В какой-то мере считать магистратами армейских магистров позволяют и данные Вегеция: “Но императорами к войску посылались легаты из бывших консулов, которым подчинялись легионы и все auxilia при упорядочении мира и необходимости войн, на место которых, как известно, ныне поставлены inlustres viros magistros militum, которые управляют не только парами легионов, но и многими numeri” (Veg. Epit. rei mil. II. 9). Магистратские же (точнее, промагистратские) полномочия легатов провинций в историографии обычно не оспариваются. Конкретный путь этой замены прослеживается по Иоанну Лиду (De mag. II. 7): после реформы префектуры претория возникли многие магистратуры (πολλαί αρχαί). Среди них и военные, ибо “так называемые стратилаты (магистры войск. — Е. Г.) издревле обладали достоинством (τιμή) комитов и только достоинством (…комитами же италийцы называют друзей и совместно путешествующих, а свиту императора — просто κομιτατον), должность же так называемого магистра (оффиций. — Е. Г.), хотя и не магистратура (άρχη), приобретенная таким образом…”
Представляется, что в поздней античности объем делегированной публичной власти магистратам-потестариям был в самой своей основе определен гораздо четче, чем в эпоху принципата. Несомненно, это было естественным следствием распространения Каракаллой в 212 г. римского гражданства на всех свободнорожденных в империи. Потестарии IV–VI вв. имели дело с гомогенным в правовом отношении населением, и им не нужно было часто запрашивать императора (как, например, Плиний Младший Траяна) о том, как поступить с теми или иными категориями провинциалов-неримлян. Все основные права, иммунитеты, привилегии, регулярно уточняемые в центре, по отношению к разным слоям honestiores и humiliores им “спускались сверху” (напр. CJ. I. 14, 12. 1: leges interpretari solo dignum imperio oportet).
Сохранялась в позднеантичный период и тенденция ограничения периода полномочий магистратов-потестариев определенными сроками. В этом плане важны наблюдения А. Джонса: “Должности, как правило, занимались только на короткий период. Префекты города Рима между восхождением на престол Диоклетиана и смертью Гонория в среднем приходились по одному на каждый год. Проконсулы Африки приходились в среднем по одному на каждый год. Наместники Египта между 328 и 373 гг. занимали должность менее, чем по два года каждый, и, если опустить один, чрезвычайный срок в семь лет, среднее число понизится до восемнадцати месяцев. Спустя век префекты-августалы Египта занимали должность примерно по году. На высших постах государства движение сперва было не столь быстрым. Только одиннадцать человек занимали префектуру претория Востока между 337 и 369 гг., в среднем по три года, но в пятом веке норма снизилась до восемнадцати месяцев. Сходны цифры и для префектов претория Италии. Военные посты в целом занимались на более долгие сроки. Duces Египта отправляли свое командование от трех до пяти лет, так же, как и magistri militum. Исключения из этого правила редки и обычно указывают на то, что министр или генерал, которого они коснулись, осуществляли особое политическое влияние… Фундаментальной причиной быстрой сменяемости на официальных постах, как кажется, было то, что они скорее рассматривались обладателями и императором как награды (honores, dignitates), нежели как административная служба (administrationes)”[61]. Целому ряду потестариев определялись магистратские инсигнии, изображения которых сохранились в Notitia Dignitatum, а высшим дигнитариям предоставлялись, как и при Республике, четко фиксированные аккламации (CTh. VI. 9. 2).
