Полнотой власти, таким образом, обладали только стратеги-автократоры. В Италии, в отличие от Африки, магистерии не засвидетельствованы даже титулярно, т. е. не предпринималось ни одной попытки их учреждения. Думается, что в Италии при значительной концентрации обладателей рангов вакантных магистериев это было просто невозможно, вследствие опасности их неповиновения магистру Италии, если бы таковой пост был учрежден. Юстиниан, например, задержал в 551 г. отправку в Италию войск Иоанна, племянника Виталиана, поскольку последний не назначался стратегом-автократором. Император справедливо полагал, что остальные полководцы будут выполнять приказы только носителя этих полномочий, но не равного им по рангу магистра Иллирика Иоанна (BG. IV. 21. 5–9). Примечательным в развитии италийской стратегии-автократии после 540 г. и до смерти Юстиниана является то, что ею больше уже не наделялись магистры войск. Константиан в 540–544 гг. и Велизарий в 544–549 гг. были стратегами-автократорами в ранге комита императорских конюшен (НА. 4. 39). Герман был призван на этот пост из частной жизни (BG. III. 32. 17); Нарсес является препозитом священной опочивальни[400].
Лишь один раз под давлением обстоятельств император отступил от модели полновластия стратега-автократора в Италии. Дело в том, что прозорливый Тотила ударил в наиболее уязвимую точку налоговой политики Юстиниана в Италии. Он заставил посессоров всю аннону, в том числе адэрированную, вносить в его казну, вследствие чего византийские войска лишились местных источников продовольствия и денег (BG. III. 6. 6–7). Основательно подорвав тем самым имперский принцип “война кормит войну”, остготский король вынудил византийские войска к непокорству своим командирам и дезертирству, а Юстиниана в 542 г. — к назначению главнокомандующим в Италии префекта претория (очевидно, именно поэтому вместо обычного “стратег-автократор” Прокопий, поскольку речь идет о гражданском чиновнике, употребляет τοις τε άρχουσιν ές τον πόλεμον έπιστάτης) Максимина, совершенно неопытного в военных делах, который должен был восстановить прежнюю систему снабжения оккупационной армии (BG. III. 6. 9). При этом Константиан оставался реальным главой византийских сил в Италии (BG. III. 9. 5). Назначение главнокомандующим префекта Италии должно было продемонстрировать италийским посессорам возрождение гражданского управления с его твердо фиксированными ставками налогов и отмену бесконтрольных военных реквизиций. Провал миссии Максимина привел к возвращению военных форм управления завоеванными территориями Италии, в том числе и в деле снабжения армии. В 551 г., например, император приказал Нарсесу позаботиться обо всем необходимом для войск не только в Салоне при подготовке экспедиции, но и расплатиться с солдатами, находившимися в Италии (BG. IV. 26. 5–7). Примечательно, что в этом случае Прокопий совсем не упоминает ни о каких гражданских чиновниках, ответственных за снабжение армий. Отсюда можно предположить, что названный в Прагматической Санкции префектом Италии Антиох (Pragm. Sanct. subscr.) был, скорее всего, прислан позже, после того, как обозначился окончательный перелом в войне с готами.
До окончания войны с готами в Италии, как показали новые исследования, происходил кризис старых правящих структур, и баланс власти на всех уровнях смещался к военным командирам. Милитаризация администрации во многом была прямым следствием неспособности гражданских чиновников обеспечить нужды армии, церкви, собственников. Формирование новой правящей элиты в 212 византийской Италии, состоящей из военных, стало возможным только вследствие утраты контроля над армией со стороны гражданской администрации[401]. Этот процесс особенно интенсивно протекал после победы над готами. В самом деле, если при Тотиле зависимость от снабжения и финансирования из Константинополя была достаточной, то после окончания войны она резко ослабла. Прокопий приводит первое послание Велизария из Италии, в котором тот просит о дополнительных поставках оружия и стратиотов (BG. I. 24. 8). О том же Велизарий просил Юстиниана и в письме 545 г. (BG. III. 12. 3). Думается, что правительство сознательно предписало византийскому командованию в Италии обеспечивать войска, насколько это возможно, из местных источников. В этой связи не случайно то, что уже в ходе войны функции высшей гражданской администрации в Италии перешли к военным и остались у них и после разгрома готов.
