери знатных бояр; возможно, он видел ее, будучи в гостях у кого-то из знакомых; может быть даже, хозяин представлял их друг другу и они, согласно заведенному обычаю, обменялись поцелуем в уста. Только слишком сильный контраст: боярыня в жемчугах да золоте, в шелках да бархате, с нарумяненными, по обычаю, щеками и насурьмленными бровями — и бледная черница. Игуменья была в рясе, поверх которой для тепла была надета меховая безрукавка, на голове плотно сидел черный платок-апостольник. Гостей не ждала, на службу не собиралась, сидела смирно, подсчитывала доходы-расходы, потому в домашнем, без показной строгости.

— Гадаешь, откуда меня можешь помнить, Юрий Сигизмундович? — Евпраксия улыбнулась. И тут он узнал ее. Перед ним сидела Евдокия³⁷, жена удельного старицкого князя Владимира Андреевича³⁸, двоюродного брата царя Ивана. Одно время по службе Волков частенько заезжал к Владимиру Андреевичу и оттого знал Евдокию и их деток. Потом князь развелся с ней и женился на другой³⁹, но в то время Волков находился далеко от Москвы, был занят очередным расследованием и в светские новости особенно не вникал.

— Евдокия Александровна, а я, грешным делом, запамятовал, что вы здесь.

— Здесь, здесь. Где мне еще быти? — простодушно отмахнулась от него игуменья. — Давно ли видал моих? Детей видел, Васеньку, Фимочку⁴⁰, красотулечку мою ненаглядную? Про изверга не спрашиваю, накажет Господь двоеженца проклятого. За жизнь мою загубленную, и особливо за то, что он ко мне ни разу сына с дочкой не отпустил. Хорошо, хоть письма пока писать не возбраняет.