Правовые источники позволяют говорить не только о сохраняющемся магистратском начале характера полномочий позднеантичных потестариев, но и то, что в глазах современников их верхушка считалась знатью. Право высшего слоя дигнитариев на первоочередное получение консулата, т. е. основного критерия nobilitas, было закреплено законодательно: Universa culmina dignitatum consulatui cedere evidenti auctoritate decernimus (CTh. VI. 6. 1). К имперской же верхушке, к первому классу ранговой иерархии относились префекты претория, префекты Рима и Константинополя и магистры войск (CTh. VI. 7. 1). В V в. за префектами претория, префектами Константинополя, магистрами войск и магистрами оффиций закрепляется привилегия преимущественного получения патрициата (CJ. XII. 3. 3) — высшей ступени официальной позднеантичной знатности. В этом плане данные законодательства смыкаются со свидетельствами анонимного автора руководства по военному делу, современника Юстиниана. Описывая социальный строй первой половины VI в., он выделяет в особую группу архонтов, отделенных не только от подданных, но и от сената, духовенства, мелких чиновников. Архонты заняты лишь управлением государством (Anon. III. 1–15). Частью политики как сферы управления и науки об искусстве государственного управления является стратегика, обслуживаемая стратегами (Ibid. IV. 1–3), т. е. стратеги приравниваются тем самым к архонтам, служилой аристократии империи.
Суммируя отраженные правовыми источниками наиболее общие конституционные черты позднеантичной армейской верхушки, считаем технически вполне оправданным применение для нее термина “военная знать магистратского типа”. Анализ реального исторического содержания этого термина от зарождения до упадка и будет задачей нашего исследования. Представляется также возможным ставить знак равенства между терминами “военная знать” и “военная элита” применительно к позднеантичной эпохе. В свое время А. П. Каждан, анализируя понятие феодальной знати, предлагал разграничить три термина: господствующий класс (совокупность эксплуататоров), знать (правовая категория, с которой связаны различные привилегии), и элиту, “верхушечный слой знати”, обладающий «какой-то долей публичной власти. Эта привилегия может быть “уделена” (делегирована) или присвоена, но может выражаться и в прямом соучастии в государственной власти»[62]. В известной мере общие принципы этой категориальной схемы можно проецировать и на позднеантичное общество, в котором была и своя знать, и своя элита. К первой относились, конечно же, различные социальные слои honestiores, привилегии которых были законодательно закреплены. Из honestiores же в основном формировались и разные уровни элиты — от провинциальной до имперской. При этом доступ в honestiores не был наглухо закрыт для представителей низших социальных слоев и разрешался даже детям либертинов (CJ. XII. 1. 9), хотя, с другой стороны, целому ряду плебейских профессионально-корпоративных категорий было запрещено выслуживаться до любого ранга (CJ. XII. 1. 6). К рангу имперской элиты безусловно должны быть отнесены магистры войск как носители делегированной им доли публичной власти и как входящие в консисторий прямые соучастники государственной власти. Вопрос лишь в том, были ли они исполнителями в своей, военной, сфере управления или навязывали свою волю императору при принятии тех политических решений, которые прямо к их компетенции не относились. Доминировали они или нет в имперской элите и какие средства позволяли им делать это; стали ли они стабильным социальным слоем вследствие того, что поколение за поколением наследственно утвердили за собой свое функциональное положение в политической системе? Тем самым мы вновь возвращаемся к затронутым А. Демандтом характеристикам позднеантичной военной знати.
И последнее: считаем своим приятным долгом выразить благодарность администрации Немецкой Академической Службе Обмена, стипендиатом которой автор был в 1987–1988 гг., за возможность работать в библиотеках западногерманских университетов, что существенно содействовало созданию книги. Мы благодарны за критику, советы и великодушную помощь с материалами, немаловажную для нас в условиях работы в провинциальном университете, зарубежным коллегам: Ю. Дайнингеру, Д. Хоффманну, П. Херрманну, А. Камбилису (Гамбург), Г. Вирту (Бонн), А. Демандту, М. Клауссу (Западный Берлин), X. Хайнену (Трир), П. Кнайслу (Ольденбург), А. Липпольду (Регенсбург), Ф. Пашу (Женева), Ф. Тиннефельду (Мюнхен), Ф. Кольбу (Тюбинген). Наша особая благодарность Г. Л. Курбатову (Ленинград) и А. С. Козлову (Свердловск), чьи замечания как при прочтении отдельных разделов, так и рукописи в целом во многом содействовали улучшению монографии.