Согласно оригинальному и хорошо аргументированному предположению О. Р. Бородина, Нарсес сменил (подчеркнем, однако, что это произошло не сразу вслед за изданием Прагматической Санкции[402]) Антиоха на посту префекта Италии[403], оставшись при этом главнокомандующим византийскими силами. Такой акт соединения военной и гражданской власти у одного лица мог, конечно, произойти только после официального разрешения Константинополя. Обращает внимание то, что именно в эти годы в Константинополе префектом Востока и стратилатом одновременно был Ареовинд. Скорее всего, это не случайное совпадение: Юстиниан распространил эту административную модель также на Африку и Италию. Последствия этого акта трудно переоценить: функции снабжения армии анноной в мирное время переходят к ее командованию, и, следовательно, утрачивается гражданской администрацией один из ее важнейших рычагов удержания войск в повиновении. Вследствие отсутствия информации нельзя точно ответить на вопрос, утратили ли магистры оффиций свое право назначения младшего и среднего командного звена армии. Можно лишь предполагать, что такие назначения могли иметь место на территории восточных провинций, поскольку эта функция квестора священного дворца и магистра оффиций последний раз зафиксирована в юстиниановом кодексе (CJ. I. 30. 2–3), т. е. до начала готской войны. Думается, что реально эти полномочия распространялись в период завоеваний на лимитанов и стратиотов Востока, набранных посредством конскрипции и на основе наследственной повинности военной службы, и в гораздо меньшей степени, если распространялись вообще, на ойкетов-добровольцев.
Итак, проанализированный материал позволяет говорить о значительной деформации административной структуры военной организации ранней Византии в период 535–565 гг., что не могло не отразиться на месте военной элиты империи в обществе и ее роли в политической жизни. На византийском Западе в условиях полного краха позднеантичной административной модели формирования военного руководства зарождалась новая военная аристократия, все отчетливее становясь ведущей силой в правящей элите подконтрольных регионов. На византийском Востоке, наоборот, военная знать позднеантичного типа оттеснялась от проблем администрирования, превращаясь в полководцев. Но общим и для Запада, и для Востока является то, что старая военная аристократия постепенно уходила в прошлое. Как будто этому выводу о постепенном исчезновении прежней военной знати противоречит один из важных тезисов традиционной теории о нарастании частнобукеллариатских отношений к середине VI в. и, как следствие, роста независимости обладателей ойкий по отношению к государству и резком усилении их вмешательства в формирование политики. Но соответствует ли действительности последнее положение? Оставим в стороне, так сказать, провинциально-гражданский букеллариат, неоднократно запрещавшийся юстиниановым законодательством (Nov. Just. 30. сар. 7. 1; 116. сар. 1). Исследования Ж. Гаску показали, что официально разрешенный крупным провинциальным собственникам букеллариат был общественным munus[404]. Соответственно, запреты касались лишь самовольных, бесполезных с точки зрения государства в тех или иных местностях, частных вооруженных свит; проблема отнюдь не новая для юстиниановой эпохи. В перечне обязанностей проконсула Каппадокии, например, числится следующее: “Пусть обуздывает он дорифоров динатов” (Nov. Just. 30. сар. 7. 1). Что же касается букеллариев армейских офицеров[405], то все исследователи, настаивающие на их частном характере, апеллируют к данным Прокопия и Агафия. Под дорифорами, гипаспистами, ойкетами (и ойкиями как их совокупностью) понимаются частные солдаты из личных вооруженных свит полководцев и гражданских дигнитариев[406].
